“Поверьте, друг мой, – говорил он, – мы недооцениваем человека. Что каждый из нас сейчас? Всего лишь песчинка, крохотная часть общества. Мы не видим индивидуальности, тех скрытых возможностей, которые есть даже в худшем из нас. Каждый человек неповторим, но наше общество, власть, церковь наотрез отказываются это признать”
...“инквизиция и прогресс несовместимы. Невозможно идти вперед, а смотреть назад. На самом деле инквизиторы и есть еретики, ибо мешают человеку познавать законы, созданные Великим Зодчим.”
“Мой отец всегда говорил, что у страха есть предел.
– Как это?
– Если сильно-сильно себя напугать, то потом бояться перестаешь.”
“Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре”
На казни и сожжения приходили целыми семьями. В зависимости от того, кем был приговоренный, толпа либо улюлюкала, требуя жестокой расправы, либо сочувствовала жертве; женщины и дети, не стесняясь, плакали от жалости к несчастному, которого убивали у них на глазах. Но если б его вдруг помиловали, они бы почувствовали себя обманутыми.
“Поверьте, друг мой, – говорил он, – мы недооцениваем человека. Что каждый из нас сейчас? Всего лишь песчинка, крохотная часть общества. Мы не видим индивидуальности, тех скрытых возможностей, которые есть даже в худшем из нас. Каждый человек неповторим, но наше общество, власть, церковь наотрез отказываются это признать”
...“инквизиция и прогресс несовместимы. Невозможно идти вперед, а смотреть назад. На самом деле инквизиторы и есть еретики, ибо мешают человеку познавать законы, созданные Великим Зодчим.”
“Мой отец всегда говорил, что у страха есть предел.
– Как это?
– Если сильно-сильно себя напугать, то потом бояться перестаешь.”
“Опасна власть, когда с ней совесть в ссоре”
На казни и сожжения приходили целыми семьями. В зависимости от того, кем был приговоренный, толпа либо улюлюкала, требуя жестокой расправы, либо сочувствовала жертве; женщины и дети, не стесняясь, плакали от жалости к несчастному, которого убивали у них на глазах. Но если б его вдруг помиловали, они бы почувствовали себя обманутыми.