Сестра подняла наконец глаза - и взгляд ее был взглядом человека, стоящего посреди эшафота и уже не рассчитывающего ни на какое помилование. Артур тяжело вздохнул. Он понял, о чем говорит Айна. Этот треклятый дракон, встретившийся в башке с множеством дверей. Не смог промыть мозги одному Айтверну - немедленно принялся за другого. Так обычно и поступают все на свете интриганы, неважно, люди они или нет. Пытаются добиться своего всеми способами, которые могут найти.
Никто не бессмертен. Вступая в битву, следует об этом помнить. И не нам решать, кто переживет этот день. Все, что мы можем, каждый на своем месте - исполнить свой долг настолько хорошо, насколько это вообще у нас получится.
Он находился в открытом небе - и более странного и дивного ощущения не испытывал никогда прежде. Это было абсолютно ни на что не похоже. Даже на магию - и то не совсем.
Магия отдавалась ему сама, подобно страстной любовнице дышала жаром в лицо.
Долг давил на плечи - но вместе с тем придавал сил. Стремления переплелись. Вера и страсть соединялись вместе. Сомнения уходили прочь. Зрение искажалось, цвета приобретали тысячу незнакомых оттенков, становясь яркими и сочными, как никогда ранее. Величественным и пугающим многоголосым хором гремела в ушах симфония звуков.
Мир - это бесконечно вращающееся колесо. Древние дали времени имя. Они назвали его Уроборос, великий змей. Этот змей вечно кусает собственный хвост. Бывает так, что души вновь рождаются в разных мирах или в разные эпохи, в новых телах. Связи родства, связи любви, связи ненависти тянутся ни одно воплощение.
Можно утратить магическую силу, но это не так страшно, если удалось сохранить собственную суть.
День выдался отменный - погожий и ясный. После полосы ненастья, продлившейся полторы недели, вновь выглянуло солнце. Теперь, по всем признакам, теплая погода задержится в иберленской столице недели на две или три, пока не будет окончательно изгнана подступающими холодами. А там уже и до Самайна недалеко. наступит время кутаться в плед, жечь свечи, пить глинтвейн и рассказывать, сидя у камина, страшные сказки.
Стоя перед собственными союзниками, друзьями и товарищами, герцог Запада внимательно всматривался в их лица. Ему на ум приходили совершенно другие, неожиданные образы. Каждый, с кем свела его судьба, оказывался давно, хорошо знаком - по бесконечной игре, что велась уже много веков.
Он отчаянно не желал чувствовать себя актером в театре истории, пешкой на шахматной доске времени.
Артур любил позлить врагов, не говоря им ни капли лжи и не оскорбляя, – просто бросал правду в лицо, а потом любовался, как они запляшут от услышанной правды, подобно чертям на сковороде. И выкажи Гледерик на сей раз хоть тень злости, раздражения или растерянности – это бы доставило Айтверну мало с чем на свете сравнимое наслаждение. Чужая ненависть иной раз дороже золота, слаще вина и женских объятий.
– Если хочешь стать королем, – продолжал Айтверн, – изволь запомнить одну вещь. Ты не имеешь права поступать так, как хочешь. Ты можешь поступать так, как должен, и больше никак.
– Поехали обратно, – сказал Артур устало. – Кажется, у нас впереди война. Интересно, спустя тысячу лет ей придумают какое‑нибудь красивое название? Война Смутных Лет, Война Пламени… Как назовут нашу? – Надеюсь, не войной трех остолопов, – пробормотал Гайвен, садясь в седло.
Этот юноша был одержим гордыней и принципами, и хотя он верил, что сражается за правое дело, – порой в его речах и голосе отчетливо прорывался привкус безумия. Складывалось впечатление, что молодого Айтверна радует надвигающаяся война, и он готов сражаться лишь потому, что к этому призывает горящий в его сердце драконий огонь.
Получается, быть королем – это всего‑навсего быть купеческим управляющим, и ничего больше.
Чудеса случаются в час умирающего света, вспомнил Артур малерионские сказки. Чудеса никогда не бывают добрыми, но и злыми не бывают тоже. Они просто есть. Иногда забирают у нас душу. Ты, кажется, сам мечтал оказаться в сказке? Поздравляю, ты внутри нее. Но у тех, с кем ты борешься, тоже есть свои сказки.
Вот оно! Вот оно. Тот самый ничем не ограниченный, всеподавляющий хаос подготовленного им момента. Высокие лорды, умудренные опытом многолетних интриг, сплетали свои сети, направляя реальность по одному им угодному руслу, поворачивая мир мановением политических рычагов, будто мир был огромным проржавевшим механизмом. Планы громоздились на планы, марионетки плясали, подчиняясь натяжению удерживающих их нитей, и все ради единственной цели – короля с древним именем, севшего на Серебряный Престол. Он был умен, этот король, и до последнего выстраивал собственный порядок, уберегая его от малейшего дуновения хаоса. Он избегал войны, потому что война была лишена логики, смысла и последовательности и могла уничтожить его блестящие планы. Но он все‑таки не смог избежать этой войны, как ни старался. Отныне все решала не политика, а меч.
Сила. Древняя Сила. Та, что течет в крови, та, что и есть кровь. Изученная Бердаретом Чародеем – там, на чужом материке, за семью морями. Принесшая первому из Ретвальдов победу в великой войне и иберленский престол, на Борветонских полях уничтожившая имперские армии. Отданная по наследству потомкам. Забытая, утраченная, легендарная. В нее никто не верил, и ей никто не придавал значения. Мало ли какие чудеса творились в далеком прошлом, времена чудес прошли… Прошли, значит? «Силу может разбудить мощное напряжение воли… яростное, страстное желание… или смертельная необходимость, великая нужда». Получается, вот она, эта нужда?
«Я прошел сквозь смерть, – подумал Гледерик. – Вот какой она оказалась, моя старая добрая сказка, в которую я бросился очертя голову, словно глупый щенок на брошенную ему кость. Я видел, как предают друзья и как рушится все, на чем держится этот прогнивший мир. Видел владык, начинающих бессмысленные войны. Видел города, утонувшие в крови, и королевства, распадающиеся на части. Избалованные аристократы вроде молодого Айтверна произносят красивые слова о чести – и ради этих красивых слов втаптывают мир в грязь. Кто‑то должен сотворить порядок из этого хаоса. Я могу. И я справлюсь. Лучше этим миром буду владеть я, нежели все эти дураки. Я хотя бы знаю этому миру цену».
Он говорил правду. Он и в самом деле говорил правду, понял Артур. Гледерик Кардан станет великим королем, таким, про каких помнят и спустя многие века после их смерти. Про подобных ему королей слагают красивые баллады и легенды, и их прославляют страницы хроник. Гледерик возьмет себе Иберлен и будет править Иберленом достойно, так, как и пристало править подлинному государю. Не потому что Гледерик чист душой и помыслами. Нет, он вовсе не праведник, и помыслы у него не чисты. Но править достойно для него куда выгодней, чем править недостойно.
Освободив руку, Гайвен Ретвальд немного постоял перед родичем, пытаясь успокоиться. До какой‑то степени он еще оставался собой, тем собой, каким был еще час назад, перешагнув порог этой комнаты, но вместе с тем сделался кем‑то еще. Сын Брайана Ретвальда и Лицеретты Берайн глядел в лицо Повелителя Бурь и вспоминал, сколько раз за сколько прошедших веков рассматривал это лицо в зеркале.
«Даже величайшие из эльфийских владык древности не были бессмертны и умирали в отпущенный им час – так неужели я стану трусливо скрываться от смерти, реши она однажды прийти по мою душу?»
Он встал во главе строя – вместе с Кэмерон и Клиффом, едва знакомыми ему чужеземцами, что сделались ближе многих памятных с детства друзей. Вырвал из ножен меч, направив острием к небесам. Ощутил, как решимость и злость наполняют все его существо. Довольно бежать и прятаться, довольно сидеть обложенным в берлоге зверем – теперь охотником сделается он сам и спросит с предателей за все.
«Теперь мне кажется, что эта дверь, – сказал Гайвен, имея в виду дверь, ведущую в мир древней магии, – все равно однажды распахнется, хотим мы того или нет. Вопрос лишь в том, будем ли мы к этому готовы».
«Она распахнулась, – подумал Артур. – Мы не готовы. Из распахнутой двери потянул сквозняк, сделался ветром – и готовится стать ураганом. Кто знает, устоим ли мы на ногах».
Гайвен действительно изменился за последнее время. Он стал холодным, замкнутым, не слышащим никого, кто с ним спорил. Одержимым собственными планами и целями, собственным пониманием блага для королевства, даже если весь Иберлен выступал против этого блага. Предательство со стороны ближайших соратников могло еще больше ожесточить его сердце. Если к Гайвену пришли посланцы Повелителя Тьмы, если они сказали, что готовы предложить помощь, – кто знает, не принял ли молодой король протянутую ему руку? Ведь на войне и вправду складываются иной раз такие союзы, предугадать заключение которых не сумел бы никто.