Есть вещи, которые неизбежны. Которые предрешены.
Каждому нужно что-то такое, ради чего стоит жить.
Эй, послушай! Я боролся за то, чтобы стать тем, кто я сейчас; почему я должен давать тебе легкое направление? Продолжайте работать, мои котятки!
Мы все потерялись, все вместе — все люди. В этих спутанных тропах, в петлях дорог. Мимолётные встречи и расставания, уже навсегда. Чужие, вечно чужие друг другу
— Мудацкие книги, — сказала Хендерсон. — Их следует все запретить. Надо, чтобы издали такой закон.
— Он уже есть, — сказала Тапело. — У тебя в голове.
— ...Все под контролем. — Нет.
По моему, почти все подростки хотят, чтобы наступил конец света: просто чтобы увидеть, как это будет.
А теперь слушай. Кем бы ты ни был — ты, кто читает сейчас эти строки. Кто-то, где-то, когда-то. Если ты можешь прочесть эту фразу, эту хрупкую фразу, значит, ты еще жив.
Сейчас все так делают. То есть не делают ничего.
Он палил из своего лазерного пистолета по тем немногим фигуркам в светящейся полусфере, которые еще оставались в живых. Палил по своим. Бил болезнью по болезни. Он убивал искаженные подобия себя самого, и я вдруг подумала: вот бы и мне тоже так научиться.
Мальчик убивал себя одного за другим - и смеялся.
Я подошла к ближайшей полке и провела пальцем по корешкам. Интересно. Я взяла одну книгу и сразу — другую. Глянула на обложки. Прошлась вдоль полок, вынимая книги наугад.
— Они без названий.
— Да, — сказала Тапело. — Уже без названий.
— Что значит — уже без названий?
— А вы внутрь загляните.
Я открыла книгу, которую держала в руках.
— Пожалуйста, осторожнее, — сказал служитель музея, сонно кивнув головой.
Вроде бы самая обыкновенная книга, только на странице пропущено несколько строчек.
— Прочтите мне, что там написано, — попросила Тапело. — Вслух.
И я начала читать.
— Средь бела дня, в окружении призраков, трепещущих на ветру, хотя листья были неподвижны…
Я запомнила эти слова. Сейчас, когда я пишу, они вспоминаются сразу. Но тогда, когда я прочла их вслух, мне вдруг стало холодно. Зябко. Мне пришлось оторваться от книги.
— Я не понимаю.
— Ага, — сказала Тапело. — Странное ощущение, правда?
Я опустила глаза на страницу. Сперва я думала, мне показалось. Но нет. Те слова, которые я только что прочитала… они исчезли.
— Что здесь происходит?
— Давайте, — сказала Тапело, — читайте дальше.
Я посмотрела на девушку. Наши взгляды встретились. В ее глазах была нежность.
— Читайте.
Я опять опустила глаза на страницу…
— Чуждые всем человеческим устремлениям, в погоне за лунным лучом.
И одно за другим, у меня на глазах — тронутые моим взглядом, произнесенные моим языком, — слова исчезали с листа.
Что меня больше всего удивило, так это то, что за время нашего путешествия я повидала уже столько странностей и, надо думать, повидаю еще немало, но эти книги, слова, исчезающие со страницы… это меня пробрало. Почему-то. Может быть, потому, что я до сих пор зарабатывала на жизнь, работая со словами. Или же потому, что я всегда очень любила книги, много лет собирала библиотеку, читала книги и перечитывала самые любимые. Сказки, которые мне читал папа; сказки, которые я, в свою очередь, читала Анджеле до того, как ее поразила болезнь; очень часто бывало, что я очень долго читала ей ту же самую сказку, вечер за вечером.
Теперь ничего этого нет. Ничего нет…
Книги, собранные в этом зале, нельзя прочесть дважды.
Это был фильм про ночной спящий город, которому снится он сам.
— Знаешь, Бев, про любовь нет хороших историй. Есть только одна, которая про нас с тобой. Ты слушай меня. Я — твой любовный роман.