Он не знал, о чем говорить с Мартою. Она была ему нелюбопытна, как все предметы, с которыми не были кем-то установлены для него приятные или неприятные отношения.
- Зачем? - страстно заговорила Людмила. - Люблю красоту. Язычница я, грешница. Мне бы в древних Афинах родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое тело. Говорят, есть душа, не знаю, не видела. Да и на что она мне? Пусть умру совсем, как русалка, как тучка под солнцем растаю. Я тело люблю, сильное, ловкое, голое, которое может наслаждаться.
- Да и страдать ведь может, - тихо сказал Саша.
- И страдать, и это хорошо, - страстно шептала Людмила. - Сладко и когда больно, - только бы тело чувствовать, только бы видеть наготу и красоту телесную.
- Зачем? - страстно заговорила Людмила. - Люблю красоту. Язычница я, грешница. Мне бы в древних Афинах родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое тело. Говорят, есть душа, не знаю, не видела. Да и на что она мне? Пусть умру совсем, как русалка, как тучка под солнцем растаю. Я тело люблю, сильное, ловкое, голое, которое может наслаждаться.
- Да и страдать ведь может, - тихо сказал Саша.
- И страдать, и это хорошо, - страстно шептала Людмила. - Сладко и когда больно, - только бы тело чувствовать, только бы видеть наготу и красоту телесную.
Он не знал, о чем говорить с Мартою. Она была ему нелюбопытна, как все предметы, с которыми не были кем-то установлены для него приятные или неприятные отношения.
Только маленькие врут, взрослые изволят ошибаться.
Но чиновники не торопились. На то они и чиновники.
У него не было любимых предметов, кaк не было любимых людей, - и потому природa моглa только в одну сторону действовaть нa его чувствa, только угнетaть их.
Прежде чем говорить грубые слова, надо узнать, насколько они уместны.
Раньше эти книги Передонов держал на виду, чтобы показать, что у него свободные мнения, — хотя на самом деле он не имел ни мнений, ни даже охоты к размышлениям. И эти книги он только держал, а не читал.
Что же, ведь ложь и часто бывает правдоподобнее правды. Почти всегда. Правда же, конечно, не правдоподобна.
- Плевать я на тебя хочу, - спокойно сказал Передонов.
- Не проплюнешь! - кричала Варвара.
- А вот и проплюну, - сказал Передонов.
Встал и с тупым и равнодушным видом плюнул ей в лицо.
... классный наставник, – молодой человек до того либеральный, что не мог называть кота Ваською, а говорил: кот Василий ...
Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу.
С ума не сойдет, сходить дураку не с чего.
- Какая ты глупая! - сказал Саша. - В моей глупости так много счастья!
Только в безумии счастье и мудрость.
Он не имел никакого права мне в рожу заехать, он в церковь не ходит, в обезьяну верует и сына в ту же секту совращает. На него надо донести, он - социалист.
Да и вообще, - думал Передонов, - уж слишком тонкая штучка - Валерия. К такой не знаешь, как и подступиться. Как ее обругаешь? Как ее толканешь? Как на нее плюнешь?
— Я его невинно люблю. Мне от него ничего не надо. — Не надо, так чего же ты его теребишь?
– Чего лаешься, дура! Ты, может быть, чорта в кармане носишь. Должен же я позаботиться, что тут делается.
Варвара опешила. Довольный произведенным впечатлением, он поспешил отыскать шапку и отправился играть на биллиарде. Варвара выбежала в переднюю и, пока Передонов надевал пальто, кричала:
– Это ты, может быть, чорта в кармане носишь, а у меня нет никакого чорта. Откуда я тебе чорта возьму? Разве по заказу из Голландии тебе выписать!
Нынче люди пошли — пародия на человеческую породу.
Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перечур-расчур.
Что же, ведь ложь и часто бывает правдоподобнее правды. Почти всегда. Правда же, конечно, не правдоподобна.
Передонов поспешно пошел из гостиной. Гудаевский сложил ему из своих длинных пальцев длинный нос, а потом поддал в воздухе коленом, словно выталкивая гостя. Антоша захихикал. Гудаевский сердито прикрикнул на него.
– Антоша, не забывайся! Смотри, завтра поеду в гимназию, и если это окажется правда, отдам тебя матери на исправление.
– Я не шалил, он врет, – жалобно и пискливо сказал Антоша.
– Антоша, не забывайся! – крикнул отец. – Не врет надо сказать, – ошибается. Только маленькие врут, взрослые изволят ошибаться.
Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу.