Но нет, она только посиживала с Фелисити, хихикая и язвя за бокалом вина. Они с Фелисити не терпели чрезмерно худых, чрезмерно спортивных, чрезмерно богатых или чрезмерно интеллектуальных. Они смеялись над людьми с личными тренерами и маленькими собачками, над людьми, вывешивающими в «Фейсбуке» слишком заумные или безграмотные комментарии, над людьми, использующими фразу «Сейчас я переживаю очень хорошее время», и людьми, которые всегда во всем «участвуют» – вроде Сесилии Фицпатрик.
Так просто оказалось быть жертвой. Обвиняющие слова с восхитительной, неудержимой легкостью срывались с языка.
Принято считать,будто горе делает вас мудрее,автоматически поднимает на более высокий уровень духовного развития ,но Рейчел казалось,что все как раз наоборот.Горе делает вас мелочными и злобными .Оно не дает вам не великого знания ,ни прозрения.
Разве женщины не имеют права на сексизм в ближайшую пару тысяч лет, пока не сравняют счет?
Сын будет сыном, пока жену не найдет, дочь будет дочерью, покуда живет
Можно сколько угодно воображать себе чужие несчастья: как кто-то тонет в ледяной воде или живет в городе, рассеченном стеной, – но ничто не причиняет настоящей боли, пока не случится с тобой.
Никто из нас никогда не узнает всех путей, по которым могли бы – и, вероятно, должны были – двинуться наши судьбы. И это, надо думать, к лучшему. Некоторым тайнам следует навеки оставаться взаперти. Спросите Пандору.
Похоже, все на свете слишком много внимания уделяют гордости из самозащиты, чтобы по-настоящему обнажить душу перед близкими. Проще притвориться, будто больше узнавать и нечего, остановиться на беззаботном товариществе. Подлинная близость с супругом почти смущает: разве можно сначала наблюдать, как кто-то ковыряется в зубах, а потом делиться с ним глубочайшими переживаниями или зауряднейшими страхами? Такого рода вещи проще обсуждать до того, как вы начали пользоваться одной ванной и банковским счетом и спорить, куда класть сковороду в посудомоечной машине.
Мир был отчаянно грустным местом
Логики в этом нет, но чем лучше ты кого-то знаешь, тем больше смазывается его образ. Факты накапливаются, а человек исчезает.
"Никто тебя не предупреждает, что материнство все состоит из необходимости ежеминутно принимать решения."
Может ли один поступок навсегда определить, кто ты есть?
«В юности ты говоришь о влюбленности с презабавнейшей серьезностью, как будто это настоящее событие, регистрируемое приборами, хотя ведь что она такое на самом деле? Химия. Гормоны. Игра ума. Она могла бы влюбиться. Легко. Влюбляться вообще несложно. С каждым может случиться. Вот сохранить чувство уже труднее.»
Он мой муж. Он знает, как я обычно выгляжу по утрам. А если ему важнее всего моя прическа, то мне и вовсе на него плевать.
Вернуться в родные края - это все равно что зарегистрироваться на «Фейсбуке». И вот бывшие поклонники средних лет уже выползают из всех щелей, словно тараканы, и предлагают «что-нибудь выпить», шевеля усиками в предвкушении возможной интрижки.
Может, их обоих охватило какое-то временное помрачение ума? В конце концов, это подходящее оправдание для убийц, так почему бы и не для ссорящихся супругов? Брак как форма безумия, любовь, постоянно колеблющаяся на грани раздражения.
Ясное осознание того, что мир кориандра и стираного белья может исчезнуть в одно мгновение, и тогда вся твоя заурядность испарится, а ты внезапно рухнешь на колени, запрокинув лицо к небу. Кто-то будет бежать тебе на помощь, а другие поспешно отвернутся, не произнося, но отчетливо думая: «Только бы это не коснулось меня».
"Есть ли на свете что-то лучшее, чем быть кому-то нужной? И не в этом ли на самом деле все и нуждаются?"
Она всегда притворялась перед собой, будто не позволяет Лорен помогать ей, потому что пытается стать безупречной свекровью. Но на самом деле не разрешить женщине тебе помочь - отличный способ поддержать дистанцию, дать понять, что не считаешь ее частью семьи. Все равно что сказать: "Ты не настолько мне нравишься, чтобы пустить тебя на мою кухню".
Будь проклята Берлинская стена, и холодная война, и тот тип, который в тысяча девятьсот сорок каком-то году сидел и раздумывал, как бы поступить с неблагодарными немцами. А потом вдруг щелкнул пальцами и заявил: «Ей-богу, придумал! Мы построим чертову огромную стену, чтобы держать ублюдков за ней!»...И скорее всего, это окажется мужчина: только мужчина мог бы выдумать нечто настолько жестокое, по сути своей глупое и все же безжалостно действенное.
В присутствии зрителей она была гораздо лучшей матерью.
Не нашедшая плотского воплощения любовь так могущественна.