Лилиан Роза Лару. Неприкосновенная. Ядовитая. Жаль, меня не назвали Гортензия, Нарцисса или Белладонна.
Я столько недель провел на борту корабля, где вынужден был носить на груди медали и общаться с людьми, которые любят только играть в войну, а не сражаться по-настоящему, что здесь чувствую себя в своей стихии.
Это не первый раз, когда кто-то умер по моей вине, но нести этот груз с каждым разом все тяжелее.
У нее разорвана штанина от колена, и видно испачканную в грязи кожу. Рубашка не заправлена и тоже вся во въевшейся грязи. Волосы выбиваются из-под обрывка тесемки, и легкие завитки обрамляют ее лицо ореолом: мне сразу вспоминается, как они плавали вокруг нее, когда мы были в состоянии невесомости. На лице грязные разводы и веснушки, а на щеке синяк. Даже во сне ее губы плотно сжаты. Под глазами у нее темные круги, и она потная, уставшая и совершенно изможденная. И она никогда еще не была такой красивой.
Когда терять уже почти нечего, даже самая крохотная потеря кажется потрясением.
С такой скоростью можно даже не беспокоиться ни о животном, оставившем отпечатки лап (хотя мне интересно, что это за чудище такое), ни о ранах, ни о голоде – мы умрем от старости, не преодолев даже километра.
Я предпочитаю не надеяться на спасение, а идти к нему
Решай сама, какой предстать перед людьми
– Ты – это ты, – повторяет он. Его взгляд полон боли. – Ты – та же девушка, с которой я потерпел здесь крушение, это тебя я тащил через леса и горы, ты забиралась в разбитый корабль, полный мертвецов, чтобы спасти мне жизнь. Ты – та же девушка, которую я любил, и сейчас я тоже тебя люблю.
Никогда не протягивайте руку утопающему. Я однажды видела это в одной передаче. Протянешь-и он уцепится за тебя, заразит своим страхом и безнадежностью и утащит за собой на дно.
Но мне все равно. Я подхожу к Тарверу и беру его за руку. Отчаяние породило в нем силу, и он крепко стискивает мои пальцы. Мы оба дрожим, но наши сцепленные руки будто онемели.
Он тонет. И я утону вместе с ним.