"Он знал десятки молодых мужчин, да и тех, кто постарше, которые были готовы жениться хоть сейчас, но не могли себе этого позволить. Содержание дома, в который не стыдно привести жену, обходилось в три-четыре раза дороже, чем все расходы на одинокого мужчину. С появлением детей эти расходы значительно возрастали."
Очень многое человек видит, но не понимает. Мы наблюдаем вроде бы одни и те же события, и все же, когда начинаем говорить о них, описания получаются несхожие, будто мы обсуждаем не одни и те же вещи.
Правосудие может быть слепым, но закон не слеп.
... построенное на правде долговечно, потому что оно основано на реальности, а не на лжи.
Закон принадлежит всем, или никто из нас не будет в безопасности!
- Постарайся запомнить: ты служишь папе!– Мне бы хотелось думать, что я служу Богу, – спокойно сказал Паломбара.
Ни один человек не может сказать, за что он готов умереть, пока не наступит решающий момент.
Высокую цену приходится платить за веру – в Бога, свет и надежду.
– Твой язык острее ума, дорогая, – сказала она. – Анастасий же знает, как скрыть свой ум за маской смирения. Тебе бы тоже следовало этому научиться. Не всегда разумно выглядеть умной, – Зоя прищурилась, – даже если бы это действительно было так.
– Господь не оставляет нас, – вслух сказала Анна, – это мы Его оставляем.
Дорога всегда оказывается дольше и тяжелее, чем мы себе представляли. И рай выше, поэтому путь к нему тяжел и долог.
Почему со временем мы перестали осознавать страдания Христа? Как будто Он был не из плоти и крови, как все остальные, как будто Его ужас, Его боль, Его муки были иными. Ответ прост: чтобы не задумываться об этом. Так нам легче Его предавать.
Красота лишь поначалу божий дар. Ты приближаешься к возрасту, когда она становится искусством.– А затем наступает время, когда красота – уже чудо, – фыркнула Елена.
Он узнал больше, чем когда-либо думал узнать, о великих европейских революциях 1848 года, которые затронули почти все страны на континенте. Они выражались в требовании свободы в немыслимых прежде масштабах и прокатились от Испании до Пруссии. Везде царили безумные надежды на лучшее, которые потом канули в пучину отчаяния. Только Франция, по-видимому, что-то выиграла. А в Австрии, Испании, Италии, Пруссии и Нидерландах свобода оказалась иллюзорной. Все вернулось на круги своя, к прежнему, если не к худшему угнетению.
Чем дольше страх загоняют внутрь, тем больше он разрастается, но если взглянуть ему в лицо, то можно собраться с силами и противостоять ему. Тогда есть шанс совладать с кошмарами, которые он порождает, и сам страх в конце концов уже не кажется страшнее самой борьбы.
Стать предметом страстной любви — это каприз природы, его невозможно ни сотворить, ни объяснить.
Люди верят в то, что им нужно, или в то, чему посвятили свою жизнь.
Люди верят в то, что им нужно, или в то, чему посвятили свою жизнь.
Он узнал больше, чем когда-либо думал узнать, о великих европейских революциях 1848 года, которые затронули почти все страны на континенте. Они выражались в требовании свободы в немыслимых прежде масштабах и прокатились от Испании до Пруссии. Везде царили безумные надежды на лучшее, которые потом канули в пучину отчаяния. Только Франция, по-видимому, что-то выиграла. А в Австрии, Испании, Италии, Пруссии и Нидерландах свобода оказалась иллюзорной. Все вернулось на круги своя, к прежнему, если не к худшему угнетению.
Чем дольше страх загоняют внутрь, тем больше он разрастается, но если взглянуть ему в лицо, то можно собраться с силами и противостоять ему. Тогда есть шанс совладать с кошмарами, которые он порождает, и сам страх в конце концов уже не кажется страшнее самой борьбы.
Стать предметом страстной любви — это каприз природы, его невозможно ни сотворить, ни объяснить.