Единственный способ для общества не переживать никаких социальных перемен – быть изолированным, самодостаточным, иметь ресурсы для удовлетворения всех потребностей, причем без риска их исчерпать и без необходимости защищать, не нуждаться в адаптации к новым технологиям; наконец, смертность должна полностью совпадать с рождаемостью. Очень маловероятно, что подобное общество существует сегодня – хотя, возможно, некоторые племена в тропических лесах Амазонии все еще живут по древним обычаям.
Черты характера, которые мы обычно ассоциируем с женщинами, – связанные больше не с тестостероном и завоеваниями, а с воспитанием и защитой, – намного лучше подойдут для того, чтобы вести нас в будущее. Если природа мужчин меняется, то будет меняться и природа женщин – и в этом таится значительная опасность: если женщины просто переймут мужские черты, миру не будет никакой пользы. Тем не менее, если у человечества есть надежда, придется, пожалуй, согласиться с тем, что лучше для всех нас будет, если главным агентом изменений в XXI в. станет женщина.
… время было не просто временем, каким его знаем мы: оно было даром Божьим. Именно поэтому средневековая церковь запрещала христианам брать проценты с денег, которые они давали в долг: взимать проценты – значит требовать деньги за время, которое принадлежало Богу, а ни один христианин не имеет права продавать принадлежащее Ему. Однако после того, как время начали измерять с помощью рукотворных машин, оно постепенно начало терять свои полумагические религиозные ассоциации. Время оказалось под контролем людей, оно было укрощено часовщиками и перестало считаться неограниченной частью Божьего творения. И, что еще важнее, рукотворные машины стали диктовать церкви, когда ей звонить в колокола и устраивать службы. Меры длины, веса и объема все еще разнились в разных местах, но час стал первой международной стандартизированной единицей измерения, вытеснившей как местные обычаи, так и церковную власть.
До 1968 г. мы могли говорить о движении вперед и бесконечном размножении. Постепенно распространилось понимание, что так не получится: ограниченный размер Земли помогает нам точно предсказать некоторые аспекты нашего будущего. У нас никогда не будет больше, чем есть сейчас. Мы никогда не увидим настоящего экономического роста такого же уровня, как в XX в. Смотря в будущее, мы должны думать о кризисном планировании, а не об оптимистичном идеализме. Утопическое мышление осталось в прошлом.
… просто вспомните, что цифры, которыми мы сегодня пользуемся для расчетов, – арабские, и вы поймете, в каком огромном долгу находитесь перед мусульманскими математиками, чьи работы были переведены в XII в. Вы пробовали умножать или делить римскими цифрами? Можете себе представить, как умножать число π (3,1415926536…) римскими цифрами? Что еще важнее, до переводов арабских трактатов не существовало концепции нуля. Но нуль – это огромная круглая дыра, из которой со временем вышло множество других математических концепций. Поиски новых знаний, возможно, не сильно интересовали крестьян в полях и очень медленно доходили до среднего человека на улице, но без них будущее Европы было бы совсем другим.
Существует история о том, как в 1960-х гг. в Сомерсете собрались ушедшие на покой фермеры и стали обсуждать, какая же перемена, случившаяся за время их жизни, больше всего повлияла на работу на ферме. Тракторы, грузовики для перевозки скота, комбайны, удобрения, пестициды, электрические водяные насосы, заборы под напряжением, зернохранилища – все это упоминалось в разговоре. Но все согласились, что наибольшее влияние оказали… резиновые сапоги. Иногда больше всего влияют на нашу жизнь не самые заметные и драматичные изменения; не всегда такие изменения и говорят о величайших достижениях. Более того, в XX в. многие из тех вещей, которые действительно что-то изменили, на самом деле связаны с комфортом, эффективностью, скоростью и роскошью.
Человек человеку дьявол
Общество меняется не ради справедливости: оно меняется ради собственной выгоды. И общество не изменится, если большинство людей не увидит в переменах собственной выгоды.
Может быть, Христос и был беден, но я никогда не слышал от священников о том, что он пытался раздобыть несколько пенни или целыми днями трудился на своих четырех акрах.
Ты должен понять, что ты значил для других, и тогда ты поймешь истинную свою ценность.
Река – это воплощение Бога: оба они дают жизнь, и обоих невозможно остановить.
Вот все, что осталось от нас. То же самое останется от каждого: мелкие фрагменты, изуродованные людьми, которым нет дела до прошлого и которые не понимают смысла его памятников.
...дьявол – вассал Бога и делает только то, что приказывает ему Господь всемогущий.
Даже если вы добьетесь равенства по закону, это не будет равносильно равенству в жизни. А мне кажется, что женщинам гораздо важнее второе, чем первое.
Если даже в свете ты видишь только мрак, значит, тебе изменило зрение. Или нужно просто открыть глаза.
Этот мир затянут в корсет, и корсет этот затягивается все туже и туже. И хотя наши тела сближаются, души наши далеки друг от друга.
— Я… я понял, что во всем есть темная и светлая сторона. Даже добрый человек не может сделать мир лучше для всех. Даже если все мужчины и женщины на Земле будут добры друг к другу, это продлится недолго. Это будет лишь момент, и момент совершенства пройдет быстро, как стрелка на часах проходит свой путь. И человечество вновь двинется к раздору и войне <…>
— Что ты еще понял?
— Что людям отпущена ограниченная способность испытывать счастье и страдание. Если сделать их жизнь более роскошной и избавить их от боли, они найдут другие способы для страданий. А если сделать их несчастными, они научатся находить радость в мелочах <…>
— Даже если весь мир станет дурным, и все будут охвачены злом, даже один добрый поступок вернет мне веру в человечество.
Думаю, этот инстинкт свойственен всем людям – мы хотим знать, где и как мы умрем.
Когда я посмотрел на собор, меня охватило чувство, словно я смотрю на труп старого друга, безжалостно ободранного до костей. Оконные переплеты во многих местах были повреждены. Клуатр, где я вырезал портрет Уильяма со слишком большими ушами, разрушили. Мне не удалось сдержать обещание, некогда данное Уильяму: здесь его уже не помнили. На месте клуатра выстроились высокие дома со стенами из тех самых мелких прямоугольных камней, которые я впервые увидел на набережной. Дома были пристроены прямо к северной башне и делили лужайку собора пополам. Резные фигуры царей облупились от времени. Вся каменная резьба пребывала в плачевном состоянии. Моя скульптура Генриха Третьего была разбита на уровне груди. Ангел под ним, простирающий крыло для защиты колонны, на которой он стоял, лишился глаз и носа и стал более похож на вампира, чем на небесное создание. Я с печалью взирал на свой портрет доброго отца-казначея: черты лица его сгладились, и голова статуи напоминала червя с конской гривой. Я мечтал сохранить его лицо навечно, но новая эпоха получила от меня лишь бесформенный кусок камня, почти вернувшегося к своему изначальному состоянию.
Да, конечно, я все знаю. Уильям скажет, что в этом-то и заключена разница между нами: он считает, что законы пишутся людьми, а не Богом, и в глазах Господа нет греха в нарушении человеческих законов, поскольку законы эти – вещь чисто земная и светская. Уильям считает, что Библию написали люди и люди же ее толкуют, поэтому нарушение записанных в ней законов не является преступлением против Бога. А в Ветхом Завете говорится, что многие великие, святые люди имели много жен. Он говорит, что грешник, который знает, что поступает греховно, верит, что попадет в ад, и ад будет ему по вере его. Человек же, который согрешил случайно, имея чистые намерения, ничем не пятнает души своей.
Я с Уильямом не согласен. Я верю, что Бог создал этот мир таким, каким хотел его видеть. И если человек пятнает мир Божий своими грехами, то мир будет запятнан – даже если грешник не собирался сбиваться с пути праведного.
В глазах каноника блеснула холодная ярость.
– При Азенкуре все было по-другому, – сказал он. – Король Генрих – божественный монарх.
– Откуда тебе знать? Ты был там?
– Нет. Но я читал Gesta Henrici Quinti.
– Судя по латинскому названию, эту книгу написал писец. А если я правильно припоминаю, писцы не участвуют в сражениях.
Даже самой темной ночью всегда можно что-то рассмотреть, пусть даже всего силуэт крыши или ветки дерева.
Утраты не лишают нашу жизнь смысла. Всегда остается что-то, ради чего стоит жить.
Были времена, когда городские ворота запирали, и их стерегли стражники. Путешественник тогда считался человеком великим, и его слушали со вниманием. А за бедными присматривали и заботились о них — ради той службы, какую они могли сослужить. Теперь же все преграды мира снесены, и мир стал холодным, жестоким, пугающим местом, где хорошо только богатым. Вместо стен, обеспечивающих безопасность, появились деньги.
Сами по себе люди не хороши и не плохи. Важно то, что они делают для других.