Иногда другу приходится трижды спасать жизнь, прежде чем он поймёт, кто он ему на самом деле.
Вы все мелете, словно мельничные жернова, болтаете всякую чушь! Разве вы не понимаете, что перемалываете в своих жерновах человека?
Он поехал вперед со свитой важных господ, на «Ласточке», чтобы не было кривотолков. Смешно, не правда ли? Словно беглый лесной пожар можно остановить, задув свечу, Сброд, обзывающий меня «великой шлюхой», не волнует, что в свои тридцать лет я еще девственница. Так же, как и тех, кто обзывает вашего друга еретиком и убийцей, не волнует то, что он является приверженцем старой веры и не ест мяса. Давайте выпьем последний бокал за всех шлюх и убийц - вам не кажется, что с ними вы в гораздо более приятной компании?
- Что за мятеж, мужик? Мы выполняем приказ первого министра. В этом монастыре проводились неслыханные махинации, пускались на ветер налоги, причитающиеся английской короне… - Это не монастырь, идиот. - Энтони даже голоса не повысил. - Это приют, и если вы всех перерезали, то в старости подохнете в канаве.
И книга стала нашим Галеотом! Никто из нас не дочитал листа.
- Я, Энтони, беру тебя, Фенхель, в свои законные жены... - Ты что, репетировал? - удивилась она. - Вот уже двадцать лет, - ответил он. - Или ты думаешь, что я хоть один день желал этого меньше, чем ты? Он не женился на ней.
"Мы оба потерпели поражение, - подумал Роберт, - и мне так жаль нашей мечты". Затем он рухнул вперёд, но еще в падении перестал чувствовать что бы то ни было.
- Я рада, что ты жив. - Я убийца, и ты рада, что я жив?
Гордецы вы и богохульники, жители Портсмута! Вы потеряете свой гордый корабль, а с ним и лучшую свою молодёжь!
Дети верфи. Люди эпохи Ренессанса. Привет, проклятая гора, я Фенхель Клэпхем, и там, где я, - там всегда будут Энтони Флетчер и Сильвестр Саттон. И всякий раз, замерзая, я буду спрашивать себя: было ли холодно вам, когда вы умирали?
"Мое страдание не знает берегов. Каждый день я умираю и рождаюсь тысячу раз, и я так далек от благополучия".
Его защищает рука, которая сильнее всякого оружия, каким его могли бы ранить.
... хуже всего для народа не плохой король, а несчастный.
Для мужчины нет музыки слаще, нежели имя его сына.