Во многих отношениях гораздо проще принять теорию блуждающих по галактике наборов общих генов, чем смириться с гнетущей мыслью о том, что никому из нас никогда не хватит интеллектуальных способностей для того, чтобы понять, как устроена жизнь.
“Do not judge other species by your own social norms.”
Does it hurt you any less, knowing that I am in more pain?
Ничто не внушает такой страх, как отсутствие контроля в незнакомой ситуации.
– Здесь несколько сотен болтов. Все они разных форм и размеров, а Киззи упрямо хранит их в одной большой коробке. Меня это просто бесит.
– Почему они на полу? – недоуменно заморгал Эшби.
– Потому что нам нужно их рассортировать. Мы разложим их по отдельным аккуратным кучкам. После чего каждую кучку положим в отдельную маленькую коробку, и тогда, если мне понадобится какой-нибудь болт, мне не придется рыться в коробке.
– Понятно. – Эшби снова заморгал. – Почему мы должны этим заниматься?
– Потому что какой-то осел рассыпал болты по всему полу, и их нужно собрать. Ну а раз мы все равно будем их собирать, то заодно можно будет и рассортировать. – Усевшись на пол, Дженкс уютно откинулся на кадку с растением и принялся перебирать болты. – Понимаешь, мой лучший друг во всей галактике в настоящий момент находится на другом корабле, торчит в стене, разряжая кустарные бомбы. Там темно, у нее уже ноют руки после того, как она столько возилась с тоненькими проводами, а я делаю в штаны от страха, переживая, как бы что-нибудь не случилось, потому что я правда не знаю, как буду жить без нее. И я не могу ей помочь. Ничем. Абсолютно ничем, черт побери. Я знаю, что в этом деле ей нет равных, я понимаю, что моя помощь ей не нужна. И все равно она работает со смертельно опасным дерьмом, а я ничего не могу поделать. Я хочу сделать хоть что-нибудь, и я схожу с ума, твою мать, от сознания того, что ничего не могу. Я не могу даже покурить, потому что вокруг аэлуонцы. Что ж, замечательно. Я буду сортировать болты. – Он поднял взгляд на Эшби. – И, надеюсь, тот, у кого похожие чувства, присоединится ко мне.
Знаешь, почему люди-модификанты дают себе такие странные имена?
Девушка молча покачала головой.
– На самом деле это старый обычай, восходящий еще к компьютерным сетям эпохи до Коллапса. Речь идет о действительно старой технике. Тогда люди сами выбирали себе имена, которые использовали только в сетях. Порой это имя становилось такой неотъемлемой частью человека, что его начинали так называть даже его знакомые в реальном мире. И для кого-то имена из сети стали их сущностью. Истинной сущностью. Так вот, у модификантов на первом месте стоит личная свобода. Они утверждают, что определить человека может только он сам. Поэтому Медведь сделал себе искусственную руку; он поступил так не потому, что ему не нравилось тело, с которым он родился, а потому, что, по его мнению, новая рука лучше ему подходит. Изменение своего тела – на самом деле это попытка подогнать физическую оболочку под то, что внутри. Хотя на самом деле для этого необязательно что-то изменять.
Мы являемся экспертами в области физики галактики. Мы живем на преобразованных планетах и в огромных орбитальных станциях. Мы прокладываем тоннели сквозь подслой, чтобы перескакивать из одной звездной системы в другую. Мы ускользаем от силы притяжения планет с такой легкостью, будто речь идет о выходе из комнаты. Но, когда речь заходит об эволюции, мы превращаемся в только что вылупившихся детенышей, играющих в погремушки. Не сомневаюсь, именно поэтому многие мои коллеги по-прежнему упорно цепляются за теорию генетического материала, рассеянного астероидами или сверхновыми звездами. Во многих отношениях гораздо проще принять теорию блуждающих по галактике наборов общих генов, чем смириться с гнетущей мыслью о том, что никому из нас никогда не хватит интеллектуальных способностей для того, чтобы понять, как устроена жизнь.
Лично я считаю, что лучшим объяснением является самое простое. В галактике царят законы. Силы притяжения подчиняются законам. Жизненные циклы планет и звездных систем подчиняются законам. Субатомные частицы подчиняются законам. Нам известно, какие именно условия приведут к образованию красного карлика, кометы или черной дыры. Ну почему тогда мы не можем признать то, что таким же жестким законам вселенная подчиняется и в области биологии? Мы лишь совсем недавно обнаружили жизнь на пригодных для этого планетах и спутниках, обращающихся в узкой полосе вокруг гостеприимных звезд. Если все мы родились в таких сходных мирах, стоит ли удивляться тому, что наши эволюционные пути имеют так много общего? Почему мы не можем принять то, что правильное сочетание определенных окружающих факторов неизбежно приведет к предсказуемым физическим адаптациям? Налицо столько доказательств, так почему споры никак не утихают?
Ответ, разумеется, заключается в том, что проверить на практике биологические законы практически невозможно, и ученые никак не могут с этим смириться. Мы можем запустить космические зонды для проверки гипотез о гравитации и связи пространства и времени.
Мы можем подвергать огромным температурам и давлению камни, можем расщеплять в лаборатории атомы. Но как проверить такой продолжительный и многогранный процесс, как эволюция? В настоящее время многие лаборатории не могут найти финансирование для исследовательских работ, которые затянутся на три стандарта, – только представьте себе, сколько денег потребуется на проект, продолжающийся тысячелетия! При создавшемся положении у нас просто нет возможности действенно проверить условия, приводящие к определенным биологическим изменениям, помимо самых зачаточных наблюдений (в водной среде появляются плавники, в холодном климате появляются шерсть или подкожный жир и тому подобных). Предпринимались дерзкие попытки разработать программное обеспечение, способное точно предсказывать пути эволюционного развития, такие как финансируемый аэлуонцами проект «Тепп приим» (хотя намерения были самые благие, им до сих пор не удалось раскрыть тайны биологического закона). Главная проблема подобных начинаний заключается в том, что приходится учитывать слишком большое количество переменных, о существовании многих из которых мы до сих пор даже не подозреваем. У нас просто нет достаточных данных, но даже то, что у нас имеется, по-прежнему выходит за рамки нашего понимания.
Эшби вздохнул, чувствуя, как у него в груди нарастает знакомая тяжесть. У Пеи на теле было много шрамов – зашитые разрезы на спине, затянувшиеся отверстия от пуль на ногах и груди, пятно неровной формы, оставленное прицельным выстрелом из импульсного ружья. Все ее тело представляло собой пестрое лоскутное одеяло насилия. Эшби не питал иллюзий насчет того, с каким риском сталкивался торговый корабль, прорывающий блокаду, но почему-то опрятная одежда Пеи, ее живое остроумие, начищенный до блеска корабль, на котором она служила, представляли все в очень цивилизованном виде. И только когда Эшби видел очередное свидетельство того, что кто-то причинил ей физическую боль, он вспоминал, какая опасная у нее жизнь. Жизнь, которую он не мог разделить.
– Я никогда не могла понять картофель, – заметила Сиссикс. – Все приготовление картошки – посыпать ее солью, чтобы не чувствовалось, какая она на самом деле безвкусная. Почему бы просто не лизать кусок соли, не связываясь с картошкой?
А некоторые модификанты – они продолжают менять себя до конца жизни. И у них не всегда это получается. Случается, они здорово себя портят. Но этот риск – попытка выйти за пределы той маленькой коробочки, в которой ты родился. Перемены всегда опасны.
И правда, что в этой концепции такого сложного, что остальные никак не могут ее уяснить? Сама она никак не могла принять то, что ребенок, особенно младенец, имеет бо́льшую ценность, чем взрослый, уже обладающий всеми навыками, необходимыми для того, чтобы приносить пользу обществу. Смерть только что вылупившихся младенцев является настолько распространенной, что никто не обращает на нее внимания. Вот смерть подростка, уже готового опериться, – да, это печально. И все же истинная трагедия – это утрата взрослого, имевшего друзей, возлюбленных и семью. Сиссикс просто не могла выкрутить свое сознание настолько, чтобы принять мысль, что потеря потенциала почему-то страшнее потери достижений и знаний.
-Потому что среди людей есть козлы. Девяносто процентов всех проблем создают козлы.
-Ну а оставшиеся десять процентов?
-Природные катастрофы.
Итак, людей приняли в ГС. Я находился в хранилище водорослей – нет-нет, это был магазин техники, точно, магазин техники. Там работал один человек. Его работа заключалась в том, чтобы очищать бывшие в употреблении детали, предназначенные для перепродажи. Работа нудная и изнурительная. Не самая подходящая для представителей вида, обладающего нежными руками. По одежде этого человека чувствовалось, что платят ему мало. Хозяин отсутствовал, и он помогал мне найти… в общем, то, что было мне нужно. На верстаке стоял маленький проектор, передававший выпуск новостей, и вдруг вот это: люди в ГС. Мужчина затих. А затем сделал то, что я до того случая никогда не видел: он заплакал. Так вот, я тогда еще не знал, что людям свойственно плакать, поэтому я несколько испугался. Вы можете себе представить, как страшно видеть, когда у кого-то вытекают глаза? Ха! А этот бедняга – он пытался объяснить мне, что такое плач, переживая все эти чувства. Я никогда не забуду, что он мне сказал. Он сказал: «Это означает, что мы что-то значим. Мы что-то сто́им». А я сказал: «Конечно, вы что-то сто́ите. Все что-нибудь сто́ят». А он сказал: «Но теперь я знаю, что вся галактика думает так же».