Да, он мастерски владел искусством иронии, сарказма, едкой насмешки, служившим ему оружием мести, обращенной против других, однако я не думаю, что ему был ведом истинный юмор – искрящийся, улыбчивый, вездесущий, стряхивающий с мира чрезмерный пафос и фатализм. Он слишком серьезно относился к своей доктрине, к своему творчеству, к любому своему шагу, чтобы принять юмор, который – как и милосердие – рождается сам собой. В его жизни не было обстоятельств, в которых Бретон не воспринимал бы себя всерьез...
Сказать, что всё великолепно, у меня не поворачивается язык. И я придумываю какую-то неприятность - из солидарности...
Пикассо смотрит на Марину. Она сидит на скамейке, скрестив голые ноги, слегка подперев рукой голову. Маленький носик вздёрнут, глаза лукаво поблескивают из-под спутанных рыжих волос, длинная шея, руки в созвездии веснушек.
ПИКАССО. Какая она красивая, Марина... Совершенно восхитительный профиль... Если бы я был настоящим художником...
МАРИНА. Вы бы сделали мой портрет! О! Спасибо! Я не хочу! Вы бы сделали из меня то же, что вы делали из всех этих женщин: глаза на ушах, рот на носу!
Пиксссо. В конце концов, гораздо важнее оказывается легенда, которую создаёт картина, а не она сама.
с той серьёзностью, какую дети и боги вносят в свои игры
время, отсчитывающее секунды, гнездится в мозгу, как червь в яблоке