Свободная воля - это основное условие человеческого существования.
Когда человек борется с судьбой, действительно значимо лишь главное: жизнь, выживание и смерть.
Я пришла к выводу, что Америка – неплохое место для здоровых и успешных людей, но для слабых и немощных, для тех, кто не по своей вине стал жертвой родовой травмы, несчастного случая или болезни и не может позаботиться о себе, это был жестокий мир, где выживал сильнейший.
Я смотрела и слушала, и меня терзал неоспоримый парадокс: одним махом смерть стирала ученость, опыт, героизм, доброту, достижения, воспоминания о жизни, из которой уходил человек; в то же время внутри меня зрело чудесное начало новой жизни, чистая страница, на которой еще предстояло появиться знаниям, опыту, достижениям и воспоминаниям. Рядом со мной стоял отец моего ребенка, молодой и полный сил, несмотря на надвигающуюся инвалидность.
Вдвоем мы находились на священной земле, которой, согласно Оскару Уайльду, является настоящее, окрашенное печалью.
Стивен стал более мягким, спокойным, восприимчивым и расслабленным. В какой-то момент даже оказался возможен беспрецедентно откровенный разговор между нами, произошедший поздно ночью. Щедро и кротко он признал, что всем нам нужна была помощь, и ему гораздо больше, чем всем остальным; он не возражал против появления человека, готового мне помочь, при условии, что я буду все так же любить его, Стивена.
Трудно было бы представить более впечатляющую пару: неукротимый, но миниатюрный ученый, обездвиженный в своем кресле и широко улыбающийся, и рядом с ним – его высокий, застенчивый светловолосый сын. Стивен имел полное право улыбаться до ушей, довольный своим успехом. Возможно, в его улыбке была доля иронии. Юный иконоборец, непримиримый молодой социалист выдвинут правительством тори на получение одной из самых престижных почестей от монарха и обласкан правящими кругами, презираемыми им в молодости.
Ватикан – один из самых мощных и богатых городов-государств мира – находился под управлением человека, чье личное благочестие и мужество не вызывали сомнений. Тем не менее этот человек стремился наложить ограничения на свободу мысли, рассуждая так же односторонне, как и ученые, запрещающие нам задавать вопрос о цели творения.
За последние сорок лет прогресс понимания четырех фундаментальных физических взаимодействий дошел до такого этапа, когда появился реальный шанс сформулировать полную единую теорию поля, которая описывала бы все существующее во Вселенной. И тем не менее все это может быть стерто с лица Земли менее чем за сорок минут в случае ядерной катастрофы, а вероятность возникновения такой катастрофы, случайно или намеренно, пугающе высока. Завершая свою речь, он сказал о том, что это фундаментальная проблема, стоящая перед обществом, и она гораздо важнее любой идеологической или территориальной проблемы.
Хотя полгода назад шансы Стивена на поправку были ничтожны, он вновь сбил с толку пессимистов: выжил и вернулся на передовую линию фронта научной деятельности, разрабатывая теории на основе смутных предположений о воображаемых частицах, путешествующих в воображаемом времени в зеркальной Вселенной, которой не существовало нигде, кроме как в сознании ученых.
У всех на устах были слова «перестройка» и «гласность», их произносили с заразительным возбуждением, граничащим с эйфорией. «Что вы думаете об изменениях, происходящих в стране?» – спросили нас с Люси журналисты после публичной лекции Стивена. «Уже тот факт, что вы можете задать такой вопрос, доказывает значительность перемены», – ответили мы. Свобода слова, свобода от угнетения, свобода путешествовать были невероятно ценными для народа, вынужденного жить в холодном сером климате отрезанной от мира однопартийной страны.
Любовь многолика, как Агапэ, так и Эрос, и я хотела доказать свою любовь к Стивену, делая для него все возможное, но иногда эта любовь так запутывалась в сетях тревоги из-за ответственности за него, что было трудно понять, где заканчивалась забота и начиналась любовь.
«Краткая история времени» была выражением триумфа Стивена над силами природы, болезни, паралича и самой смерти. Это был триумф, в котором участвовали мы оба, напоминающий страстную борьбу и пьянящие победы первых лет нашего брака.
Его узнавали повсюду: толпы людей останавливались и аплодировали ему на улице.
Я описала метания между сверкающими вершинами блистательного успеха и черным болотом обострившегося заболевания и нашего отчаяния, с очень короткими ровными отрезками пути между ними.
Наши судьбы были так крепко связаны узами времени, что он никогда не стал бы мне безразличен, какими бы сложными ни были обстоятельства жизни обездвиженного гения, сделавшие его таким незаурядным.
Наш брак и та огромная сложная конструкция, в которую он превратился, определил всю мою взрослую жизнь, став итогом моих самых важных достижений: продолжение жизни Стивена, дети, семья и дом. Это была длинная история наших совместных сражений с его болезнью и история его успеха наперекор всему.
Было бесполезно пытаться говорить о том, что, вопреки отчуждающему безумию физики и истощающим непрестанным требованиям болезни, я честно старалась быть Стивену хорошей женой; что, несмотря на все виды терапии, медицинское оборудование и ораву сиделок, несмотря на обилие научных работ, уравнений и совещаний, я честно старалась делать все, что было в моих силах, какой бы исковерканной ни стала моя собственная жизнь.
Естественно, имя Стивена было полезнее, чем мое. Это оказался тяжелый удар. Как я и подозревала, вне брака и отдельно от Стивена я была никем.
Как и ко многим важнейшим событиям в жизни, невозможно подготовиться к моменту, когда родители становятся нашими пожилыми детьми, а мы зажаты между поколениями как начинка в сэндвиче. И так же невозможно предупредить человека о травме, которую он ощутит, когда умирают родители, сколько бы лет им ни было.
Улыбка на его лице, когда он парил в свободе невесомости, растрогала бы звезды.
Его улыбка растрогала и меня до глубины души и заставила задуматься над тем, какой честью было пройти вместе с ним даже небольшой отрезок на его пути в бесконечность.
Мы гармонично уживались в быту и работе, поддерживали друг друга, проявляли интерес к занятиям друг друга, несмотря на значительную дистанцию между нашими областями науки, попытки расстроить наш брак и неизбежное ухудшение состояния здоровья Стивена.
Мы привыкли жить одним днем, решая проблемы по мере их появления, а не загадывая наперед и не строя воздушных замков.