Артем постоянно бормочет какое-то словосочетание. Иногда слышится вполне нейтральное «ути-ути-ути». А иногда, даже вздрагиваешь: «Путин-Путин-Путин», – ни больше ни меньше. Откуда? Я эти зомби-каналы даже не включаю. Неужели с «Карусели» надуло?
Артем у меня – «пранкер Вован» какой-то. Берет расческу, протягивает мне и хохочет. И так по несколько раз за вечер. Мне, абсолютно лысому. Расческу.
Читаю Артему книжку. Мы лежим с ним рядом на диване. Вдруг он встрепенулся, резко снял с меня очки, чихнул мне в лицо и надел очки мне обратно. Чтобы не испачкать стекла, видимо.
Интеллигентность – это врожденное.
Кто подойдет на улице знакомиться к лысому очкарику с женским зонтом? Правоохранительные органы разве что.
Жизнь с малышом – как в армии. Кто-то лысый и толстый целый день орет, и постоянно хочется спать.
Черный – простой одноклеточный цвет. Он не предполагает оттенков. И он не требует поступков. Черный – это конец истории. Страх – мастер ставить точки в начале рассказа.
Такой он, интеллигентский бунт: атомный взрыв – и с соседней березы лениво слетела ворона.
Нет, не выйдет из этого маленького любителя шансона толка, ой, не выйдет: это все равно что пытаться поднять алые паруса над баржей с углем.
Имя для ребенка. Сколько браков распалось на этом минном поле! Нам с женой повезло. У нас прошло безболезненно. Каждый перебесился в своем углу.
Ты можешь гордиться, кичиться, пенять, доминировать своими годами, но на самом деле тебе ровно столько лет, сколько лет твоему ребенку.
... меня не покидало ощущение, будто я только что случайно сел в радугу.
Детство – это огромный материк, который ведьма взросления превратила в остров. С годами этот остров становится все меньше.
Если Артем ходит по дому с загадочной улыбкой, не время умиляться: это знак того, что ребенок устроил очередной маленький, портативный конец света.
Черный – простой одноклеточный цвет. Он не предполагает оттенков. И он не требует поступков. Черный – это конец истории. Страх – мастер ставить точки в начале рассказа.
Такой он, интеллигентский бунт: атомный взрыв – и с соседней березы лениво слетела ворона.
Ты можешь гордиться, кичиться, пенять, доминировать своими годами, но на самом деле тебе ровно столько лет, сколько лет твоему ребенку.
... меня не покидало ощущение, будто я только что случайно сел в радугу.
... хочешь спрятать надежно – спрячь на виду.
Детство – это огромный материк, который ведьма взросления превратила в остров. С годами этот остров становится все меньше.
Если Артем ходит по дому с загадочной улыбкой, не время умиляться: это знак того, что ребенок устроил очередной маленький, портативный конец света.
Артема можно было выманить на улицу, если посулить ему встречу с прекрасным. Ничему на свете так не радуется честный родитель, как новому удачному способу обмануть своего ребенка.
Детки – как океан, закатанный под асфальт. Внутри девятибалльный шторм и цунами от края до края, а наружу через маленький колодец рта сочится лишь тонкая струйка «да» или «нет».
А у взрослых ровно наоборот.
У взрослых речь опережает мысль. Порой человек такого наговорит, а по глазам видишь – еще не проснулся.
Я повел Артема на аттракционы. Ребенок на аттракционах – аттракцион само по себе.
Нет, не выйдет из этого маленького любителя шансона толка, ой, не выйдет: это все равно что пытаться поднять алые паруса над баржей с углем.
Криворукость плюс клиническая невезучесть – это формула меня.