"Завязывай думать, - приказал я себе. - Не думай ни о чём". Но даже это ничто не было пустотой. Оно было мыслью.
Засада в том, что собачка – козявка в космах по кличке Пушок. Пушок, Боже ты мой. Ну и кличка. Он шпиц, и гулять с ним – полное позорище. Так что мы ждем, пока стемнеет. Потом идем к соседям, где Руб тонюсеньким голоском зовет:– Пушок, Пушо-ок! – Скалится. – Выйди к дяде Рубу.И эта ходячая лохматая срамота скачками мчит к нам, будто клятая балерина. Уверяю вас: когда мы с ним гуляем и замечаем знакомого, сразу нахлобучиваем капюшоны и смотрим в другую сторону. Я к тому, что пацанам вроде нас далеко не все сходит с рук. Прогулка со шпицем, которого кличут Пушком, точно не сойдет. Вот представьте себе. Улица. Мусор. Машины. Люди орут друг на друга, перекрикивая телевизоры. Шатаются металлюги и шпана бандитского вида… и тут два юных дебила ведут на поводке комок шерсти.
Он бежит, и в ступнях у него намерение, в глазах – голод, а в голосе – стремление.
В этом доме все устроено правильно. Не идеально. Правильно.
Сердце у меня падает до самых щиколоток, фургон отваливает, и мы с Рубом шагаем домой. Я пинаю свое сердце впереди себя.
– Что такого в звуке рукоплесканий? – спрашиваю я.
Пес молча рысит вперед, но это меня не смущает. Я рассуждаю вслух.
– Почему он похож на океан, почему словно волнами разбегается над тобой? Почему от него в тебе поднимается прилив?
Я задумываюсь.
Может, дело в том, что это одно из самых благородных применений, какое люди придумали своим ладоням.
В смысле, мы складываем пальцы в кулак. Мы пускаем в ход руки, чтобы обидеть или украсть.
Если же люди хлопают в ладоши, значит, они объединились и приветствуют других людей.
Думаю, это делается затем, чтобы не упустить чего-то важного.
– Они удерживают в ладонях моменты, – тихо говорю я, – для памяти.
Я говорю:
– Не потеряй своего стержня, Руб.
И, не пошевелившись, мой брат чеканит в ответ.
Он говорит:
– Я не собираюсь его терять, Кэм. Мне бы его найти.
— Извините за беспокойство, — начинаю я, — но…
— Коммивояжер?
— Нет.
— Свидетель Иеговы?
— Нет.Он явно удивлен.
Только нынешний нездоровый социум способен отказать индивидууму в утолении жажды знаний.
"Думать - дело опасное. Никогда не знаешь, куда заведет. Лучше не думать вообще."
Человеческое существо не должно быть настолько одиноко. Чтобы из всех друзей - лишь чайник со свистком. И никакой компании за ужином.
Вот уж никогда бы не подумал, что мысль о четырех тузах в руке будет мне отвратительна. Играя в карты, ничего лучшего и желать нельзя. Но жизнь - не карты, увы.
— Знаешь, — говорит Ричи после некоторого молчания, — я раньше думал, что у меня синдром хронической усталости.
И замолкает, словно забыл, что хотел сказать.
— Ну и? — подстегиваю я.
— Что?
— Синдром хронической усталости.
— А, да, — вспоминает Ричи, о чем шла речь. — Так вот, я думал, это оно. А потом понял — никакой это не синдром. Просто я ленивый говнюк.
Вы замечали, что у идиотов всегда куча друзей?
- Эд, ты мой лучший друг, - помолчав, говорит Одри.
- Угу.
Вот такими словами женщина может убить мужчину.
Ни пистолета не надо, ни пули.
Лишь несколько слов. И женщина.
-- Эд? -- тихо говорит Ричи. Мы все еще стоим в воде. -- На самом деле я хочу только одного.
-- Чего же?
Ответ прост:
-- Чтобы мне хотелось хотеть.
"Нельзя сидеть и ждать солнца. Надо гнаться за ним самому."
— Думать — дело опасное, — предупреждает он. — Никогда не знаешь, куда заведет. Лучше не думать вообще.
- Эд, ты мой лучший друг, - помолчав, говорит Одри.
- Угу.
Вот такими словами женщина может убить мужчину.
Ни пистолета не надо, ни пули.
Лишь несколько слов. И женщина.
Я и не знал, что слова могут быть такими тяжёлыми...
" Непрошенные мысли залезают в кровать, я переворачиваюсь на другой бок, пытаясь придавить их животом. Но они, подлые, успевают выскользнуть."
По-моему, старушка ужинала салатом и каким-то супом.
И одиночеством.
Да, вот такие салат, суп и чай с одиночеством.
Пока мы говорим, я не устаю удивляться его манере объяснять, а он многое объясняет, в том числе и то, как устроено его служение. Да, признает отец Томас, храм расположен неудачно. Будь на его месте магазин или ресторан, давно бы закрылся.
— Короче, дела не ахти идут… — киваю я.
— Честно? — Зеленое стекло в его глазах бьется и больно колет меня. — Дела идут хреновее некуда.
Тут я не выдерживаю и спрашиваю:
— Слушайте, а что, священнику можно ругаться? Ну, типа вы же святой отец и все такое…
— Что? Святой, говоришь… — Он допивает кофе. — Конечно можно. Бог умеет отделять важное от мелочей.
Ничего не случается просто так. У всего есть цель.
Вы никогда не замечали: если смотришь на людей издалека, видишь только картинку, без звука. Как в немом кино. И начинаешь строить догадки: о чем это они говорят? Наблюдаешь, как раскрываются и закрываются рты, воображаешь звуки шагов, шарканье подошв. И все гадаешь: так на какую тему у них разговор? И самое главное — о чем они думают, произнося то, что произносят?