Теодору Гамбрилу опостылела его учительская жизнь. Эти бесконечные службы в школьной церкви утомительны. Но он уже знал, как ему нажить деньги. Сегодня утром во время церковной службы на него снизошло озарение. Дело в том, что скамьи в церкви слишком жёсткие. «На языке техники, — сказал Гамбрил Младший, — мои Патентованные Штаны можно описать как брюки с пневматическим сиденьем». И Теодор Гамбрил — даже вместе со своими Патентованными Штанами — лишь часть одного большого хоровода, в котором...
...если я и верую во что-нибудь, то разве только в свой будуар в стиле рококо, и в разговоры за столом красного дерева, и в нежные, остроумные, тонкие любовные сцены на широкой софе...
– Слепой в роли поводыря, – объяснил он. – Ах, если бы нам по дороге попалась канава, расщелина, большая яма, кишащая ядовитыми сколопендрами, полная навоза. С каким наслаждением я завел бы вас всех туда!
– Знаете что? – серьезно сказал Шируотер. – Вам не мешало бы пойти к доктору.
Колмэн от восторга даже завыл.
Бог в квадрате минус Человек в квадрате равно Искусству плюс Жизнь, умноженному на Искусство минус Жизнь; чем больше Искусства, тем меньше Морали...
Тонкий гурман, выносливый пьяница, неукротимый бретер, неутомимый любовник, блестящий мыслитель, творец красоты, искатель истины и пророк героического века. Во всеоружии костюма и бороды он может теперь подать заявление на ближайшую вакансию в аббатстве Телемы.
...теоретические рассуждения были всегда необходимым введением к практическим действиям.
Музыкальная тема перешла из F-мажор в D-минор; быстрыми анапестами она поднялась до одной длительной ноты, потом снова спустилась, снова поднялась, потом была промодули-рована в С-минор, потом через пассаж дрожащих нот перешла в А-мажор, в доминантное D, в доминантное С, в С-минор и, наконец, в новую четкую тему в мажоре.
Его лицу следовало бы быть более изысканным, более утонченным – в духе dix-huiti6me, чем оно было на самом деле. К сожалению, оно было грубоватым и даже несколько свиноподобным и мало гармонировало с неподражаемо грациозным стилем мистера Меркаптана. Потому что у мистера Меркаптана был свой стиль, восхитительная печать которого лежала на всех его статьях, выходивших в литературных еженедельниках.
– У меня желчь разливается, когда я вас слушаю! – Надеюсь, это не смертельно?
Дайте мне немного мускуса, немного опьяняющих женских испарений, букет старого вина и клубники, саше с лавандой под каждой подушкой и курильницы по углам гостиной. Читабельные книги, приятные разговоры, цивилизованные женщины, утонченное искусство и сухие вина, музыка, спокойная жизнь и необходимый комфорт - вот в с е, чего я прошу.
Большинство влюбленных ...воображают, будто их возлюбленные обладают какой-то скрытой реальностью, которая не имеет ничего общего с тем, что они видят ежедневно. Они влюблены не в человека, а в продукт своего воображения.
Хамелеон не может чувствовать себя удобно на клетчатом пледе.
Плотно запри, держи в темноте, сверху прикрой. Будь молчалив, осторожен, лги.
Если бы все мы проповедовали все то, что мы практикуем... мир очень скоро превратился бы в заправский зверинец...
Порок должен платить дань добродетели; в противном случае все пойдет прахом.
Собаке никакой пользы, подумал Гамбрил, если учить ее по-человечьи.
Бедность невзрачна и отнюдь не прекрасна. Но с моноклем это выглядит иначе...
– Одни из них, – сказал он, – носят огромные воротники, как мистер Гладстон. Другие носят орхидею в петлице и монокль, как Джо Чемберлен. Некоторые отращивают волосы, как Ллойд Джордж. Некоторые надевают странные шляпы, как Уинстон Черчилль. Некоторые ходят в черных рубашках, как Муссолини, а некоторые – в красных, как Гарибальди. Некоторые носят усы концами вверх, как Вильгельм II. Некоторые носят их концами вниз, как Клемансо. Некоторые отращивают бакенбарды, как Тирпиц. Я уж не говорю о всяких там мундирах, орденах, украшениях, париках, перьях, коронах, пуговицах, татуировках, серьгах, шарфах, саблях, тренах, тиарах, уримах, тумимах и прочих предметах, мистер Гамбрил, которые раньше и в других частях света служили для того, чтобы отличить вожака от всех остальных.
Пропорции его лица удивительным образом изменились. База, расположенная подо ртом, была недостаточно массивна для внушительной колонны носа; а рассудочный антаблемент лба, сам по себе, правда, весьма благородный, был непропорционально высок. Борода восполнила недостатки ордера, и стержень колонны чувств, и воздушный антаблемент мыслей теперь, когда под них подвели крепкую базу воли, создавали впечатление более гармоничной пропорциональности.
До тех пор, пока все учителя не будут гениями и энтузиастами, никто никогда не научится ничему - кроме того, что изучает сам.
Он вспомнил все те случаи, когда он легкомысленно злословил о других людях. Его собственная особа всегда казалась при этих разговорах священной. В теории знаешь, что другие говорят о вас так же пренебрежительно, как вы сами говорите о них. На практике же этому трудно поверить.