Жил-был человек, который занимался малопочтенным ремеслом сочинителя развлекательных книг, однако принадлежал к тому небольшому кругу литераторов, которые относились к своей работе с большой серьезностью, и очень хотел быть истинным художником…
Так-так-так. Что тут у нас? Поэт, который вовсе не поэт. Отправляется на прогулку, чтобы примирить времена года. Он начинает с весны. И тут, прямо здесь, вот у этой скамеечки, на поверхности его сознания проступает дивная грёза о голубом цвет... Простите. О коричневой туфельке.Как сапёр, он обследует свой лексикон на выявление ключевых слов, ему удаётся восстановить ткань сна – поцелуй с идеальной возлюбленной, в какой-то момент кого-то ещё касаются крылья Эроса (но этот момент ускользнул от меня), от поцелуя появляется ребёнок, который танцуя вальс-бостон, объясняет писателю, что есть женственность, красота и далее по тексту.
И вот теперь сложно понять. Пересказ это "По следам сна" или пересказ "Генриха фон Офтердингена".
Так-так-так. Что тут у нас? Поэт, который вовсе не поэт. Отправляется на прогулку, чтобы примирить времена года. Он начинает с весны. И тут, прямо здесь, вот у этой скамеечки, на поверхности его сознания проступает дивная грёза о голубом цвет... Простите. О коричневой туфельке.Как сапёр, он обследует свой лексикон на выявление ключевых слов, ему удаётся восстановить ткань сна – поцелуй с идеальной возлюбленной, в какой-то момент кого-то ещё касаются крылья Эроса (но этот момент ускользнул от меня), от поцелуя появляется ребёнок, который танцуя вальс-бостон, объясняет писателю, что есть женственность, красота и далее по тексту.
И вот теперь сложно понять. Пересказ это "По следам сна" или пересказ "Генриха фон Офтердингена".
Немного непонятная зарисовка о снах. Хотя что может быть понятно во сне? На это может ответить только доктор Фрейд, да и то не факт что оно так и есть. В своём рассказе автор не находит вдохновения и как только он хочет запечатлеть на бумаге свои чувства и мысли они ускользают от него. Начиная очередное творение он думает что всё уже давно сотворено и написать что-то лучшее уже нельзя. Но если вдохновение посещает его, он вновь на крыльях.
Но взгляд ее говорил: надо прощаться, надо открывать дорогу новому.
...всему есть свои границы; сама жизнь проводит эти границы, и, если мы хотим перешагнуть их, если мы слишком крепко привязаны к умершему, мы тем самым вступаем в противоречие с жизнью, которая сильнее нас.
Он также почти наверняка знал и понимал, что безнадежное честолюбие и детские иллюзии — ни в коем случае не его личная, только ему присущая черта: каждый человек, даже внешне нормальный, даже кажущийся счастливым и удачливым, лелеет в себе это глупое и безнадежное самообольщение, каждый непрестанно стремится к чему-то недостижимому, и даже самый невзрачный видит себя в мечтах Адонисом, самый безголовый — мудрецом, самый бедный — Крезом.
...может быть, я, вопреки тому, во что верил всю свою жизнь, никакой не поэт и моя деятельность в эстетической области лишь заблуждение? Почему бы и нет, и это тоже не имело уже никакого значения. Большинство из того, что встречалось мне во время адского странствования по собственной душе, было надувательством и ничего не стоило; вполне возможно, к этому относилась и слепая вера в собственное призвание и собственную одарённость. Насколько это всё вообще не имело значения! Также не существовало больше и того, что я из неуёмного тщеславия и детской радости считал своей задачей. Уже длительное время я видел свою задачу, вернее, свой путь к спасению, уже не в лирике или философии или в какой-либо специальной области, но только в том, чтобы дать возможность жить собственной жизнью той малости живого и сильного, что существовало во мне, в безусловной верности тому, что, я чувствовал, было ещё живо во мне. Это была жизнь, это был Бог.
Смерть есть жизнь, и жизнь есть смерть, они сплелись навеки в безумной любовной схватке, и лишь в ней был последний итог, конечный смысл мира, и лишь из нее изливался свет, что озаряет сиянием любые несчастья, лишь из нее рождалась и тень, что омрачает любое блаженство и красоту. Но во мраке жарче пылает блаженство, и ярче светит любовь в этой ночи.