Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925-1970) «Золотой Храм» основан на реальном событии. В 1950 году молодой монах сжег Храм в Киото. Под пером писателя эта история превращается в захватывающую притчу о великой и губительной силе красоты.
Перевод с японского и вступительная статья Григория Чхартишвили.
Как мне подступиться к Золотому храму и попытаться объять необъятное? В одноимённом романе Мисимы напластовано столько смыслов и оттенков, что одного прочтения явно недостаточно. Это бесконечный коан, многодневная тема для медитации, которая с каждым новым подходом поворачивается к тебе другим боком, иногда совсем неожиданным.
Я сейчас напишу о том облике Золотого храма, в котором он мне явился при этом прочтении, но это отнюдь не значит, что я буду говорить о самом очевидном, самом важном для меня или каком-либо другом "самом". Просто в данный момент "Золотой храм" читается мной именно так.
Надеюсь, никого не удивит, что я не буду предупреждать о спойлерах, что Золотой храм сгорит. Хотя я встречала людей, которые искренне жаловались на то, что им проспойлерили финал фильма "Адмирал", дескать, помер адмирал-то, зачем об этом говорить. Впрочем, недостаток школьного образования у этих товарищей не равнозначен ценности сведений о Золотом храме, вряд ли много кто им в России интересуется. Тем не менее, факт остаётся фактом — Золотой храм существовал, в пятидесятом году некий монах его сжёг, а Мисима так впечатлился сим событием, что накатал отличнейший роман едва ли не в жанре криптоистории. То бишь он попытался реконструировать внутренний мир монаха (по его представлению, само собой), мотивы сжигания храма и как он вообще до жизни такой докатился.
Главным гером "Золотого храма" является тонко чувствующий мир вокруг юноша, некая изолированность которого от общества определяется не только своеобразным складом ума, но и физическим изъяном. Мидзогути сильно заикается. Нам сейчас, возможно, это не кажется большой проблемой. Но, во-первых, японское понятие об отличиях человека от большинства несколько иное. Во-вторых, на дворе предвоенные времена, когда с толерантностью к недостаткам во всём мире было чуть хуже. Ну и, в-третьих, в Мидзогути с детства сильно чувство прекрасного (и тут во многом постарался — к счастью или огорчению — отец-священник), а заикание сильно эту картину прекрасного портит. То есть, Красота с большой буквы для Мидзогути изначально закрыта, и ничего он с этим поделать не может. Возможно, это ещё одна причина, по которой он совершает мелкие набеги на прекрасное (например, ни с того, ни с сего испещряет царапинами ножны кортика молодого уберменша, ибо уж очень они хороши). Не исключено, что от этого изъяна идёт и его постоянная тяга к тёмной стороне. Хотя с другой стороны, гармония, а значит и прекрасное, невозможна без тьмы, как и Янь без Иня будет недотыкомкой.
С детства идеалом Красоты и Прекрасного (это пошло, но я попробую всё-таки выделить это большими буквами, так как понятия действительно очень обширные, идеальные и едва ли не философские) для Мидзогути становится, собственно, Золотой храм. Отец столько рассказывает мальчику о нём, что в воображении храм становится настолько крутецким, что побивает все рекорды по поням и радугам. Совершенно логично, что настоящий Золотой храм в плоти и дереве разочаровывает главного героя. Потемневшее старое здание, всего-то и. Он сам не знает, чего ожидал от храма. Волшебника в голубом вертолёте? Блёсток и синдрома Стендаля? Ожидания не оправдались, но всё постепенно приходит в норму, потому что Мидзогути отнюдь не дурак. Он понимает, что в самом здании ничего быть и не может, это просто здание. Вся суть храма и Прекрасного — в символе, внутреннем дузовном смысле. И Мидзогути хочет интегрировать себя в Золотой храм, стать причастным великому Прекрасному. кто ж не хочет стать Золотым храмом?
У меня ещё шевелилась мыслишка на первых страницах, что Золотой храм заменял Мидзогути отца. То есть отец, конечно, в жизни мальчика был, исправно поставлял сведения об объекте фапа — храме — и... И всё. Чему ещё у него можно было научиться? Смирению, когда твоя жена на твоих глазах зажигает с другим? Мидзогути не может просто закрыть глаза в трудную минуту, как это делает его отец, поэтому он обращается к храму, как к источнику ответов на все сложные вопросы.
Самая моя любимая линия в романе — постепенное разделение героя на тёмную и светлую частичку души, а также появление двух двойников. Как водится, один светлый, другой тёмный, два весёлых гуся. Светлый Цурукава (крепитесь, имён в романе не так уж много, но все длинненькие) подпитывает прозрачность главного героя, его открытость миру и верность высоким идеалам. Уродливый и хромой Касиваги — тоже учитель, но хорошему он не научит. Касиваги отрицает мир, словно видит его искажённым, как на реверсе цветов. У него есть все возможности быть славным парнишей, но он предпочитает деструкцию. Так и получается, что Касиваги понемногу отравляет главного героя, ведь яд так легко усваивается юными податливыми организмами, а Мидзогути к тому же восприимчив ко всему и гибок, как стебель бамбука.
Интересная линия стыда, которая ярко показана не в одном только "Золотом храме", но и в других романах. Видимо, уж очень сильно эта тема припекала Мисиму. Главный герой совершает не одну гадость в своей жизни. Он очень хочет, чтобы его поймали, уличили, разоблачили, и это принесло бы ему возможность покаяться, а значит и прощение. Но всё не так просто. И опять же один из возможных подтекстов, почему главный герой решил сжечь Золотой храм, — он захотел очищающего огня, аки у Феникса. Сжечь всё дотла, вместе со своими внутренними проблемами.
Ещё одна из любимейших подтем романа — соотношение вечного и временного, как раз в контексте Прекрасного. Золотой храм, казалось бы, принадлежит ко временной рукотворной красоте. Со временем позолота поблекнет, доски сгниют, и даже при умелой реставрации это будет уже не тот Золотой храм. Но главный герой воспринимает это здание как символ, а значит Золотой храм существует для него в идеальном мире и принадлежит к вечной Красоте. Так что ничего удивительного, что он порывается его сжечь и освободить бренную оболочку. Ведь действительно позолота облупилась, а доски ссохлись, в памяти же потомков Золотой храм останется прекрасным и сияющим, совсем как в воображении Мидзогути-ребёнка.
Тут можно намедитировать себе ещё десяток причин, по которым Мидзогути взял спички и пошёл к храму. Выбирайте те, которые вам кажутся наиболее важными. Формальным поводом же станет присказка про "Встретишь Будду — убей Будду", главный герой идёт этому самому Будде навалять.
И вот тут очень интересный момент, который мне нравится в романе больше всего. Главный герой подходит к храму со спичками, завершены все приготовления, он понимает, что достаточно одного только движения и ничего его не останавливает... И он осознаёт, что храм-то сжигать необязательно. Это как со звуком падающего дерева, который неизвестно, есть ли, если его никто не слышит. У себя в голове он уже сжёг Золотой храм, деяние не может быть остановлено, а значит оно всё равно, что совершено.
С этого момента я настолько влилась в текст, что старалась читать помедленнее. По одной простой причине: я знала, что храм всё-таки будет сожжён. Это тот же умирающий Колчак, факт не изменить. Но храм существовал на страницах романа и параллельно в мире книги внутри моей головы, а значит, чем медленнее я читала, чем дольше храм имел возможность стоять. Пусть и в таком зыбком воображаемом месте.
Последние страницы романа довольно противоречивы по отношению к главному герою. С одной стороны, он вполне удовлетворён своим деянием, а значит оно что-то повернуло в его голове, и квест был закрыт. Правда, текст не даёт нам достаточно информации о том, что именно в его голове перещёлкнуло. по крайней мере, убивать себя главный герой раздумал. С другой стороны, вершины Прекрасного Мидзогути так и не смог достичь, хотя пытался. Не знаю, как соотносится храм-здание с его отношением к Прекрасному, но в самую высокую башню здания, а значит и на вершину Красоты от там и не смог забраться, хоть ты тресни.
В общем, это прекрасный, прекрасный, прекрасный роман. Многогранный, многоликий, многоумный и многохитрый. Всё в нём меня удовлетворило: и неспешность повествования, и ловкий сюжет, и красота перевода (спасибо, Григорий Чхартишвили), и обилие тем для обсуждения. То, что я к нему вернусь, сомнения не вызывает, потому что переварить такой объём информации в один присест просто невозможно. Да и не нужно. Есть тут такая особенная чисто восточная фишечка, когда они могут извлекать профит и удовольствие из обыденных вещей. Поставить вазу с одиноким цветком на стол и каждый день смотреть на неё другими глазами. Так и тут. Я ещё до фигищи тем не затронула, которые в романе поднимались, ни слова не вякнула про дзен-буддизм и отношения с женщинами, а уже из одного этого можно накатать отзыв более многобуквенный, чем сейчас перед вами. Но всё это я оставлю на потом.
Фоксмоб, низкий иппонский поклон за совет Melrin
Как мне подступиться к Золотому храму и попытаться объять необъятное? В одноимённом романе Мисимы напластовано столько смыслов и оттенков, что одного прочтения явно недостаточно. Это бесконечный коан, многодневная тема для медитации, которая с каждым новым подходом поворачивается к тебе другим боком, иногда совсем неожиданным.
Я сейчас напишу о том облике Золотого храма, в котором он мне явился при этом прочтении, но это отнюдь не значит, что я буду говорить о самом очевидном, самом важном для меня или каком-либо другом "самом". Просто в данный момент "Золотой храм" читается мной именно так.
Надеюсь, никого не удивит, что я не буду предупреждать о спойлерах, что Золотой храм сгорит. Хотя я встречала людей, которые искренне жаловались на то, что им проспойлерили финал фильма "Адмирал", дескать, помер адмирал-то, зачем об этом говорить. Впрочем, недостаток школьного образования у этих товарищей не равнозначен ценности сведений о Золотом храме, вряд ли много кто им в России интересуется. Тем не менее, факт остаётся фактом — Золотой храм существовал, в пятидесятом году некий монах его сжёг, а Мисима так впечатлился сим событием, что накатал отличнейший роман едва ли не в жанре криптоистории. То бишь он попытался реконструировать внутренний мир монаха (по его представлению, само собой), мотивы сжигания храма и как он вообще до жизни такой докатился.
Главным гером "Золотого храма" является тонко чувствующий мир вокруг юноша, некая изолированность которого от общества определяется не только своеобразным складом ума, но и физическим изъяном. Мидзогути сильно заикается. Нам сейчас, возможно, это не кажется большой проблемой. Но, во-первых, японское понятие об отличиях человека от большинства несколько иное. Во-вторых, на дворе предвоенные времена, когда с толерантностью к недостаткам во всём мире было чуть хуже. Ну и, в-третьих, в Мидзогути с детства сильно чувство прекрасного (и тут во многом постарался — к счастью или огорчению — отец-священник), а заикание сильно эту картину прекрасного портит. То есть, Красота с большой буквы для Мидзогути изначально закрыта, и ничего он с этим поделать не может. Возможно, это ещё одна причина, по которой он совершает мелкие набеги на прекрасное (например, ни с того, ни с сего испещряет царапинами ножны кортика молодого уберменша, ибо уж очень они хороши). Не исключено, что от этого изъяна идёт и его постоянная тяга к тёмной стороне. Хотя с другой стороны, гармония, а значит и прекрасное, невозможна без тьмы, как и Янь без Иня будет недотыкомкой.
С детства идеалом Красоты и Прекрасного (это пошло, но я попробую всё-таки выделить это большими буквами, так как понятия действительно очень обширные, идеальные и едва ли не философские) для Мидзогути становится, собственно, Золотой храм. Отец столько рассказывает мальчику о нём, что в воображении храм становится настолько крутецким, что побивает все рекорды по поням и радугам. Совершенно логично, что настоящий Золотой храм в плоти и дереве разочаровывает главного героя. Потемневшее старое здание, всего-то и. Он сам не знает, чего ожидал от храма. Волшебника в голубом вертолёте? Блёсток и синдрома Стендаля? Ожидания не оправдались, но всё постепенно приходит в норму, потому что Мидзогути отнюдь не дурак. Он понимает, что в самом здании ничего быть и не может, это просто здание. Вся суть храма и Прекрасного — в символе, внутреннем дузовном смысле. И Мидзогути хочет интегрировать себя в Золотой храм, стать причастным великому Прекрасному. кто ж не хочет стать Золотым храмом?
У меня ещё шевелилась мыслишка на первых страницах, что Золотой храм заменял Мидзогути отца. То есть отец, конечно, в жизни мальчика был, исправно поставлял сведения об объекте фапа — храме — и... И всё. Чему ещё у него можно было научиться? Смирению, когда твоя жена на твоих глазах зажигает с другим? Мидзогути не может просто закрыть глаза в трудную минуту, как это делает его отец, поэтому он обращается к храму, как к источнику ответов на все сложные вопросы.
Самая моя любимая линия в романе — постепенное разделение героя на тёмную и светлую частичку души, а также появление двух двойников. Как водится, один светлый, другой тёмный, два весёлых гуся. Светлый Цурукава (крепитесь, имён в романе не так уж много, но все длинненькие) подпитывает прозрачность главного героя, его открытость миру и верность высоким идеалам. Уродливый и хромой Касиваги — тоже учитель, но хорошему он не научит. Касиваги отрицает мир, словно видит его искажённым, как на реверсе цветов. У него есть все возможности быть славным парнишей, но он предпочитает деструкцию. Так и получается, что Касиваги понемногу отравляет главного героя, ведь яд так легко усваивается юными податливыми организмами, а Мидзогути к тому же восприимчив ко всему и гибок, как стебель бамбука.
Интересная линия стыда, которая ярко показана не в одном только "Золотом храме", но и в других романах. Видимо, уж очень сильно эта тема припекала Мисиму. Главный герой совершает не одну гадость в своей жизни. Он очень хочет, чтобы его поймали, уличили, разоблачили, и это принесло бы ему возможность покаяться, а значит и прощение. Но всё не так просто. И опять же один из возможных подтекстов, почему главный герой решил сжечь Золотой храм, — он захотел очищающего огня, аки у Феникса. Сжечь всё дотла, вместе со своими внутренними проблемами.
Ещё одна из любимейших подтем романа — соотношение вечного и временного, как раз в контексте Прекрасного. Золотой храм, казалось бы, принадлежит ко временной рукотворной красоте. Со временем позолота поблекнет, доски сгниют, и даже при умелой реставрации это будет уже не тот Золотой храм. Но главный герой воспринимает это здание как символ, а значит Золотой храм существует для него в идеальном мире и принадлежит к вечной Красоте. Так что ничего удивительного, что он порывается его сжечь и освободить бренную оболочку. Ведь действительно позолота облупилась, а доски ссохлись, в памяти же потомков Золотой храм останется прекрасным и сияющим, совсем как в воображении Мидзогути-ребёнка.
Тут можно намедитировать себе ещё десяток причин, по которым Мидзогути взял спички и пошёл к храму. Выбирайте те, которые вам кажутся наиболее важными. Формальным поводом же станет присказка про "Встретишь Будду — убей Будду", главный герой идёт этому самому Будде навалять.
И вот тут очень интересный момент, который мне нравится в романе больше всего. Главный герой подходит к храму со спичками, завершены все приготовления, он понимает, что достаточно одного только движения и ничего его не останавливает... И он осознаёт, что храм-то сжигать необязательно. Это как со звуком падающего дерева, который неизвестно, есть ли, если его никто не слышит. У себя в голове он уже сжёг Золотой храм, деяние не может быть остановлено, а значит оно всё равно, что совершено.
С этого момента я настолько влилась в текст, что старалась читать помедленнее. По одной простой причине: я знала, что храм всё-таки будет сожжён. Это тот же умирающий Колчак, факт не изменить. Но храм существовал на страницах романа и параллельно в мире книги внутри моей головы, а значит, чем медленнее я читала, чем дольше храм имел возможность стоять. Пусть и в таком зыбком воображаемом месте.
Последние страницы романа довольно противоречивы по отношению к главному герою. С одной стороны, он вполне удовлетворён своим деянием, а значит оно что-то повернуло в его голове, и квест был закрыт. Правда, текст не даёт нам достаточно информации о том, что именно в его голове перещёлкнуло. по крайней мере, убивать себя главный герой раздумал. С другой стороны, вершины Прекрасного Мидзогути так и не смог достичь, хотя пытался. Не знаю, как соотносится храм-здание с его отношением к Прекрасному, но в самую высокую башню здания, а значит и на вершину Красоты от там и не смог забраться, хоть ты тресни.
В общем, это прекрасный, прекрасный, прекрасный роман. Многогранный, многоликий, многоумный и многохитрый. Всё в нём меня удовлетворило: и неспешность повествования, и ловкий сюжет, и красота перевода (спасибо, Григорий Чхартишвили), и обилие тем для обсуждения. То, что я к нему вернусь, сомнения не вызывает, потому что переварить такой объём информации в один присест просто невозможно. Да и не нужно. Есть тут такая особенная чисто восточная фишечка, когда они могут извлекать профит и удовольствие из обыденных вещей. Поставить вазу с одиноким цветком на стол и каждый день смотреть на неё другими глазами. Так и тут. Я ещё до фигищи тем не затронула, которые в романе поднимались, ни слова не вякнула про дзен-буддизм и отношения с женщинами, а уже из одного этого можно накатать отзыв более многобуквенный, чем сейчас перед вами. Но всё это я оставлю на потом.
Фоксмоб, низкий иппонский поклон за совет Melrin
Можно ли что-то любить так сильно, чтобы желать уничтожить ? Можно ли всю свою сознательную жизнь подчинить неодушевленному предмету, возведя его в культ, поклоняясь ему и одновременно желая уничтожить, тем самым искоренив его власть над собой ?
Стоит ли в очередной раз говорить о том, что японская литература особого свойства ? Тот, кто читал, наверняка согласится в этом со мною. Отличный от нашего менталитет и как следствие другое мировосприятие. По крайней мере, такое складывается впечатление при чтении авторов страны восходящего солнца. Плюс личность и биографию самого автора в данном случае не стоит сбрасывать со счетов.
Роман о силе и власти Прекрасного над человеком, поставившем во главу угла древнюю святыню Кинкакудзи и решившего увековечить её довольно странным образом. Но тем не менее все это довольно стройно и логически выглядит в его голове, о чем он неустанно думает и размышляет, приходя к далеко идущим выводам.
Роман основан на реальной истории и мне кажется, Ю. Мисиме отлично удалось передать собственную версию событий, поместив в центр повествования послушника, совершившего преступления, а читателя в его голову, тем самым максимально приблизив нас к пониманию происходящего. Принятие этого уже отдельный вопрос.
По мере прочтения образ послушника Мидзогути претерпевает изменения, но не настолько кардинальные, чтобы ошеломить читателя. Скорее возникает побуждение не встречаться с такими людьми, которые во всем и всегда ищут виноватых и собственных любым мыслям и поступкам, даже самым невероятным и ужасным ищут даже не оправдания, а некоей убежденности в незыблемости и правильности оных. И в окружающих такие зачастую видят в основном плохое.
Стоит ли говорить, что роман один из тех, что вызывает массу вопросов и эмоций, который можно читать не один раз и заново находить для себя что-то, а автор с каждой прочитанной книгой становится для меня все интереснее, как бездна, в которую, хоть и страшишься, но желание заглянуть сильнее.
Игра в классики. Тур № 13.
Собери их всех. Дуэльный зал
Мир аудиокниг. Царь горы
Разрушение, гибель храма оказывает сильное впечатление даже на людей нерелигиозных. Что именно оплакивали парижане в апреле этого года, смотря на полыхающий шпиль собора Нотр-Дам-де-Пари? Утрату ли уникального исторического наследия, сердца страны? Гибель ли Прекрасного, казавшегося вечным и неуязвимым? Или их охватил первобытный, древний ужас от возможного исчезновения Центра мира, который символизирует сакральное здание? В 1950 году сошедший с ума послушник буддийского монастыря сжёг дотла храм Кинкакудзи (букв. Золотой Храм), один из самых прекрасных архитектурных памятников древней японской столицы Киото. Писатель Мисима Юкио к 1956 году написал роман, в котором представил внутренний мир юного монаха, заворожённого Золотым Храмом до степени одержимости. К исторической правде произведение имеет мало отношения, скорее, это эстетический манифест писателя, который всю жизнь посвятил исследованию Прекрасного. На русский язык "Золотой Храм" был великолепно переведён Григорием Чхартишвили. Английский же перевод данного издания более сухой, лаконично-выдержанный.
Изначально Золотой Храм был частью крупного дворцового ансамбля, состоящего как из построек религиозного значения, так и из ряда светских зданий. Увы, в течением времени из совершенного уголка, симбиоза зодчества и природы, сохранился один лишь Кинкакудзи: исчезла магия “комплекта”. Сам храм, покрытый листовым золотом, представляет собой трёхэтажную башню, возвышающуюся над Зеркальным прудом. Уникальность храма состоит в том, что каждый этаж выполнен в разном архитектурном стиле: синдэн-дзукури (аристократический стиль эпохи Хэйан), букэ-дзукури (стиль воинского сословия) и дзен (традиционный китайский стиль, строящийся на канонах дзен-буддизма). Композицию храма нарушает Рыбачий павильон, выходящий к самому пруду. Верхний этаж носит называние Вершины Прекрасного, а четырёхскатную крышу украшает фигура феникса из позолоченной меди. Храм красив не вопреки, а благодаря своей полифонии, благодаря своему нарочитому несовершенству. Согласно верованиям синтоизма, объект, обладающий красотой – природной, эстетической, на первый взгляд незаметной – священен и достоин поклонения.
В романе можно встретить сравнения микрокосма Кинкакудзи с макрокосмом Японии. Конец Второй мировой войны – трагическое время для проигравшей страны. Послушник Мидзогути считает, что несоответствие архитектурных стилей отображает хаос и смятение, царившие в мире на тот момент. Реки крови, горы трупов, смута будто бы являются жертвоприношениями, благодаря которым Храм сияет ещё ослепительней. Однако, в тексте находятся примеры того, что Кинкакудзи своим существованием организует профанное пространство, приводит его в норму:
Храм действовал подобно фильтру, превращающему грязный поток в родниковую воду.
Здесь и далее - перевод Г. Чхартишвили
Можно заметить и более масштабный ракурс, чем страна. Главный герой, Мидзогути, в первый раз посещая Храм с отцом, замечает макет здания под стеклянным колпаком. То, что внутри большого Кинкакудзи находится маленький, наводит юношу на мысль о бесконечности миров, о том, что где-то есть бесконечно громадный Золотой Храм, охватывающий всю Вселенную. То есть, Золотой Храм – это imago mundi, цельная картина мира. Для Мидзогути, сына священника, Храм становится центром существования.
Впрочем, в японской культуре «Центр мира» – это совсем не то же самое, что аналогичное понятие на Западе. Центростремительная динамика японской культуры в своём сердце имеет Пустоту. Сакральное должно быть скрыто от любопытных глаз, как императорский дворец, совершенно не просматривающийся в пейзаже Токио. Пустота не вызывает у японцев желания поскорее чем-то её заполнить, что-то туда вписать – ведь небытийное, неявленное само по себе содержит много значения и красоты. Золотой Храм спрятан за холмами и горами, его невозможно узнать по фотографии. Он закутывается в снег, в туман и пыль, об истинной красоте знают только «свои», посвящённые. Образ сияющего, настоящего Храма Мидзогути получает от отца в наследство – и в предвкушении встречи угадывает черты Храма в лицах людей, в море, в рассвете, в грозовых тучах и в маленьком цветке. Когда главный герой наконец видит Храм воочию, он разочаровывается. Что это за здание с облупленной позолотой? Кинкакудзи скрывается от него, прячет лицо, как скромная японская красавица. Истинный облик Храма можно увидеть в отражении – здесь нужно упомянуть, что зеркало считается священным предметом в синтоизме, образом Пустоты. Конечно, Кинкакудзи – храм буддистский, но это наблюдение, на мой взгляд, всё равно справедливо.
Сакральное – это Пустота, и Прекрасное – тоже Пустота. Последний тезис неоднократно повторяется в романе, являясь, таким образом, одним из главных лейтмотивов. Кинкакудзи как тщательно сконструированная, построенная Пустота, как священное «ничто», окутанное густой, величественной тьмой – это часто встречающийся образ.
…ни одна из деталей не будет законченной и прекрасной, но каждая окажется предвестницей красоты всех прочих компонентов. Здесь не найти спокойствия завершённости. Составные части не ведают совершенства, они - лишь переход к гармонии целого, лишь обещание очарования, что таится где-то рядом, по соседству. Одно обещание прекрасного наслаивается на другое, и все эти предвестья не существующей на самом деле красоты и образуют главную суть Кинкакудзи. Посулы не несут в себе ничего, кроме пустоты. Пустота, Ничто и есть основа Прекрасного. Незавершённость каждого из компонентов сулит не красоту, а Пустоту, и в преддверии этой Пустоты затейливый деревянный каркас Храма трепещет, словно драгоценное ожерелье, колеблемое ветром.
Трагедия Мидзогути состоит в том, что он стремится обладать Несуществующим, обладать Прекрасным, что по определению невозможно.
В произведении нам предлагается ёмкая концепция Красоты. Она содержится в коэне (афористической загадке, входящей в катехизис секты Дзэн и требующей толкования) «Нансэн убивает котёнка». Когда в монастырском саду появляется милый котёнок, каждому послушнику хочется забрать его себе. Святой Нансэн, посмотрев на разразившиеся споры, хватает котёнка и замахивается серпом. “В чём смысл моего жеста? Говорите, иначе он умрёт”. Никто не ответил, и Нансэн убил котёнка. Когда в обитель вернулся лучший ученик, Дзёсю, у него спросили, что он думает по поводу коэна. Вместо ответа он снял сандалию, возложил на голову и вышел. Святой Нансэн воскликнул, что если бы Дзёсю вернулся пораньше, котёнок бы остался в живых. Убив котёнка, Нансэн отсёк наваждение, охватившее монахов, избавился от конфликта и источника суетных дум. Возложив грязную сандалию на голову, Дзёсю показал, каким смиренным должен быть человек перед лицом Красоты. В чём причина мук – в котёнке или в человеке, который хочет присвоить себе совершенное создание? Стоит ли смиренно терпеть боль, причиняемую Красотой (возложить сандалию на голову) или прекратить сомнения и муки (убить котёнка)? Какой путь выбирает Мидзогути, становится понятно в конце.
Стоит обсудить вопрос, является ли Мидзогути, послушник при Храме, человеком религиозным. Скорее нет, чем да. Он стремится жить в священном пространстве (то есть, поблизости от Храма), которое для него поначалу и представляет реальность. Война кажется чем-то фантастическим, посетители Храма кажутся пришельцами. Дом детства главного героя продают, а он и не знает – в прямом смысле некуда возвращаться, бесформенная протяжённость. Мирская жизнь не принимает нескладного, уродливого мальчика с дефектами речи, а он не принимает её. Нескладывающиеся отношения с женщинами для Мидзогути – это попытка приблизится к жизни, но она его отторгает, как инородный элемент.
Душа моя умирилась, страх, владевший ею, исчез. Вот каким в моем представлении должно быть Прекрасное. Оно обязано отгородить, защитить меня от жизни.
Посмотрев на обнажённую женскую грудь, юноша видит Храм, пытаясь залезь девушке под юбку, он видит, опять-таки, необычайно яркий мираж Кинкакудзи, и так далее. Лишь окончательно решив сжечь Храм, Мидзогути смог пойти в бордель и снять проститутку. Восприятие красоты у юноши извращённое: он восхищается Уико, женщиной, которая идёт предавать возлюбленного, но считает её некрасивой, обычной, когда Уико в последний момент неожиданно даёт сигнал к бегству, чтобы любимый скрылся. Мидзогути влюбляется в Храм сильнее, когда узнаёт, что на Киото могут упасть бомбы – и они с Храмом могут погибнуть в одном огне. То же уникальное чувство единения со святыней он чувствует, когда на Храм налетает тайфун. Однако, Кинкакудзи миновали эти беды, и послушник погрузился в депрессию. Если он не может опустить предмет поклонения до своего уровня, вывалять в грязи, уничтожить, Мидзогути переживает сильные муки. Он не может смириться перед лицом Прекрасного, и путь остаётся только один – сжечь источник своих страданий.
Дорога к поджогу Золотого Храма вымощена мелкими святотатствами. Ещё мальчиком Мидзогути нарочно поцарапал красивые, лаковые ножны кортика, принадлежавшего старшему товарищу. Касиваги – остроумный, немного демонический персонаж – тоже подталкивает друга на святотатство, а именно, на чрезмерную торжественность, напускную набожность при чтении сутры. Дальше Касиваги просит Мидзогути принести цветы из монастырского сада, чтобы сделать икэбану – это уже воровство. Мало-помалу десакрализуется пространство вокруг Золотого Храма, и Мидзогути чувствует себя способным на большее. Мысль убить Учителя (настоятеля), например, ему кажется несостоятельной: человека убить сложно, так как согласно буддизму он подлежит перерождению, а такое сокровище, как Золотой Храм, смертно. Мидзогути намерен поджечь Храм и умереть вместе с ним – посредством яда ли, заранее купленного, ножа ли, неважно. Всё идёт по плану, и святотатственные слова “Встретишь Будду – убей Будду…” помогают главному герою осмелиться на уничтожение Прекрасного. Когда послушник поджёг всё, что было возможно, он устремился на третий ярус Храма, в Вершину Прекрасного, чтобы там умереть. Но, увы, дверь оказалась заперта и не поддалась. Храм отверг Мидзогути в последний раз, и тому не осталось ничего больше, кроме как выбежать из пылающего здания. Вдали от Храма произошла любопытная трансформация: Мидзогути уже не хочет убивать себя. Он деловито закуривает и думает: “Ещё поживём…”
Чем вызвана такая перемена? Бывший послушник уже не может видеть Кинкакудзи, лишь зарево и облако дыма. Он отдалился от священного и убил в себе последние зачатки религиозности, которые мешали предаваться блуду, пороку, воровству. Мидзогути устранил главное препятствие на пути к свободе, он «очистился» от влияния Золотого Храма и теперь открыт для жизни – той жизни, что простирается за пределами священного пространства. К счастью, Прекрасное гораздо более жизнеспособно, чем себе представлял Мидзогути. Золотой Храм смогли восстановить – он и сейчас отражается в гладкой поверхности Зеркального пруда.
Как увековечить Прекрасное? Как сделать так, чтобы помнили красоту идеальной? Уничтожить. Простой и эффективный способ, проверенный неоднократно. Ведь идеальным произведение искусства может быть только в нашем воображении, где все зыбко, изменчиво и подстраивается под наши собственные каноны красоты. Хорошо, что эта точка зрения все еще является спорной. Иначе, в наших музеях опустеет или наоборот, будет не протолкнуться от посредственных работ, обеспеченных званием шедевра попыткой сожжения.
Главный герой с детства имел переменчивый нрав. Выбирая, кем быть, он представлял себя то тираном, то художником. Разрушителем красоты или ее ценителем. Свободу выбора существенно ограничивало заикание, стеной отгородившее его от мира. Непреодолимое препятствие. Раз так, чтобы Мидзогути мог поднять лицо к солнцу, весь мир должен рухнуть.
Мидзогути с детства жил в тени Золотого храма – мерила красоты. Он любил храм так, как может любить только человек, уверенный в своем уродстве. Храм был для него фильтром, который превращает грязный поток в родниковую воду и вызвал такую всепоглощающую страсть, что больше ни для чего не осталось места.
Мидзогути годами горел в огне своей страсти, пока не настал час, когда ему захотелось уничтожить своего идола, чтобы тот больше не мучил его. Чтобы обладать красотой единолично. Несчастный человек. Он чувствовал красоту, но она не обратила его душу к свету, а подтолкнула к тьме. Он выбрал путь разрушения, обиды, мести, злости. Этот путь легче.
Было время, когда Мидзогути стремился слиться с прекрасным, но устал тянуться вверх и уничтожил эталон, чтобы уменьшить свое уродство. А, может, решил взять на себя недоступные ранее функции. Самому вдохновлять, будоражить воображение, быть предметом разговоров. Никто не обращал на него внимания все двадцать лет его жизни. И Мидзогути собирался изменить это. Как и каждый, он хотел быть замеченным. Быть понятым. Быть счастливым. Что ж, он определенно добился внимания. И даже на краткий миг почувствовал себя свободным и почти счастливым.
Стиль Юкио Мисимы, конечно, прекрасен! Тут и говорить не о чем. Гармония в каждом слове. Плавность, изысканность, поэтичность сравнений. Прекрасный повод задуматься о непостижимости Прекрасного и о влиянии, которое оно оказывает на наше сознание.
Книга прочитана в рамках игр Школьная вселенная, Игра в классики, Борцы с долгостроем, Царь горы.
"Золотой Храм" - книга о горестном существовании человека, человека, который гонится за красотой, но которую невозможно достичь. Красота в книге представлена чем-то недосягаемым, чем эфемерным. Мисима мастерски рассуждал о красоте и пытался понять её смысл в жизни: ...красота может отдаваться каждому, но не принадлежит она никому.
Весьма тяжелый вопрос и для самого Мисимы. Смотря на его жизнь понимаешь, что этот роман был предтечей его смерти. И все таки, я спрашивал самого себя: неужели никто после выпущенных романов не усомнился в его душевном состоянии? Я не врач, но после прочтения этой книги стало понятно, что с Мисимой что-то не так, его текст говорил сам за себя. Ладно, оставим это.
Продолжим.
Перед нами главный герой Мидзогути, несчастный монах-заика с непривлекательной внешностью. Его уродство - отражение его матери и отца, Золотого Храма, людей окружающих его. С самых юных лет Мидзогути гонится за красотой: то в красавице по имени Уико, то в Золотом Храме. В его жизни не было истинной радости. Настоящей была лишь ненависть, ибо она в нем и жила. Но вот незадача, я так и не смог понять на кого он злится. Наверное, на свое уродство, на самого себя. У монаха есть два друга: один светлой стороны, другой темной. Со временем Мидзогути выберет одного и это решит расклад партии.
По-прежнему не могу понять какие чувства вызывал у меня Мидзогути.
Считаю "Золотой Храм" одним из самых серьезных романов поднявших тему красоты.
Такие книги следует читать, чтобы не потеряться среди миража красоты и не сойти с ума.
«Я стал приветлив со всеми, словно человек, предчувствующий свою смерть»
Когда идёт снег, мы снова чувствуем себя детьми.
Почему вид обнаженных человеческих внутренностей считается таким уж ужасным? Почему, увидев изнанку нашего тела, мы в ужасе закрываем глаза? Чем это так отвратительно внутреннее наше устройство? Разве не одной оно природы с глянцевой юной кожей? Что же бесчеловечного в уподоблении нашего тела розе, которая одинаково прекрасна как снаружи, так и изнутри? Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку — грациозно, словно переворачивая лепесток розы, — и подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка…
Прошлое не всегда тянет назад. В нем рассыпаны немногочисленные, но мощные пружины, которые, распрямляясь, толкают нас в будущее.
Человек - такая тварь, которая сама на себя гадит.