Когда-то Тэмми была одной из них. Теперь ей казалось, что с тех пор прошли годы.
Откровенно говоря, она была наихудшей, наиглупейшей в этой толпе обезумевших поклонниц. Ведь она понимала, что Голливуд – это царство грез – зиждется на лжи и обмане. Но вместо того чтобы разорвать в клочки портреты кумира и жить собственной жизнью, она предпочла стать одной из жриц Великой Иллюзии. Спрашивается почему? Во-первых, преданно служа своему божеству, она ощущала себя более значительной и важной персоной. Но это было далеко не единственной причиной. Она мучительно хотела, чтобы мечта сттала явью, чтоб экранный образ обрел объем, вошел в ее скучный, ничтожный мир и освятил его своим присутствием. Внушив себе, что кумир ее достоин поклонения, она ревниво оберегала свою веру, ибо, стоило Тодду низвергнуться с пьедестала, в жизни ее не осталось бы ни радостей, ни смысла.
Одинокая жизнь позволяла Тэмми легче мириться с безумием, которое притаилось где-то в глубине ее сознания. Никто не мешал ей запереть дверь, отключить телефон, задернуть шторы и предаться тихому помешательству.
– Ты узнала лишь ее темную сторону, Тэмми. Но у нее была и светлая сторона. Как и у всех нас. В самых мрачных потемках всегда брезжит свет, поверь мне.
Все равно люди будут верить в то, во что им хочется верить. Это она знала по опыту, приобретенному за те двадцать два года, которые она занималась кинобизнесом. Иногда, конечно, общественное мнение удается направить в нужное русло – но если люди не желают покупать то, что вы им предлагаете, никакие ухищрения не помогут исправить дело.
– Ничего не могу с собой поделать. Такие люди, как Катя, и правда неотразимы. Она нарушала все заповеди – и ничуть об этом не сожалела. Она знала, что обладает сокровищем. Комната, которую она скрывала в своем доме, делала людей сильнее, сексуальнее, красивее. Неудивительно, что они так хотели вернуться туда вновь.
То, что хочешь запомнить, не можешь, а то, что вовсе ни к чему запоминать, врезается в голову острым ножом.
– Все дело в том, что я сама это пережила. С одной стороны, хочется, чтобы тебя любили. С другой – ненавидишь себя за это желание. Ведь любовь толпы ровным счетом ничего не значит, и ты сама это знаешь.
Главное – подходящее лицо, подходящее время и подходящая картина. Отчасти успех диктуется удачей, а отчасти – умением преподнести материал. Все дело в том, как я тебя продавала, Тодд. Я говорила, что у тебя будет большое будущее. Я повторяла это так часто, что это стало правдой.
– Кстати, это часть той игры, в которую приходится играть в моем каньоне. Здесь ты делаешь то, что тебе не позволяют делать на экране. Так сказать, слегка мараешь свое лицо. Ведь потом, в понедельник утром, можно почистить зубы, надеть на себя улыбку и продолжать корчить из себя добропорядочного американца. То есть принимать тот образ, который нравится людям, несмотря на то, что это чистой воды иллюзия. Когда тебя никто не видит, ты можешь быть самим собой. Делать все, что тебе по душе. А на людях нельзя позволять себе ничего такого, что может разрушить их мечту. Они должны верить в то, что ты само совершенство. Но если каждый божий день соответствовать идеалу, со временем можно сойти с ума. Все, кто побывал здесь, были далеко не совершенством, но их это не слишком заботило.
То, что хочешь запомнить, не можешь, а то, что вовсе ни к чему запоминать, врезается в голову острым ножом.
– Все дело в том, что я сама это пережила. С одной стороны, хочется, чтобы тебя любили. С другой – ненавидишь себя за это желание. Ведь любовь толпы ровным счетом ничего не значит, и ты сама это знаешь.
Главное – подходящее лицо, подходящее время и подходящая картина. Отчасти успех диктуется удачей, а отчасти – умением преподнести материал. Все дело в том, как я тебя продавала, Тодд. Я говорила, что у тебя будет большое будущее. Я повторяла это так часто, что это стало правдой.
– Кстати, это часть той игры, в которую приходится играть в моем каньоне. Здесь ты делаешь то, что тебе не позволяют делать на экране. Так сказать, слегка мараешь свое лицо. Ведь потом, в понедельник утром, можно почистить зубы, надеть на себя улыбку и продолжать корчить из себя добропорядочного американца. То есть принимать тот образ, который нравится людям, несмотря на то, что это чистой воды иллюзия. Когда тебя никто не видит, ты можешь быть самим собой. Делать все, что тебе по душе. А на людях нельзя позволять себе ничего такого, что может разрушить их мечту. Они должны верить в то, что ты само совершенство. Но если каждый божий день соответствовать идеалу, со временем можно сойти с ума. Все, кто побывал здесь, были далеко не совершенством, но их это не слишком заботило.
В каждом человеке живет страсть к подглядыванию. Иначе не могло бы возникнуть кино.
– Нет, пусть уж ваша разлюбезная Катя послушает, – отмахнулась Тэмми. – Она выглядит на миллион долларов – и все равно остается куском протухшей ветчины. Знаешь, я ведь обожаю кино, – обратилась она к Кате. – И старые немые фильмы тоже. Например, «Надломленные цветы». О, я без ума от этого фильма. Всякий раз заливаюсь слезами, когда его смотрю. Да, в этом фильме есть душа. В нем есть правда. Не то, что во всех этих жалких поделках с твоим участием. – Она рассмеялась и покачала головой. – От них разит мертвечиной. Вот ведь какой парадокс, – задумчиво продолжала Тэмми. – Мэри Пикфорд давно нет, и Фэрбенкса, и Бэрримора. Все они умерли. Но их фильмы по-прежнему заставляют людей смеяться и плакать, а значит, они живы. А ты? Ты жива – но какой от этого прок? Ты дерьмовая актриса и всегда была такой.
– Это ложь, – взорвалась Катя. – Скажи ей, Джерри.
– Да, скажи ей, Джерри, – невозмутимо повторила Тэмми. – Скажи, что это правда.
– Правда в том, что Тэмми не может помнить всего, что помню я, и…
– Не надо вилять, – угрюмо перебила его Тэмми. Она пристально посмотрела на Катю. – Тебя все забыли. Твои фильмы давно не смотрят. Никто и не помнит, что была такая актриса.
Катя исподлобья глянула на Тэмми и быстро перевела взгляд на Джерри – тот отрицательно покачал головой.
– Иначе неужели никто не узнал бы тебя, когда ты приперлась к Максин за Тоддом? – усмехнулась Тэмми. – А ведь там собрались не люди с улицы. Все ее гости на кино собаку съели.
Катя, потупив голову, уставилась на потрескавшиеся плитки пола. Она не двигалась, и лишь правая ее рука беспрестанно поглаживала лезвие ножа. Когда же она вновь подняла голову, на лице ее сияла ослепительная улыбка.
Сейчас он походил на чудовище из старого фильма ужасов, подумалось Тодду, – на чудовище, схватившее красавицу и скрывшееся во мраке со своей драгоценной добычей. Правда, красавица сама потянула его в ночную мглу. Скорее всего, они оба – чудовища.
Настало время выяснить отношения при помощи кулаков, а не при помощи адвокатов
...на этот раз крови, похоже, будет даже больше, чем слез. Намного больше.
...и дело тут не только в наркотиках. Он иначе воспринимает мир. Так вот, он говорит, люди просто пришли к соглашению о том, что считать реальным, а что - нет. Для простоты и удобства.
...ничто не сплачивает людей так крепко, как пролитая вместе кровь
Неутомимо карабкаясь вверх по лестнице, Тодд Пикетт достиг самой вершины. А путь с вершины возможен лишь в одном направлении – вниз.
"Некоторым из этих фильмов предстояло стяжать славу; даже для порнухи существовал теперь свой фестиваль, и победительница в номинации "Лучшая сосалка" имела возможность подняться на сцену и, краснея и смущаясь, в трогательных выражениях поблагодарить своего агента, мамочку и Господа Бога".
Наша жизнь... не стоит того, чтобы жить вечно.
Когда-то Тэмми была одной из них. Теперь ей казалось, что с тех пор прошли годы.
Откровенно говоря, она была наихудшей, наиглупейшей в этой толпе обезумевших поклонниц. Ведь она понимала, что Голливуд – это царство грез – зиждется на лжи и обмане. Но вместо того чтобы разорвать в клочки портреты кумира и жить собственной жизнью, она предпочла стать одной из жриц Великой Иллюзии. Спрашивается почему? Во-первых, преданно служа своему божеству, она ощущала себя более значительной и важной персоной. Но это было далеко не единственной причиной. Она мучительно хотела, чтобы мечта сттала явью, чтоб экранный образ обрел объем, вошел в ее скучный, ничтожный мир и освятил его своим присутствием. Внушив себе, что кумир ее достоин поклонения, она ревниво оберегала свою веру, ибо, стоило Тодду низвергнуться с пьедестала, в жизни ее не осталось бы ни радостей, ни смысла.