У него была эта плохая привычка — брать мотоцикл и колесить, не говоря владельцу.
Когда вдвоём с кем-нибудь кино смотришь, как-то неловко становится, вроде как кто-то у тебя через плечо книжку читает.
Далли умер не героем. Он умер молодым, озлобившимся и отчаявшимся, и мы все знали, что когда-нибудь так оно и будет.
Когда долго человека знаешь, в смысле прямо по-настоящему знаешь, как-то трудно свыкнуться с мыслью, что он вдруг взял и в одну ночь помер.
Я представил сотни, тысячи ребят, которые живут не в тех районах. Ребят с чёрными глазами, которые боятся собственной тени. Сотни ребят, которые любуются закатами и мечтают о чём-то лучшем. Я увидел парней, погибающих при свете фонарей, потому что они были крутыми и ненавидели весь мир. Слишком поздно уже было говорить им, что в них есть ещё что-то хорошее. Они не поверят тебе, даже если ты попытаешься. Кто-то должен объяснить им всё, пока ещё не слишком поздно.
Мы вечно куда-то бежим, бежим, бежим, а куда - даже и не спрашиваем. Ты вот знаешь, каково это - иметь больше, чем хочется? Когда тебе больше и хотеть нечего, и ты тогда думаешь, как бы сделать так, чтобы захотеть чего-то еще? Мы как будто все время ищем, чему бы порадоваться, и не находим. Может, если перестанем строить из себя таких опытных, то найдем.
Я думал о том стихотворении Роберта Фроста. Его автор хотел сказать, что ты золотой, пока остаёшься юным. Когда ты молод, всё для тебя внове. Как рассвет. А когда ты ко всему привыкаешь, наступает день. Ты вот любишь закаты, Понибой. И это - золото. Оставайся золотым.
"Когда вдвоём с кем-нибудь смотришь кино, как-то неловко становится, вроде как кто-то у тебя через плечо читает книжку."
Мораль – кем лучше всего быть, когда встречаешься с отбросами общества в темном переулке?
– Мастером дзюдо? – предположил я.
– Нет, таким же отбросом общества!
Пусть уж лучше ненавидят, лишь бы не жалели.
Как же странно, что закат, который она видела со своего двора, и тот, на который смотрел я с заднего крыльца, был одним и тем же закатом. Может, разные миры, где мы живем, не такие уж и разные. Закат ведь у нас общий.
– Мышиная возня, вот что это такое, – сказала она. – Мы вечно куда-то бежим, бежим, бежим, а куда – даже и не спрашиваем.
Всем приходится несладко, но так даже лучше. Так ты хотя бы знаешь, что и там, на другой стороне, — тоже люди.
А когда человек по правде тебя слушает, слушает - и ему важно, что ты говоришь, это такая редкость.
Не бывает для драки стоящих причин, кроме самозащиты.
.. нельзя просто взять и перестать жить, когда близких теряешь.
То есть я о чем, таким сыном все родители бы гордились — симпатичный, умный и все такое, — но они ему во всем потакали. Он только и ждал, когда же ему кто-нибудь скажет: «Нет», а они все не говорили. А ему только это было нужно. Чтобы кто-нибудь сказал ему — «Нет». Чтобы кто-нибудь установил правила, обозначил границы, дал ему то что-то весомое, от чего можно оттолкнуться. Нам всем, на самом деле, это нужно. Однажды… — Рэнди попытался улыбнуться, но я видел, что он чуть не плачет, — …однажды он пришел домой пьяный просто как свинья. Думал, ну уж тут-то они ему всыплют. А они, знаешь, что? Решили, что это они что-то не так делают. Решили, что это они во всем виноваты — что это они не оправдали его надежд, что это они его довели типа. Взяли всю вину на себя, а ему ничего и не было.
Сегодня вечером умерли два моих друга: один – героем, второй – преступником.
- Будь всегда золотым, Понибой.Будь всегда золотым...
Если за своих не стоять, вместе не держаться, не быть братьями, то это, считай, и не банда. Это уже свора. Рычащая, подозрительная, вечно грызущаяся свора...
Что ж это за мир такой, где у меня всего-то поводов для гордости - репутация хулигана да набриолиненные волосы? Я не хочу быть хулиганом, но даже если я не ворую, не нападаю на людей и не напиваюсь, все равно считаюсь отбросом. А с чего мне этим гордиться? С чего бы мне даже притворяться, будто я этим горжусь?