...у девочек умение верить в себя с самого начала подрублено. Кажется, что чувствам совсем нельзя верить... Именно поэтому я в детстве так не любила ходить к нашему семейному врачу. Он осторожно меня расспрашивал, как я себя чувствую. А как бы я описала боль? Она, скорее, резкая или, скорее, тянущая? А я в ответ только с отчаянием на него смотрела. Это он должен был мне сказать, какая у меня боль, ведь именно за этим я и пришла к доктору. Чтобы меня осмотрели, засунули в машину, которая точными лучами переберет мои внутренности и сообщит мне правду.
А когда тебе чего-то хочется, с этим нельзя ничего поделать, потому что жизнь у тебя только одна и ты у тебя только один, и как тогда себе объяснить, что тебе чего-то хочется, а нельзя?
Тогда я ещё думала о браке просто, оптимистично. Что это когда кто-нибудь обещает о тебе заботиться, обещает, что заметит, если тебе плохо, если ты устала или тебя мутит от еды с мерзлым привкусом холодильника. Обещает, что его жизнь пойдет параллельно твоей. Мать обо всем знала и всё равно не ушла от отца, и что тогда нам это говорит о любви? Что за ней не спрячешься.
Тело тебя вытащит из любых комплексов, ты ему только не мешай.
А впрочем, много ли вообще можно узнать о своем ближнем?
- Твой отец трахает все, что движется, - сказал он.
- Позвольте забрать вашу тарелку. - Я так опешила, что даже глазом не моргнула.
Этому меня научила мать: прикройся вежливостью. Парируй боль хорошими манерами. Как Джеки Кеннеди. Одно из достоинств того поколения - они умели отбивать обиду, гасить оскорбления формальностью. Но потом это вышло из моды.
Не таким я себе представляла этот праздник. От этого несоответствия я немного загрустила. Но тут же напомнила себе - грустить нужно там, в моем старом мире, где люди смиренно хлебали горькую микстуру жизни. Где всех поработили деньги, где все застегивали рубашки до горла, чтобы придушить в себе любовь.
— Он сказал, что не хотел ее убивать, ничего такого, просто хотел, чтобы она заболела. — Саша говорила нерешительно, примерялась к этой мысли. — Это же не очень плохо, да?— Не знаю, — сказала я. — Как по мне, так очень плохо.— Но я ведь с ним живу, понимаешь, — сказала Саша. — В смысле, он платит за квартиру и все такое.— Куда-то уйти всегда можно, — сказала я.Бедная Саша. Бедные девочки. Мир раскармливает их обещаниями любви. Как же сильно им нужна эта любовь, только ее почти никому не достанется. Паточная попса, платья, которые в каталогах описывают непременно со словами “закат” и “Париж”. И как грубо потом у них отбирают эти мечты: от рывка разлетаются пуговицы на джинсах, в автобусе мужчина орет на подружку, а на них никто и не смотрит.
Лучший способ дать парню отставку — это дать кому-нибудь еще
Я никому ничего не сказала, потому что хотела её защитить. Потому что – ну а кто ещё не любил? Кто хоть раз обнял Сюзанну и сказал ей, что вот это самое сердце, которое бьётся у нее в груди, бьётся там не зря?
Я видела, как старенькие губные помады "Ярдли" - теперь уже восковое крошево - продают в интернете по сотне долларов за штуку. Чтобы взрослые женщины снова могли вдохнуть этот химический, цветочный дух. Вот чего всем хочется - знать, что их жизни существовали, что люди, которыми они были когда-то, до сих пор живы внутри них.
Митч разглядывал меня с испытующей, самодовольной улыбкой. Мгновенная оценка стоимости — это у мужчин легко получалось. И им очень хотелось, чтобы ты с их оценкой согласилась.
That was our mistake, I think. One of many mistakes. To believe that boys were acting with a logic that we could someday understand. To believe that their actions had any meaning beyond thoughtless impulse. We were like conspiracy theorists, seeing portent and intention in every detail, wishing desperately that we mattered enough to be the object of planning and speculation. But they were just boys. Silly and young and straightforward; they weren't hiding anything.
So much of desire, at that age, was a willful act. Trying so hard to slur the rough, disappointing edges of boys into the shape of someone we could love. We spoke of our desperate need for them with rote and familiar words, like we were reading lines from a play. Later I would see this: how impersonal and grasping our love was, pinging around the universe, hoping for a host to give form to our wishes.
«Бедные девочки.Мир раскармливает их обещаниями любви.Как же сильно им нужна эта любовь, только ее почти никому не достанется.Паточная попса, платья, которые в каталогах описывают непременно со словами «закат» и «Париж». И как грубо потом у них отбирают эти мечты: от рывка разлетаются пуговицы на джинсах, в автобусе мужчина орет на подружку, а на них никто не смотрит...»
Я оплачивала счета, покупала продукты, ходила к окулисту, а дни сыпались один за другим, будто камешки с утеса. Жить для меня значило вечно пятиться от края.
That was part of being a girl--you were resigned to whatever feedback you'd get. If you got mad, you were crazy, and if you didn't react, you were a bitch. The only thing you could do was smile from the corner they'd backed you into. Implicate yourself in the joke even if the joke was always on you.
Poor Sasha. Poor girls. The world fattens them on the promise of live. How badly they need it, and how little most of them will ever get. The treacled pop songs, the dresses described in the catalogs with words like 'sunset' and 'Paris.' Then the dreams are taken away with such violent force; the hand wrenching the buttons of the jeans, nobody looking at the man shouting at his girlfriend on the bus.
You wanted things and you couldn't help it, because there was only your life, only yourself to wake up with, and how could you ever tell yourself what you wanted was wrong?
I waited to be told what was good about me. All that time I had spent readying myself, the articles that taught me life was really just a waiting room until someone noticed you- the boys had spent that time becoming themselves.
We had been with the men, we had let them do what they wanted. But they would never know the parts of ourselves that we hid from them—they would never sense the lack or even know there was something more they should be looking for.
Поэтому-то и страшно жить одной. Некому приглядеть за твоими прорехами, за тем, как ты выдаешь самые примитивные свои желания. Обрастаешь коконом из своих обнаженных склонностей, да так и не встраиваешь его в реальную жизнь.
Я дожидалась, когда мне расскажут, чем я хороша. Потом я все думала, уж не из-за того ли на ранчо женщин больше, чем мужчин. Журналы учили нас, что, пока тебя не заметили, жизнь – всего лишь зал ожидания.
И вот пока я ждала и готовилась, мальчики это же время тратили на то, чтобы вырасти в самих себя.
Быть девочкой значило и это тоже – быть готовой конечно всему, что о тебе скажут. Обиделась – ну тогда ты чокнутая, никак не отреагировала – стерва. Поэтому оставалось только улыбаться из угла, в который тебя загнали. Присоединиться ко всеобщему смеху, даже если смеются над тобой.