Катарина, павлин и иезуит

Эта троица - Катарина, павлин и иезуит - смогла вынуть из меня душу, да так, что я отложила книгу почти на год. Отложила не потому, что неинтересно, а потому, что слишком мощно, до сердцебиения, до затруднённого дыхания, почти до боли. А ведь, казалось бы, отправные точки романа - паломничество, служение богу, середина XVIII века - бесконечно далеки от моей собственной жизни. В том и мастерство автора - ты видишь себя в его героях, не похожих на тебя, других, даже чужих.

Три отправные точки, три героя, три сюжетные линии, которые, переплетаясь между собой, рождают четвёртую. Каждая из них закончена и совершенна, но главный восторг и связующее звено - это любовь и кельморайнские паломничества. Да, это история в том числе и о любви. Не глянцевой любви со страниц бульварных романов, опошливших само это слово, а любви настоящей, безудержной, всемогущей и всепоглощающей как река в половодье.

В кельморайнские паломничества набожные словенцы собираются каждые семь лет. Из Словении до Кёльна путь неблизкий. Путь к святыням и к богу, на котором благочестивых странников ожидают всевозможные тяготы и лишения, не столько души, сколько тела. О душе благочестивые странники, как это ни удивительно, думают не слишком много - пьянство, похоть, гордыня поднимают голову куда как чаще, чем добродетели, что в итоге вынудит папу римского отреагировать на многочисленные жалобы и запретить кельморайнские паломничества в 1757 году. Да, они не святые. Они простые люди, испытывающие голод, жажду, страсть, гнев, усталость. В конце концов, такими их и сотворил создатель. Но даже те, кто смог дойти до золотой раки, почувствуют ли они счастье/покой/то, что искали?.. Или всё это будет впустую? И прекрасный Кельморайн старинных сказаний встретит их обычным городским шумом и вечной стройкой? Не знаю, утешит ли это тебя, Катарина, но строительные леса окружали собор и двести пятьдесят лет спустя, когда я стояла перед ним.

Катарина тоже не святая - она сильная, смелая, страстная, женщина, опередившая своё время лет на двести. С XVIII веком её роднят только вера и суеверия. И мужчины.

Красавчик Виндиш - павлин, распускающий перья, солдафон, мечтающий о победных сражениях, благо, вот она, Семилетняя война, отправляющая его навстречу прусскому войску. Война оказывается совсем не тем, что виделось "герою". Вместо побед - утомительные марши, вместо геройства - мародерство, пьянки и разврат, вместо успеха - тоска, ожидание и снова тоска, от которой только и остаётся, что жрать, пить и превращаться из павлина в животное. И при всех тех изменениях, которые происходят вокруг Виндиша, просто удивительно, что они не затрагивают его внутренний мир, система координат остаётся неизменной, образ остаётся статичным, твердолобым, упёртым.

Симон Ловренц, иезуит (или стоит сказать "бывший иезуит"? и бывают ли они "бывшими"?..) - полная противоположность Виндишу. И не столько набором качеств, но тем, что он живой, меняющийся, податливый как глина, на которой чьи-то пальцы оставляют отпечатки. Он способен страстно верить и служить, а потом так же страстно любить и ненавидеть. Человек, стоящий меж двух измерений - монашек из кельи, жаждущий обрести утраченную веру и устраниться от волнений внешнего мира, и мужчина, живущий реальностью, слишком живой для смирения, принятия зла и всепрощения. И даже постоянные сомнения, бессонницы и провалы в прошлое - тоже свидетельство его "настоящести", человечности. Прошлое Симона - отдельная история, история взлёта и падения ордена иезуитов, столкновение двух абсолютов с противоположными знаками, маленький эпизод из прошлого Парагвая и иезуитской миссии, попытавшейся создать рай на земле для индейцев гуарани. И это тот редкий случай, когда слово рай не нужно брать в кавычки.

Роман удивительный, многоплановый и многословный, по длине и сложности предложений уверенно соперничающий с Маркесом. И как же я люблю, когда писатели обращаются к малоизвестным эпизодам из прошлого. И делают это умело.

Меня часто гнетёт вопрос, который пародировали ещё Ильф и Петров: Почему блондин играет хорошо, а брюнет играет плохо? И никакие лекции не изменят этого соотношения сил. Два современника берут близкий сюжет, почти идентично расставляют персонажей, обращаются к одной и той же идейной подоплёке. Но у условного брюнета выходит кощунственная пошлятина, а у условного блондина - сокровищница.
Вот над страницами "Катарины, павлина и иезуита" я буквально холодела. Потому что похоже на "Цветочный крест" Колядиной, бесславный букероносец-2010. Похоже не до степени смешения, не до плагиата, но - как по общему сколку вышито. И при этом "Катарина" - великолепна, а "Крест" - известно что.
Во-первых, объединяет религиозная тематика. Колядина в меру способностей и знаний исследует юродство, важный для русского менталитета вид святости. Словенский писатель, католик Янчар пишет католичество в самых узнаваемых его обличьях: Орден, Миссия и Паломничество. Господи, как они идут в Кёльн к трем волхвам! Каждый паломник - как волна в людской реке, несёт муть, мелочность, свинство, и всё равно эта вода будет освящена. Народ идёт к Богу, а по пути перекоряется, дерётся, выясняет, кому где гадить... Янчар поразительно чувствует высокий и низкий стиль, не стиль даже, а штиль (и шторм. Это был каламбур). У него навоз пахнет навозом, ладан ладаном, смерть смертью, роза розой.
Что же касается Миссии, то названный иезуит много лет миссионерствовал в Парагвае. Если бы на роман Янчара напали книжные черви и сожрали всё, кроме южноамериканских страниц, и тогда бы "Катарина, павлин и иезуит" была из ряда вон выходящей вещью. Так о колониализме ещё не писал никто. И о колониализме "добром", созидательном, просветительском, и о той мерзости, которая неизбежно приходит на смену.

Последнее, что Симон видел, прежде чем ему связали ноги и втолкнули в повозку, была маленькая Тереса. Португальский верховой на скаку подхватил её и поднял на лошадь. Deo Gratias, - закричала она в ужасе, или может, в неожиданном прозрении, что страшный человек с ножом в руке поймёт. Gratias tibi, Domine. Услышав это, всадник на какое-то мгновение задержал нож в воздухе... - Жоао, ты слышал? Маленькая зверушка говорит по-латыни. - Она благодарит тебя, - сказал Жоао и коротко засмеялся, а тот перерезал девочке горло, и это было последнее, что Симон видел...

Так брат Симон, подававший великие надежды, потерял веру. Большое место уделяется Обществу Иисуса, его устроению, дрязгам, иерархии. Читатель! остерегайся иезуитов! ((с) Всеобщая история, обработанная "Сатириконом")
Антагонистом Симона становится лейтенант Виндиш, или Павлин, воплощение военщины, солдафонства и всяческой агрессии. Читатель, армии остерегайся тоже. Всюду, где индивидуальность соприкасается с любыми системами, она либо разрушается, либо непоправимо оскверняется. Последнему пример - Виндиш. Ничего за душой, одни пьянки-шлянки, резня и жажда подчинять=подчиняться. Асфальтовый каток с мотором от Феррари, а водитель в доску пьян. Зато какой красавец!

И между штыком и крестом - Катарина.
Опять напрашивается сравнение с "Цветочным крестом". Любовный треугольник "Катарина-Виндиш-Симон" схож с тройственными отношениями "Феодосия-Истома-отец Лонгин". Но для Колядиной секс вообще и женская чувственность в частности - не больше, чем объект тыканья пальцами: гля, и наши православные предки сношались, притом в разных позах! Так кабы не сношались, и предками бы не были... Эрос у Янчара - это страшно, неотвратимо и "добро есть". Как та раздутая половодьем река, через которую переправляются паломники. Кто-то выберется, кто-то захлебнётся, а плодородные заливные луга порастут сладкой травой. И наложить на так называемую похоть путы морализаторства значит уподобиться персидскому царю, высекшему море. Море не обратило внимания.
Сладострастие и степенная основательность, цветение и плод, медленный, многофигурный, поступательный текст. О, эти второстепенные герои! Старый брехун Тобия, добрая Амалия, похожая на Евграфа из "Доктора Живаго", демонические судьи... Ну, почему у них исторический роман - это живописное полотно, а у нас в лучшем случае лубок с матерной подписью?
За такой силищей, как роман Янчара, не может не стоять крепкая, развитая традиция. А между тем это первое произведение словенской литературы, которое мне попалось. Буду искать другие вещи Янчара и ждать новых переводов замечательной, талантливой Марии Бершадской.

Обыкновенно я такие книги в костер бросаю, особливо если под рукой костер в наличии. То есть разок, может, помечтала о сим действии. Потому что от такой стилистики меня в дрожь бросает и в ужас. Что за стилистика? Поэзия в прозе, как-то так. Ни в жисть бы мне не прочитать ее лет с пяток назад. Потому что это песня, а не книга. Чисто поэма. Если глава о любви, то Песнь Песней. С сосцами, грудями, ланитами и прочими прелестями. Если глава о нелюбви, то Плач Ярославны. И утру кровавые я раны, Над могучим телом наклонясь. В общем, читала-читала, мучила-мучила, и домучила до четверки. Помесь половины нелюбимого мною Маркеса, четверти нелюбимого мною Павича, одной ложечки Сарамаго, а остальное все - воспевания плотской любви. Красиво же, ну.

Катарина - незамужняя дева почти тридцати лет, живущая с отцом-управляющим в замке барона Виндиша. И снятся ей сны, ну, вы знаете, те самые, о сосцах и бедрах, что раскрываются навстречу приходящим бесплотным духам. А сны ей навевает Павлин, что, гордо размахивая плюмажем, вышагивает по двору своего дядюшки. Десять лет навевал, навевал и донавевался. Все бросила Катарина и уехала. В паломничество к Золотой Раке в поисках себя, в поисках чего-то нового, в поисках любви, вероятно. А те, кто ищут, всегда находят. В виде падшего ангела, например, то есть в виде иезуита, и скрестились их тела, и породнились их души, и ангелы радовались, глядя на них с мерзлой колокольни, и обогревали они весь мир внезапно возникшим огнем. И все бы было хорошо, но...
... но то был XVIII век, и это исторический роман, вообще-то, и телесная любовь грешна, а особенно у незамужней дамы в провинции, особенно с монахом, давшим, пусть и предавшим, свой обет богу. И будет ли теперь хорошо или не будет, еще ой какой вопрос, и долго ли ангелам еще радоваться, глядя на непотребство, возникшее у людишек в головах. Обеты они такие, их так легко не предашь. И увлечение, длящееся десятилетие, пусть и обернувшееся монстром, просто так не забудешь. И со всем этим герои сталкиваются, ранят свои тонкие шкурки, обрастают наждаком, поворачиваются к аду передом, а задом к чужим душам, морозят себе сердца, и будет у них все плохо, и будут меняться они не в лучшую сторону, и худшая сторона победит. Победит ли?

А так как это и правда исторический роман, то будет еще практически и "песнь о путешествии Иоанна Новгородского на бесе", то есть, как и заявлено в аннотации, о Семилетней войне, в которой мешался ум и терялся смысл, и все друг друга убивали, и все друг друга ненавидели, иезуитов посылали в разны страны с миссионерскими миссиями, а потом передумывали и вырезали коренное население. Аннотация не врет. Автор равноценно описывает, то есть поет и сцены восхода солнца над полноводным Парагваем, и сцены резни португальцами индейцев гуарани, с кровавыми чертятами в глазах, вероятно, и наводнения, и обвалы, и прочие казни египетские, и даже изменения в людских душах. Но больше всего автор любит нечистоты. Сцен о нечистотах человеческих, а попросту говне, невероятно много, и они чрезвычайно скрупулезно расписаны. Рефрен такой у сей песни. Автор мастерски передал запах и атмосферу, да.

А так-то я не против, кто любит Маркеса с Павичем, тот прочтет и даже с удовольствием, а финал любовной истории даже и меня захватил до четверки. Так-то два было, но что уж там, раз финал читала, раскрыв рот, то и будет вам хорошо.

Прочитано (и пропето) вместе с Ирой ari
по наводке, а то и наущению, Даши Chagrin .

Впервые, наверное, у меня нет слов совсем. Я не знаю что сказать об этой книге. Написана она, безусловно, очень талантливо. Это было неожиданно и в общем-то приятно. На этом про приятное всё. Это не беда текста, это, скорее, мои заморочки. Вот недавно совсем мы с подругой обсуждали, как так получается: по некоторым людям сразу видно, что вот нет, не твое совсем, хотя и человек может быть приятным и милым, но вот никак, извините. Так и у меня с этой Катариной, которая, может быть и опередила своё время и всё такое, а как по мне, так она инфантильная дура (ой, сделай скидки на историческую эпоху, на блаблабла, ну. Но что делать, когда человек тебе просто неприятен, пусть он и персонаж? Какие скидки при этом помогут?). Да и все там. Нет, у меня не так редко случается, что все герои противны и тут я или плюю на всё и не читаю дальше или, наоборот, наслаждаюсь всем остальным, что вокруг этой гадости творится. Или, если герои страдают, так вообще красота.
Хотя, вот в "Катарине..." тоже все страдают, но удовольствия мне это не доставило.
Короче. О чем текст?
О семилетней войне. О страданиях (а как же без них-то), о вере и о сомнениях, о любви (к себе, к близким, к богу, к другу, к любовнику, к питомцу, о любви плотской, о всякой, короче), о пути и путешествии, о предательстве, ой, обо всём понемножку. Хорошо, цветасто, щедро, многословно, многообразно и проч.проч. написано. Но чего-то не хватает, чего-то очень важного и мне было тускло, как в музее, где и фигуры как живые, и обстановка богатая, но все это немножко припорошено пылью и экскурсовод за 50 лет работы задолбался одно и то же из дня в день...

Прежде всего легион чертей заметили в Истре. Сейчас колокол зазвонил оттого, что не спавшие в эту ночь люди почувствовали их присутствие и здесь, над горой, наверху, где гора соприкасалась с темнотой туч. Еще раньше, много вечеров подряд, люди будто бы замечали их появление над Истрой и их дальнейший полет. Когда сплюснутые, прижатые к земле черные тучи опустились с небосвода почти до земной поверхности, между их мраком и темнотой земли проглянул узкий краешек заходящего солнца, или, может быть, это был идущий из-под земли огонь; день еще не кончился, ночь еще не наступила, и именно тогда люди увидели, как бесы выходят через открывшуюся между землей и небом щель. Был приоткрыт мир преисподней, из этого отверстия они и вышли.

Как правило, когда автор смешивает реальное и фантастическое, в качестве фантастического выступает традиционный миф или некая сугубо авторская ирреальность. Здесь же действительность дополнена христианским измерением. Вышедшие из ада демоны рыщут по ночам, тревожа сон животных и людей, добрый ангел сражается со злым за доверенную ему душу. Кроме того, альфой и омегой сюжета является паломничество к святым местам.

Однако ирреальный элемент здесь не главное, не ради него писалась книга, автор не пожертвовал сюжетом и психологизмом ради эффектных выкрутасов с мироустройством. Перед нами добротный, проработанный, крепкий исторический роман, а некая религиозная мистичность помогает читателю прочувствовать мироощущение людей восемнадцатого века, проникнуться тем сотканным из библейских сюжетов и народных поверий миром, в котором они существовали. Тем не менее текст живой, если можно так выразиться, телесный, люди в нём живые каждым своим мелким помыслом, каждым вздрагиванием на холодном ветру.

Странница, иезуит и офицер: каждый из них проходит свой путь, и вконце мы увидим совсем не тех, с кем познакомились вначале. Далеко не всякому автору по силам показать метаморфозы персонажей, сохранив при этом неприкосновенными особенные их черты. Драго Янчар с этой задачей справился блестяще. Одной из самых сильных сцен для меня была та, где двое совершают ужасное преступление, и навсегда меняются, и оскверняют свою любовь, и всё же бредут к той дороге, от которой так далеко оттащила их судьба. Где преступление рушит то прекрасное, что их соединяло, и навсегда связывает их липким от крови канатом сообщничества.

О романе можно написать ещё очень много. Он глубок психологически, панорамен географически, широк философски. Он вмещает в себя так много, он то согревает, то бьёт наотмашь, заставляет то содрогаться от отвращения, то грустно улыбаться. Но никогда, никогда не гладит читателя по головке и не заигрывает с ним.

Флэшмоб 2018 3/6 Medulla спасибо за впечатляющее чтение!