Приятные воспоминания быстро забываются и живут в памяти гораздо меньше, чем самые незначительные, но неприятные моменты.
От жизни не скрыться ни в каком большом чувстве. Она настигнет все равно. Она все перемелет. Ведь если она настигла других, то почему должна пощадить нас?
У волнения нет конца, поняла я, но счастливые мгновения настоящего часто позволяют о нем забывать.
Люди делятся на два типа: те, у кого психика, как мебель без болтов, то есть достаточно легкого сквозняка, и зашатается, и те, у кого все подкручено наглухо. Вторые всегда считают, что понимают первых и дают советы: «все наладится, не переживай», «тебе надо просто перестать страдать ерундой и взять себя в руки».
А вы замечали, – сказала я задумчиво, когда ребята замолчали, – что, когда пытаешься объяснить родителям или другим взрослым, какую жизнь хочешь, они все улыбаются снисходительно и говорят что-то в стиле: «Тебе же семнадцать». Как будто мой возраст уничтожает весь смысл моих слов. А я вот думаю. Может, в семнадцать мы самые правильные вещи говорим и хотим? Не вообще и не всегда, но о будущем, об идеалах? И я не понимаю, почему от меня отмахиваются, как от мухи, когда я говорю о честности, порядочности, человечности? Будто это что-то несовместимое с жизнью. Знаете, как в детстве, когда после какого-то возраста перестаешь верить в волшебство. Как будто для взрослых важно, чтобы ты перестал верить в свои идеалы, и тогда ты будешь достоин того, чтобы к тебе прислушались. Но то, как я размышляю сейчас… Я не знаю, хватит ли у меня смелости и веры, чтобы не забыть об этом в сорок. Мне кажется, наш возраст самый честный. Нет никого смелее и одновременно уязвимее, чем семнадцатилетние.
Я очень горжусь собой, когда делаю удачный снимок на старый фотоаппарат. На современных можно исправить ошибку очень легко, ты сразу увидишь, удался снимок или нет. А здесь важно в голове построить кадр сразу, просчитать все, обратить внимание на каждую мелочь: увидеть свет, композицию, модель, позу, идею. Потому что есть только один щелчок и один кадр. Я чувствую себя всемогущей, когда у меня получается это.
Лучший способ подготовиться ко взрослой жизни – это наслаждаться молодостью.
Деньги – это возможность дать себе время подумать и при этом не умереть с голоду. Гораздо проще ошибаться, зная, что есть такая подушка безопасности.
– Давай все обсудим еще раз, – прошептала я. Говорить громче казалось преступлением.
– Я не хочу думать об этом сейчас. Давай просто побудем в настоящем. Никто еще никуда не уехал, школа еще не закончилась.
– Но остались секунды.
– И что, пусть! Зато секунды счастья, а не выяснения отношений.
Чем школа могла напугать тех, кто боялся того, что будет после нее? Да если бы грозный завуч был нашим самым больши́м кошмаром – какое бы это было счастье!
Как можно прощать тех, кто отказывает тебе в простом человеческом уважении, но требует его по отношению к себе?
Всегда приятно осознавать, что видишь в человеке то глубокое, что не видят другие. Возникает несравнимое чувство близости и исключительности.
Жизнь – это одна сплошная неопределенность, а когда ты полагаешься на себя, всегда знаешь, чего ждать.
В конце концов, Даня прав, иногда мозг просто не готов управлять армией и королевской четой, иногда ему нужны простые вещи, простые слова, простые разговоры.
Первая любовь не идет ни в какое сравнение с настоящей.
— Я не верю в астрологию, — улыбнулся Никита.
— А в судьбу веришь?
Он пожал плечами:
— Да не знаю... хочется, конечно, верить, что я бы встретил тебя, даже если бы родители не умерли и я бы остался жить в Осетии... Не знаю. Но все равно все получается так, как надо. Жизнь ведь штука неглупая... Если мы встретились, значит так нам обоим нужно. Не встретились бы.. Значит, нам и не нужно было. Значит, ничего бы не потеряли.
— А так, получается, должны что-то приобрести?
— Получается, должны. Или научиться чему-то, — сказал он.
За сегодняшний день она поняла, как это страшно, когда ты совсем один в своем несчастье, и как здорово, что она может спрятаться в бабушкиных объятиях.
— Получается, у меня нет папы?
— Есть. Ты же Нина Сергеевна. Папа есть.
— Но он мне неродной. А в семье должны быть кровные узы…
— Ты Джина любишь? А Любовь? – вдруг спросил Никита.
— Люблю…
— Как думаешь, много у вас общей крови?
— Это же животные…
— А разница? Любовь-то одна. И семья – это не кровь, это осознанное желание быть рядом с людьми, помогать им, заботиться о них, встречать, в конце концов, вместе Новый год.
Мучительно становиться женщиной на глазах мамы.
Я только хочу, чтобы ты допускала, что есть что-то за гранью твоего понимания и это тоже верно, тоже велико, тоже искусство или же имеет право на существование.
…семейными традициями, как и семьей, разбрасываться не стоит.
Некоторых просто не нужно спасать, потому что они не хотят.
Совещание не считается уважительной причиной, если ты владелец предприятия и легко можешь сдвинуть его на пару часов.
Снобизм, Нинуль, нужно из себя изгонять, как дьявола.
Вдруг Нину озадачила новая неожиданная мысль. А что, если он действительно не хотел ее обидеть тогда и все это время? Просто действовал и выражался так, как привык, как обычно прокатывало...