В этом произведении известнейшего романиста нашего времени С. Рушди нашли яркое воплощение его художественное мастерство и масштабность как писателя. Это история любви, история рок-музыки и раздумья над судьбами людей и самой нашей планеты в современном глобализующемся мире. Аннотации с суперобложки: * * * Произведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в 1947 г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (1981),...
Порыв ветра принес обрывок газеты через открытое окно, сэр Дарий брезгливо поднял его и уже готов был выбросить, когда четыре слова привлекли его внимание: арийский, нацисты, Мюллер, Дюмезиль.
Ни сэр Дарий Ксеркс Кама, ни Уильям Месволд ни на минуту не допустили бы такую возможность, чтобы кто-то из оклеветанных ученых — покойный Макс или здравствующий Жорж — хоть одной клеточкой своего тела мог быть проповедником теории расового превосходства. Но когда язык украден и отравлен, яд проникает сквозь время вспять, губя репутации ни в чем не повинных людей. Слово «арийский», имевшее для Макса Мюллера и его поколения исключительно лингвистическое значение, оказалось в руках у менее образованных субъектов, отравителей, говоривших о расах — расах господ и расах рабов, и других расах, чья исконная нечистота требовала жестких мер; расах, которые не было смысла принимать во внимание, забаллотированных, лишних, место которым — в мусорной корзине истории.
Когда невозможное становится необходимостью, оно бывает подчас достижимо.
Фотография — это нравственный выбор, сделанный в одну восьмую, одну шестнадцатую, одну сто двадцать восьмую секунды. Щелкните пальцами — щелчок фотоаппарата быстрее. Нечто среднее между маньяком-вуайеристом и свидетелем, художником и подонком — вот что такое моя профессия, мои решения, принятые в мгновение ока. <...>Я всегда оставался событийным наркоманом. Действие — выбранный мною стимулятор. Для меня нет ничего лучше, чем прилипнуть к потной, разбитой поверхности происходящего, впившись в картинку и отключив все остальные органы восприятия. Мне все равно, смердит ли увиденное мною, вызывает ли рвоту, каково оно на вкус, если его лизнуть, и даже — как громко оно вопит. Единственное, что меня занимает, — как это выглядит. Давным-давно это стало для меня источником чувств и самой правдой.
Мир не цикличен, не вечен и не неизменен. Он бесконечно обновляется и никогда не возвращается назад, а мы можем помочь ему в этом обновлении.Живи дальше, выживай, потому что земля порождает все новые чудеса. Она может поглотить твое сердце, но чудеса будут продолжаться. Встречай их обнажив голову и очистившись сердцем. Все, что от тебя требуется, это внимание.Твои песни - твои планеты. Живи на них, но не считай их своим домом. То, о чем ты пишешь, тебе суждено потерять. То, что ты поешь, улетает на крыльях песни.Пой вопреки смерти. Подчини себе пустыню города.Свобода отвергать - это единственная свобода. Свобода удерживать опасна.Жизнь где-то в другом месте. Пересекай границы. Улетай.
Но и несуществующие боги тоже могут пасть.
Внутри нас живет вера в то, что мы не хуже звезд.
В течение долгого времени я полагал... что в каждом поколении есть души, счастливые или проклятые, которые рождены неприкаянными, лишь наполовину принадлежащими семье, месту, нации, расе. Быть может, таких душ миллионы, миллиарды — столько же, сколько обычных людей; быть может, этот феномен является таким же «естественным» выражением человеческой природы, как и его противоположность, только он на протяжении всей истории человечества не проявлялся, в основном из-за отсутствия возможности. И не только из-за этого. Приверженцы стабильности — те, кто боится неопределенности, быстротечности, перемен, — возвели мощную систему стигм и табу против неукорененности — этой разрушительной антиобщественной силы, так что мы по большей части приспосабливаемся; мы притворяемся, что нами движут чувства преданности и солидарности с тем, что нам на самом деле безразлично, мы прячем нашу тайную сущность под маской фальшивой сущности, на которой стоит клеймо одобрения. Но правда просачивается в наши сны. Оставшись ночью в одиночестве — потому что ночью мы всегда одиноки, даже если не одни в постели, — мы парим, мы летим, мы спасаемся бегством. А в разрешенных обществом снах наяву — мифах, искусстве, песнях — мы воспеваем тех, кто «вне» — изгоев, чудаков. Мы платим большие деньги, чтобы увидеть на сцене или на экране то, что сами себе запрещаем, или прочесть об этом за скрывающими нашу тайну обложками книг. Наши библиотеки, наши дворцы развлечений нас выдают. Бродяга, наемный убийца, повстанец, вор, мутант, изгой, беглец, маска: если бы мы не узнавали в них наши нереализованные стремления, мы бы не выдумывали их снова и снова — везде, на всех языках, во все времена.Едва у нас появились корабли, как мы кинулись переплывать океаны в лодках из бумаги. Не успели появиться автомобили, как мы уже были в пути. Стоило появиться самолетам, и мы уже оказались в самых отдаленных уголках земли. Теперь мы мечтаем об обратной стороне Луны, каменистых равнинах Марса, кольцах Сатурна и межзвездных просторах. Мы выводим на орбиту механических фотографов или посылаем их к другим звездам и плачем над чудесами, которые они оттуда передают; мы испытываем трепет перед величественными картинами далеких галактик, похожих на дымные столпы в небе, мы даем имена инопланетным горным вершинам, словно приручили их. Мы жаждем очутиться в искривленном пространстве, за пределом времени. И это биологический вид, обманывающий себя тем, что он любит свой дом, любит быть обремененным — как их там? — привязанностями.
Любовь - это пляжное полотенце, расстеленное поверх зыбучих песков. Любовь - это интимная демократия, договор, требующий автоматического продления, и вы можете быть исключены в одночасье, каково бы ни было ваше численное преимущество. Она хрупка, ненадежна, но это все, на что мы можем рассчитывать, не продавая душу той или другой стороне. Это то, чем мы можем владеть, оставаясь свободными.
— Лишь тот видит всю картину, — пробормотал он, — кто выходит за ее рамки.
Лучшее, что в нас есть, тонет в наших пороках.
Убийство-тяжкое преступление против убитого.Самоубийство-тяжкое преступление против тех,кто остаётся жить.
Когда дело касается любви, люди способны убедить себя в чем угодно. Несмотря на все очевидные доказательства прерывистости жизни, этой долины с множеством расселин, и огромной роли слепого случая в нашей судьбе, мы упрямо продолжаем верить в непрерывность происходящего, его причинную обусловленность и значимость. Но мы живем на поверхности разбитого зеркала, и каждый день на нем появляются всё новые трещины.
Алхимия музыки — такая же тайна, как математика, вино или любовь. Возможно, мы научились ей у птиц, а может, и нет. Может быть, мы просто существа, вечно ищущие высшего восторга. Его и так незаслуженно мало в нашей жизни, которая, согласитесь, до боли несовершенна. Песня превращает ее во что-то иное. Песня открывает нам мир, достойный наших устремлений, она показывает нам, какими мы могли бы стать, если бы нас в него допустили.
День, когда я влюбился без памяти, — день начала моего рабства длиною в жизнь.
Нет, эта история о сильной, но непоследовательной любви, о разрывах и примирениях, о любви вечного преодоления, — она лишь крепнет от препятствий, которые ей приходится преодолевать, хотя за ними ее ждут всё более тяжелые испытания. Любовь — бег с препятствиями. Расходящиеся, пропадающие из виду тропинки неопределенности, запутанные лабиринты подозрений и предательства, уносящаяся вниз дорога самой смерти: таков ее путь. Это человеческая любовь.
Моя мать была разочарованной альтруисткой, рассерженной женщиной, которая явилась в этот мир, ожидая найти здесь более привлекательное место, и никогда не смогла оправиться от обескураживающего ее открытия, что нормальное человеческое существование - это вовсе не беспечная радость, а беспросветное страдание.
Что такое "культура"? Загляните в словарь. "Совокупность жизнеспособных микроорганизмов, выращенных в определенной питательной среде". Корчи бактерий на стеклянной пластинке; лабораторный эксперимент, называющий себя обществом. Большинство из нас, приспособленцев, смиряются с существованием на пластинке; мы даже согласны испытывать гордость за эту "культуру". Как рабы, голосующие за рабство, или мозги, голосующие за лоботомию, мы преклоняем колени перед богом всех слабоумных микроорганизмов и молимся о том, чтобы слиться с массой таких же, как мы, или погибнуть, или подвергнуться научному эксперименту; мы клянемся в своей покорности.
Взаимная влюбленность эффективнее любых берушей.
Мужская любовь - это своего рода самооценка. Мы позволяем себе любить тех женщин, за которыми, по нашему ощущению, имеем право ухаживать, о которых смеем мечтать.
Слишком много людей, произносящих слишком много слов; в конце концов эти слова обернутся пулями и камнями. Молчание Ардавирафа говорит за всех нас — тех, кто страшится власти этих подверженных метаморфозе слов