«Советую вам в интересах литературы усмирить свой пыл. Берегитесь! Все зависит от цели, которую хочешь достичь. Человек, посвятивший себя искусству, не имеет больше права жить, как другие». -(Флобер пишет Ги де Мопассану).
Эти «Три повести», столь разные по своей фактуре, являются свидетельством абсолютной власти Флобера над вдохновением и словом. Изумительная экономичность рассказа, краткое и верное описание персонажей, декорация, созданная несколькими мазками, – все свидетельствует здесь о совершенстве. Безупречность и чистота бриллианта.
«Я повторяю любимые слова: „О! Мне ли не знать муку созидания“». -(Флобер).
Флобер читает строгие проповеди своему ученику Ги де Мопассану:"Вам недостает принципов. Следует ли говорить, что они нужны. Спрашивается какие. Для художника есть только один – всем жертвовать ради Искусства. Он должен смотреть на жизнь, как на средство и не более того, и первое, от чего он должен отказаться, – от самого себя".
Он делит теперь отцовскую любовь между племянницей Каролиной и учеником Ги де Мопассаном, мечтая о его бесспорном успехе.
«Бувар и Пекюше». История двух автодидактов, ищущих истину, – книга, которая не вписывается ни в один из известных жанров. По энциклопедическому размаху сюжета, шутливому тону ее комментариев и серьезности поставленных вопросов она стоит рядом с бессмертным «Дон Кихотом».
Книга ("Саламбо") обязана успехом лишь самой себе. А автор, который исповедует презрение ко всем внешним проявлениям признания, становится сугубо парижским героем, общения с которым добиваются люди света.
«Это очаровательный колосс, нежный гигант с белыми волосами. Он красив, но красив какой-то почтенной красотой… Глаза Тургенева светятся. Его ласковый взгляд сочетается с напевным русским акцентом, похожим на мелодичный голос ребенка или негра». -(Братьея Гонкуры).
Флобер с восторгом говорит о «Терезе Ракен» Эмиля Золя, «замечательной книге, что бы ни говорили», и «Возмездии» папаши Гюго, стихи которого считает «грандиозными».
"Воспитание чувств". Оставаясь верным идее беспристрастности, автор, описывая революционные дни, одинаково жестко относится к безумию разбушевавшейся толпы и к эгоизму консерваторов-буржуа. Эта невозмутимая холодность придает произведению необычайную силу.
Менее яркое, чем «Госпожа Бовари» или «Саламбо», «Воспитание чувств» оставляет по себе впечатление строгого, честного и глубоко психологичного произведения.
Флобер же на самом деле никогда в такой мере не владел своими средствами (в романе "Воспитание чувств"). Он опередил своего читателя на целый век.
19 июня 1870 года Франция объявляет Пруссии войну. (...). Чтобы спастись от криминальной абсурдности мира, он, как всегда, видит только одно средство: похоронить себя в своей дыре, согнуть спину и писать, писать…
"Две недели назад я понял, что моя дорогая матушка была тем существом, которое я любил больше всего на свете. Я точно потерял самого себя". -(Флобер).
"Главное в этом мире – дать возможность душе парить в облаках, подальше от буржуазной и демократической грязи. Культ искусства придает гордости; и чем больше ее, тем лучше. Такова моя мораль". -(Флобер).
"Он (Флобер) подал мне свою красивую руку, руку воина или артиста, сказал несколько добрых слов, и с тех пор я с нежностью полюбил человека, которым восхищался". -(Анатоль Франс).
Хотя со времени смерти матери прошло 4 года, воспоминания о ней преследуют его. Это наваждение похоже на фетишизм. Время от времени он роется в шкафах, чтобы найти и потрогать платья умершей. Ему кажется, что он прикасается к ней, трогая одежду, которую она часто носила. 55-летний, грузный, полысевший человек с ниспадающими усами, глазами навыкате мечтает снова почувствовать тепло и аромат матери.Однажды вечером он не смог прикоснуться к шали и шляпке умершей и сходит с ума, думая, что Каролина переложила или унесла их, когда его не было. Он пишет ей:«Что ты сделала с шалью и летней шляпкой моей бедной матушки? Я искал их в ящике комода и не нашел. Ты ведь знаешь, что я время от времени люблю смотреть на эти вещи и мечтать. Я ничего не забыл. (...). У меня в этом мире не так много удовольствий для того, чтобы отказаться от этого».
Стиль – та вещь, которую я особенно близко принимаю к сердцу, – держит в страшном напряжении нервы. (...). Что за странная мания проводить жизнь, истязая себя поиском слов, и целыми днями потеть, закругляя периоды!» -(Флобер).
"Я похож на человека, у которого хороший слух, но который фальшиво играет на скрипке; пальцы его отказываются точно воспроизводить звук, который он представляет. Из глаз горе-музыканта льются слезы, и смычок падает из рук". -(Флобер).
Никогда еще Флобер не старался так, работая над содержанием и звучанием фразы. Здесь он в первый раз проявляет себя строгим ремесленником, обрабатывающим слова.
Среди великой людской неразберихи души попадают иной раз не в ту оболочку; мужская душа оказывается в женском теле, а женская в грубом обличье циклопа.
Однако казалось, что Тьерри и его родители не были очень близки друг другу. Если в маленькой квартирке в Нейи Алексея окружало настоящее семейное тепло, то здесь чувствовалась какая-то отстраненность. Любили друг друга издали, корректно, краешком губ.
На земле есть белые, черные, желтые, думал он, и есть особая раса – эмигранты. И никто не может скрыть того, что он эмигрант, как никто не может изменить цвета своей кожи.
Ах! Вернуться домой! – прошептала мать. – Вновь на улицах, в магазинах слышать русскую речь, ходить по земле, которая видела наше рождение, дышать деревенским воздухом, возможно ли это?
– Я согласна с вами, – сказала госпожа Болотова. – Я обожаю Францию. Но не буду жалеть, если придется отсюда уехать. Французы нас терпят, но не любят.
– Они развлекаются в русских кабаре, – усердствовал господин Болотов, – аплодируют балетам Дягилева, но за спиной упрекают нас за то, что отнимаем у них кусок хлеба.
Ты уже влюблялся, Крапивин?
– Нет. А ты?
– Я тем более. Для меня с моим странным видом это нормально. Я смотрю на девушек и говорю себе, что ни одна из них никогда не захочет меня. И это успокаивает. Я как Бодлер, как Мопассан. Вижу в женщине только инструмент для наслаждения. Я буду оплачивать курочек. Без всякого чувства. Это мудро. Ты, напротив, красивый парень. Значит, познаешь все ложные увлечения, глупые надежды, иллюзии, разочарования… Мне жаль тебя, старик!