Богатство, должности, покровительство, карьера — все это исходило из императорской резиденции, точки, в которой перераспределялись налоговые поступления из Западной Евразии.
Современники прекрасно знали это. В 310 г. оратор кратко сформулировал это в речи, обращенной к императору Константину: «В любом месте, где твоя божественность наиболее часто появляется с визитами, всего сразу прибавляется — людей, стен, благосклонности; не так изобильно появлялись из-под земли цветы для Юпитера и Юноны, чтобы они могли возлечь на них, сколь города и храмы появляются под твоими стопами» (Lat. paneg. VI. 22. 6)
Что было новым во времена поздней империи, так это размеры бюрократического аппарата. В конце 249 г. на всю империю имелось всего 250 высших чиновников. К 400 г., всего 150 лет спустя, их насчитывалось уже шесть тысяч.
Императорский престол передавался по династическому принципу, но только в том случае, если имелся подходящий кандидат, который мог договориться с полководцами и высшими чиновниками.
Заговор включал в себя гадания, во время которых Феодор и его друзья хотели узнать имя следующего императора. В результате появились буквы Ф-Е-О-Д, но здесь заговорщики прекратили вопрошание и открыли бутылку фалернского, одного из наиболее дорогих вин античности. Если бы они продолжили, то избавились бы от ложных надежд и мучительной смерти, поскольку преемником Валента стал Феодосий.
Воровали все — от командиров, которые искусственно завышали в отчетах показатели численности войск, а сами ограничивали ее, чтобы иметь возможность присвоить лишнюю плату, до чиновников, устраивавших круговое перемещение денег с одного счета на другой до тех пор, пока они не «пропадали» в груде бумаг, касающихся деятельности чиновников, чтобы те могли обратить их на собственные нужды.
Большинство официальных мероприятий, ежегодно проводившихся в империи, включало в себя в качестве центрального элемента речь, продолжавшуюся около часа; целью ее было восславить недавние успехи, достигнутые режимом.
Общественная жизнь в тогдашнем Риме, как я попытаюсь доказать, более всего понятна, если представить империю как однопартийное государство, где лояльность системе впитывалась с молоком матери и усиливалась за счет регулярно представлявшихся возможностей выказать ее.