Рецензии на книгу «Носорог для Папы Римского» Лоуренс Норфолк

Он вам не роман! или Море волнуется трижды...

Девять лет дон Педро Гомец,
По прозванью Лев Кастильи,
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь….
(К. Прутков)

Хорошо быть Брэдбери. Особенно Малькольмом Брэдбери. Плывёшь себе, например, по круизно-ленивой малосольной Балтике, попыхивая импозантно трубкой, и шепчешь какой-нибудь умеренно пожилой даме нежности на ушко: «Годы скитаний по фронтам беззаконного постмодернистского воображения научили меня понимать смысл этих ключевых слов. «Концептуалисты» означает: шибко задумываться не стоит, мы и без того круты, мы все еще круты, что-нибудь да получится, и мы дадим ему имя искусства. А «постмодернистские» означает: понимаете, мы все вместе ищем спонсора, который это оплатит.» У меня такого опыта нет и не будет: я не только с трудом и неохотой отличаю две вышеуказанные в кавычках разновидности граждан, но даже и экстраверта от шуроповерта интроверта ни в жизнь не отличу, те, кто сидят на трубах, и те, кому нужны деньги, — тоже, в основном, на одно лицо - и только тех, у кого заряжен револьвер, и тех, кто копает — ни с кем не перепутаешь, да и вообще никаких вопросов - делом люди заняты. Тот момент, когда многодельный и вполне оголтелый мета-интер-квази-гипер-анти-текст, работающий на разнополярном заряде «умище vs высокомерие», перестаёт быть вялотекущим развлечением для интеллектуальных меньшинств и начинает вдруг приносить прибыль, я тоже скорее всего не улавливаю. Уж, наверное, не тогда, когда текст этот обзаводится бодрой аннотацией один в один как у костюмированного триллера про драконов там, пиратов, а то и профессоров религиозной символики и дворцовые интриги всяческих невиданных зверей в пышных исторических джунглях. Это только товарищам-мракоборцам Соколову и Панчину каким-то совершенно паранормальным образом удаётся мимикрировать, гнездиться и успешно продаваться с эзотерических полочек - Лоуренса же Норфолка любой уважающий себя ценитель «исторических романов» и песни про вот новый поворот раскусит и выплюнет не доходя до кассы, если, конечно, у него не запланирована гибернация плавно перетекающая в эстивацию, а потом и в эвтаназию. Потому что читать Норфолка и не впасть в спячку, да ещё и выйти из неё целым и невредимым — решительно невозможно. Не читайте (особенно, если и этот текст уже бросили, потому что неохота гуглить эстивацию или, наоборот, уже успешно в неё впали — не стоит благодарности).

Я вот исторические книжки вообще не люблю — за всеми, кто их пишет зачем-то, бродит совершенно потерянный демон Титивиллус с тяжёлым мешком досадных ошибок и нелепостей и нудит: «Ну возьмите недорого...» (с тех пор, как отменили летописателей, переписчиков и всю их нехитрую оргтехнику, в аду этот мешок больше никому не интересен) — и ведь берут же! А потом рассказывают по ролям с проникновенными интонациями, как всё на самом деле было и в какой последовательности внучка за жучку бабка за дедку вытянули репку и какая из этого польза вышла. Ну их! Зато недостижимая возможность спячки, истории как иллюзии, звенящая пустота которой надежно зафиксирована слепым хроникёром засохшими чернилами на пустом пергаменте - кротовой норы для эскапистов (кто это?) - мне очень даже нравится. В ней что хорошо, в спячке? Кто спит — тот обедает? И это тоже, само собой. Но главное — сны. А сны тоже неплохо поддаются пересказу — тут, запоминайте, очень важно по пробуждении в окно не смотреть: в потолок, в ромбики на обоях, в репродукцию картины дона Диего Родригеса де Сильва-и-Веласкеса «Сдача Бреды», во внутреннюю сторону век — это пожалуйста, но только не в окно (то, что на мониторе, тоже считается) — иначе все ваши видения смоет хлоркой дневного света и зловредным электромагнитным излучением повседневности — нечего будет рассказывать. Если же данное условие выполнено — можно приступать, но быть готовым к тому, что все смысловые связки и прочие логические сухожилия, мгновения назад ещё казавшиеся такими прочными и понятными, - порваны и растянуты, и если только что вы прекрасно знали кто все эти люди, как можно через шахту лифта попасть в Копенгаген, по какому праву ваш кот раздаёт индульгенции, почему Путину ни в коем случае нельзя есть макароны и зачем Джованни Медичи понадобился носорог, то теперь.. кто он такой этот потерпевший? куда он пошёл? И кому вообще это интересно? Да что это я, в самом деле? Как будто бы первая, кто когда-либо пересказывал сны…

Погружение. Такое вполне может привидеться, если задремать под бормотание Дэвида Аттенборо и шум бесконечно падающей с низкого северного неба воды. Холодная вода падает в холодную воду, а юное и отмороженное Балтийское море поглотило волшебный город Винету — может за грехи, может — вследствие естественного процесса таяния льдов, "в море таится дьявол, и лик его непостижим", в море таится селёдка (и забудем временно, что где-то на поверхности в другом измерении сосредоточенно дымит трубкой один из Брэдбери) и во тьме кромешной едва шевелится мерзлая, никому не нужная нефть. Люди делятся на тех, кто ловит селёдку и тех, кто упрямо пытается строить Церковь на топкой глине и сыпучем песке, неуклонно сползающей в мелкую бездну — хлипкий форпост, только что возведенные на краю света развалины, на осыпающейся штукатурке которых нарисован мир, уже успевший стать тесным и не таким уж, оказывается, чудесным. На тех, кто сидит в бочках, погружаясь на дно в тщетных поисках невиданного, и тех, кто топит в бочках ведьм. Люди делятся на оторванные конечности, насаженные на пики головы и вспоротые животы. На жирные тела и души, улетающие сигнальными ракетами в складки низкого неба. На поганых и верных. Чёрных и белых. На испанцев и портингальцев. На тех, кто плывёт на запад, и тех, кто плывет на восток. Тех, кто обязательно встретится (и разделит друг друга на конечности, головы, животы и прочие пульсирующие органы), и не потому что Земля круглая, а потому, что все дороги по-прежнему ведут в Рим. Мир осыпается, поглощается, катится, корчится, рвётся, струится, меняется, перестаёт быть символом и становится реальностью, перестаёт быть реальностью и становится кошмаром, перестает быть кошмаром и становится текстом, текст делится на знаки и перестает быть, исчезает и появляется в другом месте - но в римском болоте завяз камень, а на камне — Папа, который тоже уже почти разделился на плесень и липовый мёд, но очень хочет узнать, сборет ли слон уникорна. Мир делится на слонов и уникорнов. Камни делятся крошением. В море нет дорог.

В глубинах. Море не делится. В бесконечном вращении на неустойчивой вертикальной оси победившей энтропии и малых литературных форм, море - это бесчеловечная горизонталь, уходящая за горизонт сиюминутных смыслов, самая изменчивая стихия, вечно пребывающая в движении текучая древняя метафора, и в то же время воплощение упорядоченного хаоса, объединяющая и отменяющая безразличная мощь, как языком слизывающая все сложносочиненные и надуманные знаки отличия: города, пап, слонов, носорогов, утлые судёнышки покорителей мира - утверждающая другую правду. Море и есть этот роман, то монотонно, приливами и отливами, неторопливо переиначивающий сам себя: снова и снова возвращаясь к минувшим событиям и словно нехотя, но неуклонно достигая грядущих, повторяющий ключевые фразы, «пока их значение не начинает извиваться и скользить», то внезапно обнажающий художественные приёмы до костей на самом дне, то до тошноты укачивая мёртвой зыбью труднопроницаемых аллегорий, то сметая их валом колючего и малоприятного откровения. И герой этого романа — он один всего, остальные, кто делится, не герои — Дикарь без имени (Сальвестро тоже переводится как дикарь — ну надо же) познавший всю горечь и правду моря, солёность и водянистость крови, заглянувший в глаза селёдок-каннибалов и людей-антропофагов, никак не могущий сгинуть — волны раз за разом выплёвывают его, утративший где-то в пути свой наивный и опасный цивилизованный довесок в лице глупого великана Бернардо, ни к какой цели не стремящийся, а лишь вечно убегающий, пытающийся скрыться — вот на него вся надежда и есть, на человека, выплюнутого морем: он привезёт на радость папе носорога, восстановит справедливость, остановит энтропию, вернёт монахов в Узедом. На самом деле — нет. Никуда вернуться нельзя. Ни в какую инносенс. Море никакой не роман.

Всплытие. Хорошо ли, привольно ли быть Лоуренсом Норфолком? Человеком, который не смотрит сны, а показывает их, уверенно, и даже как-то отстранённо, вращая ручку зонтика, не способного защитить ни от какого дождя, раскрашенного во все оттенки контролируемого безумия и тотальной его симуляции? Легко ли понимать, что слова сами по себе умнее любых мыслей? Кожа глубже того, что под ней скрывается? Наверное, это дар, почти неподъёмный. Такую книгу, как «Носорог», можно было бы сочинять всю жизнь, для кого-то она могла бы стать финишным и триумфальным opus magnum, после которого уже только мастер-классы давать, любуясь на свои благородные седины, отраженные в пустых глазах преданных падаванов (а кто-то никак не может перестать писать рецензию на него) Но.. Норфолк-то «Носорога», страшно подумать, в 33 написал, сразу вслед «Словарю Ламприера» (которым я в своё время швырялась в стену, в чем до сих пор не раскаялась — потому что нельзя же так над людьми издеваться: хочешь полистать что-нибудь « жуткое до дрожи и смешное до истерики» (аннотация!), а попадаешь на экзамен по умению читать вообще — жутко и смешно, особенно, если провалишься), а потом и «Вепрь» и «Пир Сатурналла» - перенасыщенные до своего рода минимализма, успешные за гранью понимания, и это ещё не конец. Как тебе такое, Малькольм Брэдбери?

Норфолка вполне можно было порвать на цитаты, чтоб вам проще было решить, желаете ли вы принять вызов. Но я не буду, разве чуть-чуть: «… любая тайнопись Бога, загрязняется от прикосновений и прячется под наносами, отлагающимися вследствие частого использования». Вместо этого я открыла наугад сборник крылатых латинских изречений — любое же подойдёт, как цементирующее, обезболивающее и действенное средство от лёгкого несварения мозга… И знаете, что там было написано? «Ducunt volentem fata, nolentem trahunt.» Желающего судьба ведёт, нежелающего — trahunt. Как-то так. Просыпаемся.

ДП-2018 Августовский чёрный ящик. "Кокарды и исподнее"

Притягательно и мнимо

Кому по силам книга? Для начала
Хорошей книги требуются зори,
А к ним - века, сражения и море,
Чтоб сталкивало всех и разлучало.

(Хорхе Луис Борхес «Ариост и арабы»)

Море в начале книги имеется. Суровое северное море, не котел разогретого супа. Его приливы и отливы смывают утесы в море, уменьшая размеры Европы. Его стихия погребает языческий город на дне времени и серьезно нарушает фундамент, на котором стоит храм единой веры. Увы, строители последнего не вспомнили благостное имя Петра и доверились коварной глине. Морю, в общем-то, все равно, чьи стены будут разбивать волны, на чьих зубах будет от боли скрипеть песок, у кого будут рождаться стихи на берегу, как осложненье после кори, или проза, как мозаика из обломков корабля. На северное море может сбежать отпрыск, туда же может вернуться изгнанник, язычник, вестник беды, единственная надежда мечтательного приора. Я много могу писать про северное море, про дирижирующего старика-голландца, про лишенный меры бред, про вечную тоску селедки, кусающей себя за собственный хвост.

Я могу, но есть нюанс. Ни одно северное море не живет само по себе. Мировой океан един, в этом его сила, в этом его неоднозначность. Когда Одиссей собирался на пурпурногрудых кораблях искать людей, не солящих пищи, он мог себе позволить роскошь отправиться куда глаза глядят. Ко времени Колумба и Магеллана, люди уже примерно представляли, как мир выглядит, что до Индии можно добраться, держа курс и на запад, и на восток, что носороги в Дании не водятся, а любая дорога имеет два направления: в Рим и из Рима. Вот и автор заставляет своих персонажей перемещаться по свету, а связующим звеном назначает море – объединяющий и разделяющий символ.

Человечество давно использует море в качестве метафоры. Известно, что стократ благородней тот, кто при взгляде на толпу не сравнит ее с морем. Даже если дело происходит в Риме, где не достроенным еще маяком возвышается над волнами паломников собор святого Петра. Не сравнит армию, стремящуюся стереть с лица земли город Прато, с надвигающейся бурей. Не использует парусник, чтобы описать вечного странника, искателя, открывателя нового. Не поместит, в конце концов, носорога в трюм плывущего корабля, чтобы сатирически показать конец Европы образца 19 века. Потому что невозможно. Сколько можно одни и те же символы развешивать на каждом углу, как связки лука на пригородном базаре? Нужно избегать… или обыгрывать.

Норфолк, как настоящий постмодернист, выбирает второй путь. Пройдите железным гребнем по его тексту и вычлените то, что не является отсылкой, метафорой и иронией. Что останется – море? Я про него уже достаточно написал. Автор не стесняется дать пинок под зад церкви, красоте, любви и так далее по списку, что составили писатели 20 века. Но ведь не только пинает, еще и творит образы. Если въезд в Рим бродяги на мертвом носороге, вознесение над жаждущей зрелищ толпой фальшивого папы-слепца и куски хлеба, летящие в ту самую толпу от взорвавшегося чучела – все они не являются явно ироническими, но мощными (анти)христианскими символами, то я готов публично принять католичество. Ладно католичество, я готов принять язычество, если события в диких местах не являются сильнейшей пародией на «цивилизованный» мир. Где драма, трагедия и комедия могут вполне счастливо сочетаться? Конечно, на палубе провонявшего мочой корабля, на который боятся ступить крысы, а люди вполне себе успешно плывут и даже имеют конкретные цели. (Вам не смешно? Мне очень.) Или вот возвращение корабля, везущего носорога. Если та буря почти у порога дома не самая символическая со времен подарка Эола, то выкиньте собрание классической литературы на помойку, читатель, что эти книжки пыль собирают.

Автор показывает нам жизни человеческие. Они не слишком разнообразны, но изобразить их можно различно. Автор использует фильтры. Отвращение – если сытый человек рыгает, то громко, если выпускает ветры, то демонстративно. Сведенную к эпатажу реалистичность – если монах мастурбирует, то зачем это скрывать. Есть секс – самый разный, от классического до «кровавой наездницы», это придает чтению пикантности (извините за скрытый каламбур). А на фоне этого чистый образ девочки в белом платье, что ведет в болото, к смерти, в город и из него, людей и крыс, а все ради сложной игры. Вообще в книжке искать светлое и доброе достаточно сложно, если в первой главе самое жуткое даже не убийство матери на глазах ребенка, а селедки-каннибалы, то дальше череда смертей идет своим порядком и заканчивается, собственно, где и начиналась – в северном море. И к этому времени уже никого не жалко.

Жалко, что не состоялось противостояния слона и носорога. Что не нашлось девственницы для единорога. Что не описано окончательное обрушение монастыря. Папе не отомстили за Прато. Крысы договорились с котом. Книга закончилась логично.

Я могу высказать в конце рецензии свой восторг Норфолку. Но, наверное, будет лучше, читатель, если я напишу концовку стихотворения Борхеса (начало – в эпиграфе, среднюю часть найди самостоятельно). Эта концовка и идеально подходит к концовке романа. И вводит элемент времени, которое тоже важно в книге, пусть меньше, чем море. И еще она говорит о читателе, к которому направлено произведение. Да-да, читатель, чтение этого романа было не напрасным, но помни, море и время смоют и тебя, и Норфолка, и воспоминание о Вечном городе. Этот символ бесконечной конечности остается даже после того, как постмодернист обыграл все остальное.

Известность —
Одна из разновидностей забвенья.
Вечерний луч, тусклея на излете,
Касается покинутого тома,
И беглый свет скользит по золотому
Тисненью на ненужном переплете.
Безгласный том плывет по запустенью
Библиотеки через тьму ночную,
Столетье за столетием минуя
И мой удел, мелькнувший как виденье.

Долгая прогулка - 2018. Август. Бонус. Команда "Кокарды и исподнее"

Замечательный, мощный и типично норфолковский роман. При этом восприятие, кажется, играет со мной в странные игры: это не самая структурно сложная, не самая хитро отделанная и даже не самая дружелюбная к читателю книга автора, но как по мне, в "Носороге" есть нечто общее со всеми остальными романами. Перед нами этакая квинтэссенция творчества, с которой, как мне теперь думается, и следует начинать знакомство с автором.

С самого начала роман перекликается с "Пиром Джона Сатурналла". То есть, разумеется, всё совсем наоборот - та же тема дикаря, язычника, которому суждено столкнуться с цивилизацией, претерпевает метаморфозы и вновь проявляется в образе Джона. Нофролковский герой вообще существо слегка не от мира сего, приобщенное к трудноуловимому и не менее трудно выразимому сакральному знанию. Разница лишь в том, как это отражается в мировосприятии персонажей. Ламприер пугающе долго ничего не замечает, Сальвестро слышит где-то на периферии сознания смутные шепоты духов, герои "Вепря" все прекрасно понимают, но старательно разыгрывают иллюзию счастливого неведения, ну а Сатурналл берется изменить мир и где-то даже преуспевает.

Формально перед нами исторический роман с целым рядом отступлений и выполненных в разных стилях увертюр. Тут и описание монастырского быта, и знакомые по "Словарю" катакомбы города, где в темных закоулках улиц рождаются новые мифы, и морское плавание в дальние страны, и авантюрно-интриганская проза, и самый настоящий волшебно-мифологический роман. Но главной, как мне кажется, является тема зла, рабства и угнетения, противостояния несвободе. Здешний носорог всего лишь фикция, подобно вепрю, он лишь указывает на истинное зло. В конце концов, это просто маска, набитое тестом чучело, очередной способ уйти от главной битвы. Сразить вепря, добыть носорога - и умыть руки. Настоящее зло всегда скрыто во тьме. И вот, когда герои решают наконец бросить ему вызов, начинается подлинное противостояние - противостояние собственному бессилию. Именно это сломало Соломона Мемеля, именно этого не выдержал капитан Диего. Сальвестро встретился с Папой и предъявил счет за резню в Прато, но это не облегчило его груз. Так или иначе, он остается бессилен навеки, ведь он сам был там. После этого любое сведение счетов становится местью, но не судом, бессмысленной и обреченной на провал попыткой восстановить справедливость. Это понимают герои "Вепря", и к этому же после своего паломничества туда и обратно приходит Сальвестро. То, что казалось великой битвой, обернулось фарсом, и герои застывает между двух миров, между тьмой и светом. Разница лишь в том, что Соломон и Сальвестро идут в разные стороны. В мрачном и далеком средневековье нельзя поразить даже видимость зла, свергнуть диктатора и казнить палача. Пройдя свой путь до конца, Мемель находит "своих". Сальвестро же, реликт давно ушедшей эпохи, остается один и уходит во мрак, куда до того ушел весь его народ.

Но что-то меня занесло, давайте теперь поговорим о том, что ждет читателя, который знать не знает никакого Нофролка и вообще открыл книгу случайно. Перед нами превосходно отделанный, выполненный с невероятной деталировкой авантюрно-исторический роман об интригах папского двора и противостоянии португальцев и испанцев за первенство в освоении новых территорий. Средневековье у нас мрачное и неприглядное, с крысами, язвами, струпьями и прочей мерзостью. Местами Норфолк совершенно сознательно доводит градус мерзости до предела, переводя происходящее в фарс, и тем спасает уставшего от мрачной серьёзности читателя. Получается, что это все как будто в шутку, не по-настоящему. И тем отчетливее эмоционально воспринимается мерзость совершенно реалистическая и жуткая, скрытая в мелочах. Большая часть сюжета разворачивается в Риме, так что это наверняка придется по душе любителям Италии. Хотя, пожалуй, они рискуют увидеть свой любимый город совсем не таким, как он им рисовался в мечтах. Структурно же "Носорог" это история героя-хюбриста, бросающего вызов традиционному порядку вещей, борца за свободу в мире, где насилие и рабство являются единственной возможной нормой. При этом самый важный путь Сальвестро пролегает в глубине его души, это своеобразный поиск равновесия в ставшем с ног на голову мире. Несмотря на стилистические изыски и прихотливо раскрученный сюжет, финал остается висеть в воздухе последней несыгранной нотой - читателю предлагается искать ответы в глубине норфолковского калейдоскопа идей, они скрыты за слоями текста, как бронзовый слепок Эзе Нри оказывается скрыт под слоями глины. По моему скромному мнению, вершины своего мастерства Норфолк достигает в "Обличье вепря", а "Пир Джона Сатурналла" будет наиболее понятен для неискушенного читателя. Но если вы стремитесь именно разобраться в Норфолке и решить для себя, ваш ли это автор, имеет смысл взяться именно за этот роман.

Прочитано в рамках игры "долгая прогулка", команда "Тюлени любви", сентябрьский тур.

Плавучий писсуар

Книга, больная биполярным расстройством

Лоуренс Норфолк - в чем-то образец современного писателя-постмодерниста. Критиковать его - все равно что критиковать массовую индустриализацию, типовую архитектуру или империи фаст-фуда. Все равно что критиковать современность. А если вы не Бодрийяр и не Уэльбек, то критика современности априори занятие неблагодарное.

Жорж Перек в одном из своих интервью говорит о том, что если вы увидели в его книге "Вещи" манифест против общества потребления, вы ничего не поняли. Лукавит, волосатик. Он, дескать, считает, что общество потребления предоставляет индивиду простую, понятную разновидность счастья, что само по себе неплохо. Так что воздержимся от моральных суждений. Если книга Норфолка плоха, то плох сам современный литературный процесс, выдвигающий на переднюю линию фронта подобные произведения. А кто мы такие, чтобы сомневаться в "невидимой руке", совершающей отбор на литрынке?

Так что пробежимся по достоинствам романа, коих немало.

Объем? А что объем? Гигантомания - не обязательно признак графомании. Вспомним Пруста, Музиля, Томаса Манна, Льва нашего Толстого... Жанр книги? На первый взгляд, приключенческо-авантюрный, но конечно, "Носорог для папы Римского" - это истинный гипертекст, даже метатекст с отсылками к Джойсу (описание персонажа сквозь призму процесса его физических отправлений), Рабле (с его комическим натурализмом), Жюлю Верну (с его традицией описаний фантастических путешествий), Бахтину (с его карнавализацией), Вольтеру (с его антиклерикальной сатирой) и многим другим столпам мировой литературы.

Сюжет строится вокруг похождений двух незадачливых друзей - Сальвестро и Бернардо - будто бы созданных для попадания в различные переделки: то они ищут сокровища подводного города где-то далеко на севере Европы, то возглавляют поход монахов Узедома к Папе Римскому Льву Х, то, наконец, оказываются в Африке в поисках необычного зверя с рогом на носу. Этим авантюристам, как водится, благоволит судьба, и они сухими выходят из воды, в то время как иные, более серьезные персонажи гибнут. Помогают друзьям политики-интриганы, а также слабые, на первый взгляд, женщины: девочка-экстрасенс Амалия, дочь африканского короля Уссе. И все, как ожидается, разрешается к лучшему в этом лучшем из миров, правда, не для всех: один из неразлучных друзей таки гибнет в конце, но впрочем, автор жертвует не самым интересным из главных героев, так что слеза на глаза точно не наворачивается.

Итак, написано вроде бы живо, интрига задерживается в одних и тех же декорациях не настолько долго, чтобы наскучить читателю, и в то же время достаточно для того, чтобы вызывать у неискушенных читателей XXI века "эффект присутствия". Проскальзывает мысль, что Норфолк - это такой Перес-Реверте для интеллектуалов. Таким мог бы быть Умберто Эко, если бы умерил свою страсть к энциклопедизму. Да что там, многие авторы творят в похожем жанре, но добиваются меньшего - взять какую-нибудь Хилари Мантел. Так что же, черт подери, не так с этим текстом?

Я уже упоминала в начале рецензии Уэльбека, а не в моих правилах зацикливаться на одном, пусть даже и очень достойном имени. Однако именно он сформулировал как нельзя лучше один из критериев качества литературного продукта. Не то чтобы дошел до этого своим умом: если совсем честно, то подсмотрел у Шопенгауэра, - но не суть. Так вот, наш французский мизантропический современник считает единственным условием хорошего стиля, "когда автору есть что сказать". Вот так просто. Мне показалось, что Норфолк веселился и наслаждался недоумением читателя слишком долго, чтобы быть по-настоящему забавным. Что шутка длиною в восемьсот с лишним страниц несколько затянулась. Что многое в книге было откровенно лишним (африканская часть действительно хороша, но избыточна, избыточна!). Что чтение, по большому счету, не открывает новых горизонтов, не предлагает новаторского подхода к старому и не обещает идейно-нового.

И, наконец, стиль! Мне одной кажется, что с этой цитатой что-то не так?

Солдат, Великан, Вор: разобщенное трио или же рассеченный амфибрахий, оставшийся без единого горба дромадер, волочащийся в трех направлениях одновременно.

Почему трио нужно было сравнивать именно с дромадером? Разве у него ТРИ горба? Можно списать это на парадоксальное мышление автора, но Норфолк далеко не абсурдист, его картина мира в чем-то вывереннее и логичнее, чем у таких классических демиургов, как Гомер и Джойс.

Не скрою, цитата может понравиться, как нравятся иногда непонятные стихи. Писал же "темно и вяло" у Пушкина поэтический дуэлянт. Но при всем при том гениям были интересны Печорин и Онегин, а не Ленский и Грушницкий.

По мне, так и Норфолк из той же когорты писателей второго ряда: формально безупречно, но новых смыслов не создает. И покончим на этом с литературными претензиями.

Долгая прогулка. Август. Бонус

Команда "Кокарды и исподнее"

Битва интеллектов проиграна... в очередной раз

Впервые после прочтения книги я совершенно не знаю, что о ней сказать.
Это произведение оказалось настолько высоко интеллектуальным бестселлером для меня, что даже фамилия автора стала открытием - не читала, не слышала, не знала. Осилив сей многостраничный опус, могу смело заявить, что пусть бы так и дальше оставалось - расширить читательские горизонты не удалось, помериться интеллектами - тоже. Ну и ладно. Кому-то можно быть и красивыми, и это явно не автор.
Постмодернистский взгляд на средневековую историю оказался блюдом весьма своеобразным - очень много информации, которая для такого дремучего читателя, как я, оказалась неинформативной (прошу прощения за каламбур, но иначе выразить свои ощущения не получается). Огромное количество букв, персонажей, сюжетных линий и мест действия категорически отказались складываться в единый сюжет, доступный моему восприятию. Отдаленно напомнило ощущения, испытанные во время первого знакомства с творчеством Бальзака - невероятное количество словесных (в данном случае - исторических и персонажных) кружев, в которых запутываешься и тонешь, забывая, о чем идет речь.
Впервые же в книге мне встретился и главный герой, который в ней совсем не главный. Само его существование является лишь фоном для всего остального, которого до безобразия много. Здесь и противостояние Испании и Португалии за колониальную пальму первенства, и закулисье папского двора, и религия, и "освоение севера", и путешествие в Африку, и излишняя детализация физиологических процессов, и даже экстрасенс в количестве одной штуки... Очень, очень много ингредиентов в этом блюде - бесконечная смена декораций и действующих лиц больше напоминала калейдоскоп, в котором картинка меняется до того, как ты успел рассмотреть предыдущую. Некоторые из картинок получились весьма яркими и запоминающимися - крысиные войны в Риме, зарисовки различных событий папского двора, убогий и суровый монастырский быт, только почему-то они так и осели в памяти именно отдельными картинками, никоим образом не связанными с основным сюжетом. Впрочем, суть основного сюжета также осталась для меня нераскрытой тайной.
Подобного рода литературу я не читала и читать не буду (по крайней мере, добровольно), поэтому сравнивать прочитанное мне не с чем, понять крайне сложно, а проанализировать вообще невозможно. Даже на малейшую толику объективности не претендую, ибо настолько "не моё" мне еще не приходилось читать в текущем туре ДП.

Долгая прогулка 2018. Август. Бонус. Команда "Непричёсанные мюсли".

Если спросить меня о Норфолке, то я скажу, что это, наверное, какой-нибудь герцог, которого я видела в каких-нибудь сериалах, типа "Тюдоров" или "Пустой короны". То, что существует писатель, я бы не сказала. Вот настолько он известен в узком круге меня и читалки. Почему я читала "Носорога..."? Потому что в "Словаре ламприеров" есть ужасное слово - постмодернизм. Но иногда я начинаю задумываться: может зря я обхожу его стороной? Может лучше читать его, чем о том, как у кардинала разверзлась жопа и вонь взлетела к самим сводам?

С первых страниц меня не покидало ощущение, что я читаю нечто из фентези. А когда мне наспойлерили, что там будут и драконы (судите сами, насколько они там есть), я вообще порадовалась. Этакая сказка для взрослых, где странные мужчины, найдут город богатств, утерянный под водой, спасут его и все станут жить долго и счастливо. Но что-то явно пошло не так.

Фентези превратилось в псевдоисторический роман, в котором описание чего бы то ни было превращалось в очень длинное и скучное описание чего бы то ни было. Но если у определенного эпизода очень подробно описано начало, еще не значит, что он заслужит и конец. За четверть книги, в которой описаны трехсотлетние мытарства церквушки и монастыря на краю мира, я успела с ним сродниться, проникнуться сочувствием (как и многие) к Йоргу. Как вы думаете, что стало с монастырем в итоге? Вот я и не знаю. Зачем автору писать об этом? Он словно забыл об этом своем герое (назову это место именно героем, потому что для меня оно ожило).

Другие герои, которые с нами с первых страниц, Сальвестро и его друзья - сначала напомнили мне тех клоунов из "Деревни дураков" (ну вы же поняли). Когда речь шла о них, у меня просто в голове звучала музыка из этого ситкома. Но, чем дальше в лес, тем больше дров. Музыка становилась тише, клоунский грим сползал, и вот я уже вижу просто нескольких мужиков, которые ведут себя как последние твари, разбойники с большой дороги.

Ну и пару слов о том, из-за чего весь сыр-бор. Носорог. Этот Папа явно отличился оригинальностью. Слон у него есть, теперь подавайте ему носорога. Из-за него туева хуча людей прется через пол-мира, находит, а затем тащит этого носорога обратно. Помирают в пути (носорог тоже), а все потому, что Папе захотелось.

В общем, такая вот оценка получилась. Герои, за исключением Сальвестро и Йорга, практически ничем не запомнились, сам сюжет достаточно скоро выветрится у меня из головы. Сказать, что книга совсем плохая - не могу, но и хвалить ее мне не хочется. Сначала меня заинтересовал именно исторический аспект, но когда все свелось к каким-то одномоментным событиям, вне общемировой истории, я поняла, что без википедии не разобраться, и решила сделать это позже. Почему писатели все больше переходят к реальному описанию вещей, и чем гаже вещи ты выносишь на обозрение, тем более ты крут, что ли? Нет, мне не нужны мимимишные описания с ароматом фиалок. И мне нравится, когда все сделано достаточно жестко, но, люди, ведь и границу надо иногда знать. Зачем читателю столько омерзения? За сим отставляю книгу в сторону удаляю книгу с читалки, и из моей памяти. Не прощаюсь.

Постмодерн для Читателя

На философских факультетах, как и на филологических, в начале обучения изучаются работы, написанные в Античности, Средневековье и в эпоху Возрождения. И вот пока все это происходит, студенты томятся. Им обычно хочется как можно быстрее перейти к чему-нибудь более современному. В идеале — к изучению того, что было написано в ХХ веке.

Однажды этот благословенный день наступает. Нередко в этот момент приходится вспоминать о призыве бояться своих желаний. Потому что среди экзистенциализма, поструктурализма и прочих -измов люди неминуемо повстречаются с их собственным носорогом — постмодернизмом.
В момент встречи многие начинают тосковать о классических текстах. Вот так историк философии, столкнувшись с Деррида начинает с теплотой вспоминать Платона. Наверняка есть и филологи, которые с большим удовольствием перечитали бы Гомера, чем прочли бы хоть одну книгу Лоуренса Норфолка.

Тем не менее, у постмодернизма есть и свои достоинства.

Известно, что игра — естественный способ познания мира для ребёнка. Дети способны играть дни напролёт, не уставая. В определённом смысле так проявляется не тяга к развлечениям, а тяга к познанию. Ребёнку все интересно.

Взрослый — существо, пресыщенное познанием. Мы чаще получаем знание в связи с необходимостью, чем в связи с порывом. И хотя взрослые люди тоже играют в какие-то игры, а порой и получают от этого удовольствие, в этом всегда таится нечто грустное — осознание ограниченности своих возможностей и конечности игрового процесса, его вписанности в «нормальную» жизнь. Игра уже не воспринимается как нечто постоянное. А заявления наподобие «Вся наша жизнь — игра» воспринимаются многими со здоровой долей скепсиса, который связан с пониманием того, что к этой игре взрослый относится серьёзно, а также с тем, что переиграть жизнь не получится, ровно как и отыграться.

Всегда воспринимала постмодерную литературу как попытку доктора Хауса сходить на дискотеку. Писатели выделывают коленца, облачаются в подходящую одежду, включают музыку, делают вид, что им неважно, что они временами нелепы, а ещё — что всё именно так и задумывалось. Тем не менее, пастиш, деконструкции, подобия, отсылки и симуляции нередко выглядят как игра взрослого мужчины или женщины в кубики. В этом процессе самое важное — не кубики и то, что с ними происходит, а само заявление «Я играю». Читатель, соответсвенно, имеет возможность приобщиться к этому высказыванию.

«Носорог для Папы Римского» — типичный постмодернистский текст. Лоуренс Норфолк играет в нем в историю. Эта книга пытается прикидываться приключенческим романом, но читатель имеет возможность почти сразу осознать, что это — игра в приключенческий роман и игра в исторический текст.

В краковском Национальном музее есть зал с работами польских художником второй половины ХХ века. В нем на стене есть вопрос о том, может ли искусство ничего не выражать. Ответ у людей будет разным. Точно так же и о «Носороге для Папы Римского» кто-нибудь обязательно скажет, что это бессмыслица, которая не выражает ничего.

Тем не менее, человек устроен так, чтоб искать смыслы. Мы иначе не может. И я бы сказала, что человек — не столько прямоходящее или мыслящее существо, сколько существо интерпретирующее. Именно это объясняет то, почему одни люди создают постмодерные работы, а другие ими наслаждаются.

«Носорог для Папы Римского» — находка для интерпретатора. Если хочется сыграть в умствование — вы по адресу.

Для начала читателю предстоит определиться, кто будет для него главным героем — язычник Сальвестро, Папа, приор монастыря, рабыня из далекой страны или сельд-каннибал. Прочитать книгу можно с любой из этих позиций. И раскрываться она будет всегда по-разному. Так что текст вполне подходит для того, чтоб читать его в тюрьме, на необитаемом острове или в деревне. То есть в каком-то месте, где у вас немного книг, но есть время для чтения.

В национальных парках есть маркировки туристических дорог. Можно выбрать для себя маршрут подходящей длины и сложности. «Носорог для Папы Римского» — местность только с длинными маршрутами. Но не все они так уж сложны.

Если вам захочется отправиться в путь, который потребует от вас альпинистского снаряжения — задайтесь вопросом о том, что есть исторический факт и где грань между историей и литературой. Подумайте, когда историк становится литератором и наоборот. Для этого вам потребуется разобраться в особенностях функционирования Папского двора, историей Италии, Испании и Португалии. Идя по этой дороге, читатель также сможет ответить себе на вопрос, какие приёмы необходимо использовать, что заставить других верить в подлинность ядра книги.

Если вы ходите прогуляться с небольшим рюкзаком и фотоаппаратом — следуйте за Сальвестро. Вас ждут вопросы о роли личности с истории, о том, сохраняет ли история личность как факт или же создаёт личность как миф. На этом пути вы сможете сделать на память сентиментальные снимки, изображающие одинокого человека, идущего по жизни с напарником, партнёром, бесконечно далёким в душевном плане, хотя и находящимся рядом. Вы запечатлите судьбу того, кто идёт за своей мнимой звездой — в поисках сокровищ затонувшего города, о котором рассказывала когда-то мама (читай — в поисках места, где можно быть как дома) и проходит через «подлинное» — ценности других: путешествует с разбойниками, ведёт монахов с острова в Рим, а потом назад на острова, плывет за носорогом для Папы. Сальвестро окружают желания разнообразных людей, часто спонтанные и нелепые. Его окружает одержимость и надежды других. В финале же этот герой уходит куда-то по льду да так и не возвращается. Печальный итог, если учесть, что его мечта — город под водой.

Лоуренс Норфолк позволяет нам прочесть «Носорога для Папы Римского» и как историю про себя, и как историю про них. Как историю про поиск высшего смысла и про необходимость иметь хоть какую-то цель, чтоб жить в мире, наполненном испражняющимися, насилующими, убивающими, умирающими, сморкающимися, напивающимся, пускающими слюни и совокупляющимися в грязи людьми.

Каждый волен выбирать то, что сможет его отвлечь. Будь то носорог, затонувший город, Рим или одна из книг Лоуренса Норфолка. И последнее — далеко не худший вариант.

Долгая прогулка 2018, август, бонус. «Филологовище»

Имя Зверя

«Имеющий уши, да услышит!»

Воистину сказано, что каждому времени требуется своя психотерапия, ибо в каждом периоде своего существования у человечества своё безумие, свой Зверь в голове. Вот Папа римский в эпоху Возрождения, например, возымел охоту содержать в личном зверинце носорога, а современному постмодернисту Лоуренсу Норфолку очень захотелось рассказать об этой истории. Довольно интересно было, читая, наблюдать, как причуды бесноватого Ренессанса соединяются с абсурдными постмодернистскими фантазиями Норфолка. И, если вспомнить Фуко, для которого история – это самое масштабное из проявлений человеческого безумия, тотальный беспредел бессознательного, то становится понятным и смысл этого «исторического бестселлера», который я бы, конечно, бестселлером не назвала, поскольку роман рассчитан исключительно на узкую, особо интеллектуальную аудиторию читателей, которым не страшно явление литературного постмодернизма, внушающее основной массе читателей неуверенность в себе и комплекс умственной неполноценности. Для литературных гурманов роман Норфолка станет очередной тайной, которую они с упоением будут разгадывать, отыскивая и обдумывая в авторских метафорах символы и смыслы, коих в книге несказанно много.

«В море таится дьявол, лик его непостижим».

Повествование романа слишком громоздкое и довольно утомительное, давящее хаотичным, на первый взгляд, переплетением историй: о Балтийском море, о мифическом городе Винета, и о реальном городе Святого Петра, о монахах церкви на острове Узедом, и о двух неразлучных друзьях Сальвестро и Бернардо, о Папе римском, о приключениях мореплавателей, о крысиных войнах, о любовных утехах высшего духовенства, и о жестоком разорении испанскими наемниками Папы в 1512 году города Прато. Но, вместе с тем поражает историческая точность описания деталей городской жизни и быта того времени, местами мрачного, а где-то ироничного. Удовольствие от красот текста я получила лишь частично: это и описание моря с его подводным миром, это живописные картины крысиных битв, уличные зарисовки, и сцена мессы с ошалевшими людьми, больше похожая на сошествие в ад. В остальном же текст тяжёл, давит нескончаемой, отчасти затянувшейся лавиной слов и персонажей, в которой не сразу можно уловить суть и намерение автора, но, к счастью, трактовать все это измученный разум читателя может как угодно.

Норфолк погружает читателя в легендарный мрак средневековья, где все беспросветно, безнадёжно и пропитано фатальной безысходностью. Люди заняты лишь удовлетворением физиологических потребностей, попутно улучшая быт, наживая добро не всегда честно и в соответствии с законами Божьими. И где же душа? Где дух Любви? Где Бог, которому посвятили жизнь монахи? И чьи наместники на земле должны учить истине? Где оно, Божество? Для паломников Рим – святой город, а для его обитателей это место, порождённой отчаянием, жестокой борьбы за выживание, в которой большинство проигрывает. В римском воздухе витают запахи разложения, на лицах скорбь, равнодушие, злоба, какофония толпы поглощает голос индивидуума, а над всем этим Папа «служит мессу за упокой души тех, кто скоро умрет». Прочитать такое и не развести интеллигентскую мерехлюндию на почве бессмысленности своего существования сможет не каждый…

«О чем думают крабы, расчленяя друг друга?»

Писательская неповторимость Норфолка наиболее ярко проявилась в описании морских путешествий, моря и жизни подводного мира, что, конечно же, найдёт отклик в «морских душах» читателей, любителей приключений. Однако и в этой части авантюрного сюжета не обошлось без иносказаний, ведь море у автора с его метафизическими безднами не только символ хаоса этого мира, создаваемого природой, но и человеческим обществом, руководимым исключительно своей алчностью и глупостью.

«Море носит одежду своих апостолов, ест их пищу, пьет их вино, до отвала набивает пучину их щедротами. Его плавающие баловни настороженно прислушиваются к реву лишенных плавников существ, их мычанию, ржанию, блеянью, доносящемуся из пробитых волнами стойл. В недоумении наблюдают они за тем, как покрытые шерстью существа перепрыгивают через борта – вослед своим главарям, вослед – в пучину. Они не так глупы, эти плавающие баловни моря…»

Циничная завоевательная политика мертвеющего день ото дня католичества с его кровавыми крестовыми походами и утверждением своей власти над захваченными территориями обесценивает человека, превращая его в катализатор энтропии, хотя, казалось бы, мыслящее существо, наделённое искрой Божьей, должно противостоять этому процессу в общественной жизни. Но люди у Норфолка маргинальны, они слились в сплошную массу тел, возбуждённую, издающую животные бессмысленные звуки, это уже «молитвенный рёв», «священный рык», и месса уже не содержит в себе таинства, а превращается в разнузданную оргию. И очень иронично на фоне всего этого звучат слова в церкви: «Иисус! Иисус! Омой меня, Христос!».

Церковь на берегу, возведённая крестоносцами несколько веков назад как символ наивысшей папской власти на земле язычников, ныне разрушаемая стихиями, осела и развалилась, похоронив часть себя в море – это ли не знаменательное предсказание эпохи Реформации, которая была развалом всей католической системы вследствие духовного разложения духовенства? Монах Йорг, ещё не потерявший веру, выражает смутную догадку: «Но почему она вообще начала обваливаться? Лучше, брат, спросите себя об этом…» Люди грешат и каются, каются и грешат, а церковь по кускам летит на дно морское, и никакие нечеловеческие усилия, никакие подпорки жалкой кучки преданных своему делу монахов не могут противостоять процессу разрушения самой главной Церкви…

«И расскажи об этом Господу, когда Его увидишь».

О существовании в X-XI веках сказочно красивого и богатого славянского города Винета, крупного торгового центра на побережье Балтийского моря, исследователи спорят по сей день. Однако он, действительно, упоминается в старинных хрониках XII-XIII веков как город Юлин (или Юмна), который был наводнён язычниками: варварами, греками, славянами, саксами. Точное местонахождение Винеты неизвестно, но по одной из версий учёных им является остров Узедом. Богатейший город Балтики был разграблен и затоплен разрушившими шлюзы и дамбы датчанами. Сыном одного из тех мифических народов является Сальвестро, главный герой книги, бывший наемник, мать которого когда-то убили как язычницу островитяне Узедома, и считавшие его самого погибшим. В поисках заработка и с целью скрыться от преследующих его из прошлого врагов, этот авантюрист вместе с опекаемым им дебиловатым великаном и силачом Бернардо ввязывается в интригу сильных мира сего по разделу Нового Света в начале XVI, результат которого в споре между португальцами и испанцами зависел от Папы, обладавшего неограниченной властью.

«Ярусы лиц образовывали пирамиду, на вершине которой восседал Папа».

Ох, уж этот странный Папа, возжелавший получить в подарок некого экзотического зверя, имени которого даже никто не мог точно назвать! Его прототипом стал Лев Х (в миру Джованни Медичи), довольно светский субъект, жадный до роскоши и развлечений, весьма равнодушный к религиозным вопросам, но увлечённый искусством, литературой, охотой. Именно на его пиршествах из пирогов вылетали живые соловьи, именно при его дворе был белый слон Анно, которого научили опускаться перед Папой на колени, и это именно его осудил реформатор Мартин Лютер. Он был щедрым меценатом в области культуры, что требовало значительных вложений в казну. И он нашёл их источник: началась торговля индульгенциями и церковными санами. Фактически цель правления Льва Х свелась к добыванию денег. Именно Сальвестро, язычник и ведьмин сын, дал возможность португальцам получить расположение Папы, добыв для него диковинного зверя, которому того хотелось испытать в схватке со слоном.

Ну, а что же сам Зверь? Если огромный слон всегда символизировал силу и власть, то чем является носорог? Как мне показалось, всё предельно просто: в переводе с английского «rhinoceros», «rhino» – носорог и… деньги! Здесь, сами понимаете, возможности для постмодернистских интерпретаций смыслов романа приближаются к бесконечности!

Герои у Норфолка тусклые, никаких характеров, никакой индивидуальности, есть только небольшие истории из их прошлого или настоящего, на основе которых трудно судить даже о сути некоторых их поступков. Папа Лев – это едкий ум, злой язык, одинокая душа, тонущая в низменном, несмотря на то, что «Его слово было словом Папы, а Папа был слугой слуг Божьих».

Для меня, например, осталось загадкой, над которой я долго ломала голову: кого или что искал на Узедоме вернувшийся из Африки Сальвестро? И куда он отправился искать своё счастье по замерзшим водам залива? Воспоминание о нём стало последним деянием монахов Узедома, для которых Его слово было делом всей жизни. Такие недосказанности в романе можно отнести к его положительной стороне: они интригуют, притягивают и заставляют обдумывать его снова и снова, обретая всё новые исторические находки.

Долго, но тщетно пытаясь найти в своём отзыве одну главную связующую мысль, я поняла, что отзыв на шедевр постмодернизма может быть создан только в том же жанре: центральной точки нет, обобщение смыслов невозможно, масштаб зашкаливает, а фантазия автора идёт рука об руку с реальностью и мистикой, и, пережив небольшое культурное потрясение, смиренно приняв все издержки исторической беллетристики Норфолка, я всё же смогла осознать, что

«Лицо Господа соткано из света»…

Долгая прогулка - 2018. Август. Бонус. Команда "Кокарды и исподнее"

Может ли набор слов считаться литературой?

Я бы просто написала нет, поставила точку, и это была бы самая короткая рецензия на ЛЛ. Но увы.

Каждая страница этой книги мистера Норфолка бурлит пьянящей оригинальностью, интеллектуальной энергией. The New York Times Book Review

Но что нового дала миру хотя бы одна страница этой книги? Новый набор слов? Тогда, думаю, мне тоже пора издаваться. Просто ставить слова в том порядке, в котором никто не ожидал и добавить селёдку (блин, это уже было).

Раздел сфер влияния в Новом Свете зависит от погрязшего в пороках папского Рима, конкретно от Папы Льва Х, которому вдруг очень понадобился носорог (понятное дело, слон-то у него уже есть). А все дороги ведут сами знаете куда. И вот по всем дорогам люди (?) стекаются в Великий город. Кто-то всё же отправится за носорогом, но это будет только после 600 страницы.

Аннотации нас готовят к оригинальной интерпретации событий мировой истории, приправленной философскими размышлениями и детективной составляющей. Отголоски древних мифов, загадки, лабиринты, драматическая история..

По факту мы имеем огромное количество событий, не имеющих никакого отношения к сюжету (или это сюжет не имеет никакого отношения к событиям?), невозможное количество абсолютно не запоминающихся персонажей, детали, детали, снова неважные детали, написаные иногда в таких отвратительных подробностях, что хочется закрыть книгу и никогда больше её не открывать, совершенно не интересное повествование и сложные конструкции.

В общем, ни удовольствия, ни новых горизонтов. Да, постмодернизм. Да, гипертекст. Но он не обязательно должен быть абсурдным и настолько бессвязным.

ДП-2018

Я человек простой – слышу «носорог», представляю носорога.

- Мелька, а давай почитаем про единорожек и феечек?
- Я читаю бонус к ДП, вечером тебе скину.
- А там про единорогов?
- А у носорога один рог или два?
- Бывает и один, и два.
- Кхм. Ну тогда да. Единорожка (носорог) и Феечка (Папа Римский).
- Меляяяя... блииин... =_=
(из закулисья моей жизни)

Что я ожидала. Кто-то хочет подарить Папе Римскому носорога, потому что так надо; либо это эдакий Троянский Ко…Носорог.
Что я получила. Задумчивую многовековую сельдь, военные флешбеки, море, приключенцев и прекрасные цитаты про «что хотел сказать автор» (образность).

Ветер поёт, и слышится
Песня его молитвами:
Жажда дожить до нового
Мира людей несломленных

Выше летят знамением
Птицы войны в забвении
Наших путей изменчивых
То, что давно обещано

Ветер крепчает, и выше волна
Лодку качает седая Луна...

ARDA - Песня Ветра

Начитавшись «Афинские убийства, или Пещера идей» , где эйдические образы были в каждой строке и по паре между строк, я представляла все описываемые события «НДПР» в 2 или даже 3 вариантах. Как моя крыша не поехала? Никак, она поехала. Я напоминала монахов на уроке географии, кажется, всех сразу.

А на остров Ортигия каждую осень прибывают перепелки, единой стаей летят они туда через море – низко, чуть ли не над самой водой. Ничто не может сбить их с курса, ни паруса, ни лодки – паруса они рвут на куски, лодки опрокидывают: так неукротимо их стремление к цели. Даже если на пути повстречается ястреб, перепелиный вожак, рыщущий впереди и по бокам, уведет его в сторону, жертвуя собой, чтобы могли долететь остальные…
– Я все понял! – Брат Фолькер, преисполнившись волнения, вскочил, а Йорг склонил голову в знак готовности выслушать его. – Тайну перепелов постигнуть нетрудно: перепела – это души: они, когда одиноки, пребывают в смятении и только вместе могут найти верный путь. Их вожак – сам Христос, он приносит себя в жертву ради спасения остальных, а лодки и паруса – это земные страдания, через которые дóлжно пройти, дабы достичь райского острова…
Брат Георг вскочил на ноги.
– Еретическая чушь! – возопил он. – Не может быть так, чтобы рай находился на земле. Перепела – это грешники, ведомые своим пророком, то есть лжепророком, которого справедливо карает меч Церкви. Вот в чем истинный смысл ястреба!
– А вот и нет, – отозвался брат Берндт. – Конечно же, ястреб – это испытание для того перепела, что залетает слишком далеко, отклоняется от пути…
Брат Вальтер глубокомысленно кивал, брат Ханно выказывал несогласие, брат Кристоф считал все эти толкования нелепыми – в отличие от брата Харальда, видевшего в них истину. Вскорости разразился жаркий диспут, в ходе которого каждый высказывал свои предположения, строил гипотезы, причем в качестве аргументов все пользовались цитатами из «Психомахии». Остров был раем, Эдемом, второй Землей обетованной – или же горнилом огненным, Содомом, адом на земле. Для одних перепела означали ангелов, для других – посланников дьявола. Святые – так думал Вульф. Грешники – так думал Вольф. У Вильфа своего мнения не было.
– Да нет же! Нет! – вскричал Йорг. – Неужто вы не понимаете? Перепела ничего, совсем ничего не означают. Они – просто перепела!
Но они не понимали. Они сидели и хмуро пялились на чертеж, а Йорг все потчевал их рассказами про Скифию, в которой живут татары с синими лицами, те, что вместо одежды натягивают на себя кожу убитых врагов, а также беловолосые альбаны с побережья, так умело натаскивающие своих собак, что те приносят им туши быков, львов и даже слонов. Братия же истолковывала его рассказы по-своему: это, мол, к тому, что папы обратили в лоно Церкви остготов. Быки – это тираны, львы – мавры, а слоны – все остальные племена Востока. Когда он рассказывал им о слонах Мавритании, выводящих заплутавшихся путников из дебрей, в их представлении слоны превращались в Моисея, взошедшего на гору Синай, а когда он говорил о тех же самых слонах, но только индийских, боевых, монахи превращали их в фараоновы армии, что преследовали Моисея и затем утонули. Йорг расстраивался и тосковал все больше.

Да, большой отрывок, но очень показательный.
Примерно на середине книги, решив перед отъездом выписать цитаты, я поняла, что в моей версии книги нет сносок, ни одной, вообще! Откопав более идеологически верную версию книгу, пришлось перечитывать с первой страницы. Честно говоря, книга со сносками читается намного легче, чем без оных, но всё ещё тяжелее, чем какой-нибудь РомФан. Мне удалось осилить все долги по книжным играм, но «Носорог» всё ещё был просто кучей текста.
У меня всегда возникает вопрос. Это книга большая потому, что слишком много деталей, или деталей много потому, что книга большая. Говорят, что сначала А.Дюма платили за каждую строчку, поэтому у него были потрясающие бессодержательные диалоги, потом стали платить за каждое слово. К чему это я? Может работу Л.Норфолка оценивали похожим образом?
В книге столько ювелирных отсылок, что, возникает ощущение, будто я попала курс английского языка для совсем продвинутых а-ля «мы на аристократическом английском обсуждаем чтение Платона на оригинале», когда сама всю жизнь учила японский.
Очень хочется написать объёмный текст о том, какая я крутая и вся «в теме», рассказать про постмодернизм и предпосылки к написанию книги, на что обратить внимание во время чтения,а что замалчивается, но чувствуется между строк. Но, я могу лишь сказать, что я устала от этой книги. Она, при кажущейся интеллектуальности и гениальности, производит унылое впечатление.
Обгадившийся из-за гнойника кардинал и поэтому ставший Папой Римским, изнасилованная женщина, крестьяне, утопившие женщину из-за того, что им показалось, что она поклонялась древним Богам. «Жуткое время, тёмные люди, эра грязи и мерзости» — это нам сейчас так кажется, а тогда всех всё устраивало. Может Вы думаете, что теперь-то всё иначе? А вот и нет!
Мне кажется, что хотя роман описывает глубокое средневековье, он направлен на наше время, такие же маски, религиозные войны, предательства и заблудшие души. Я не имею желания оскорблять ни одну религию, но отрицательно отношусь к оголтелым фанатикам в любой сфере, сектантам и идиотам (не психиатрическое заключение, а стиль жизни).
В моём случае, человека, не сильно погруженного в дебри философии и филологии, книга, хотя и была самым лучшим снотворном на протяжении недели, стала путеводной нитью в историю (показав пробелы и вызвав желание пересмотреть сериал «Борджиа»), напомнила, что мир, в котором мне выпало жить, ещё не самый мерзкий, а люди были говном в любую эпоху.

Подведу итог. Книга, хотя и посоветовала я её уже трём людям, меня и впечатлила, и расстроила. Можно сократить 2/3 текста, а смысл не потеряется. Перечитывать я её стану исключительно во времена бессонницы, а советовать в моменты кризиса и в контексте «знаете, я читала занимательный роман, думаю, Вам стоит его оценить».

Прочитано в рамках «Долгая прогулка 2018». Команда «Тараканы». Самый нудный и паникующий таракан Амелия. Аминь!
PS Сегодня выяснили, что у нас юбилей - 5 лет команде. Мы прошли сквозь разные игры, странные и не всегда честные, но всегда вместе. Люблю вас, милый девочки! Надеюсь, что у нас ещё будут юбилеи и праздники.
Палатник однажды - палатник навсегда!

Это одна из гениальнейших книг, прочитанных мной. Думаю, мое мнение разделят те, кто интересуется исторической литературой, кому интересны времена папского Рима, кого не оставляют равнодушным приключенческие романы, а также те, кто просто любит хорошие толстые книги.
В общем-то всю сознательную жизнь изучаю историю архитектуры и искусства, естесственно в непосредственном касательстве с политикой, мировой историей, историе культуры и истории религий. Эта книга меня потрясла. И как будто на каждой странице знакомые названия и имена, чему была несказанно рада, так как редко случалась возможность погрузиться с головой именно в этот период.
Все ведь знают разницу между плохим и хорошим учебником истории: в плохом только даты, события и документы, а в хорошем - люди. Так вот Норфолк (я думаю он не один год изучал тему) написал очень хороший "учебник истории", если отбросить сильную художественную линию романа.

Где-то есть особая граница восприятия: там слова перестают быть словами, они становятся тем, что они есть на самом деле. В именах и названиях отпадает необходимость. Что такое воздух? Вода? Огонь? Земля? Откуда взялось все живое? Почему ненавидят друг друга Эньи и Эзоду? Да и кто такой носорог? Как пришли люди? Вопросы.. и в то же время ответы. Мы все уже знаем, но просто забыли. Почему?
Кто все эти люди, окружающие нас? Властители, полководцы, святые отцы, писцы и канцеляры, враги, друзья, преследователи, охотники, убийцы, хитрецы, жертвы.. Кто они? И окружают ли они нас? Или просто идут своей дорогой? Бежать или стоять на месте? Быть здесь или быть там?.. Сколько имен может иметь один человек? И почему камни и собаки страшнее людей?
О том, откуда и куда идут люди. О том, от кого бежит один единственный (но каждый) человек. О том, как рушатся надежды и вместо цели оказыватеся стена или пропасть, а за ними - совсем ничего.
Но главное - о памяти.

Много людей и много путей пересекается в этом произведении. Здесь и искатели приключений и жалкие пьяницы, и беглецы, и предатели, подхалимы, убийцы, ремесленники и торговцы, монахи, повара, властители и подчиненные, бродяги и сторонние наблюдатели. И все, преследуя свои собственные цели, наперегонки спешат добыть и доставить новую "игрушку" для "постаревшего маленького мальчика", и ныне понтифика Льва X, подпрыгивающего и хлопающего в ладоши при виде очередного подарка.
Книга не только о людях. Она и о городах, живущих своей уникальной жизнью, хотя и невозможных без своих обитателей. Здесь и Рим - зятягивающее зловонное болото, всасываюещее в себя все больше и больше разврата, ненависти и злобы. Здесь и монастырь, уходящий в воду, разваливающийся на части, поглощающий своих обитателей и вынуждающий их на открытие своих тяжелых дверей. И затонувшая столица древней цивилизации, манящая своих детей. И африканские города, истинное знание в которых передается лишь от женщины к женщине, а мужчины учатся забывать..
Книга о религиях, о противоречиях Единственной Католической и древних языческих. Книга о расах, о противопоставлении людей белых и черных. Но противоречия ли это, противопоствления? Нет. Все пребывает в своей незримой гармонии: реки текут только вперед, одно происходит из другого. Ребенок рождается от матери (независимо от того, по доброте или во вред), а не наоборот.

Произведение серьезное, написанное сложным многосоставным языком Норфолка, приправленное изящными вставками-ответвлениями, и грубым острым пикантным юмором.

P.S. И да, чуть не забыла: КРЫСЫ
P.P.S. Не советую читать маленьким слабеньким девочкам, привыкшим морщить носик от каждой нелицеприятной подробности (а также от чумы, выпростанных кишок, струпьев и разлагающихся трупов) и падающих в обморок при первой же капле крови (выступившей из отсеченной конечности)

Несколько цитат для затравки:

Свой разум я отдал в залог Киджи десять лет назад. Получил за него коня, если память мне не изменяет, на что трудно рассчитывать. Своей памятью я расплатился за подковы.

...между двумя противниками существует третья правда, древнее существо, сохранившееся в их затверделых и огрубевших шкурах, потому что, как за Ри-имом лежит более подлинный Рим, так и любая тайнопись Бога загрязняется от прикосновений и прячется под наносами, отлагающимися встледствие частого пользования.

Все Ганноны более или менее одинаковы - хобот, клыки, огромные отвислые уши, - но их противник стал жертвой препирательств между кулинарами относительно того, как должен выглядеть Зверь. Больше всего сторонников у Свиньи с Дополнениями, но поддержку находят также и Очень Большая Мышь, и Укороченная Спереди Ломовая Лошадь, и Бык с Переделанной Головой. Остальные походят на жертв пьяного хирурга.