Кульминацией pаннего твоpчества Шиллеpа является его тpетья пьеса "Коваpство и любовь" (1783), пеpвоначально названная "Луиза Миллеp". Автоp четко обозначил ее жанp - бюpгеpская тpагедия, что по-pусски часто пеpеводят - мещанская тpагедия. Пьеса о тpагической судьбе молодых людей - аpистокpата и пpостой девушки, полюбивших дpуг дpуга, стала, по словам Энгельса, "пеpвой немецкой политической тенденциозной дpамой".
- Света боятся грехи и злые духи
Но, видите ли, милейший Вурм, то обстоятельство, что сын мой — дамский угодник, дает мне надежду, что и дамы будут к нему благосклонны. Он сможет многого добиться при дворе. Вы говорите, что девушка хорошенькая? Мне приятно, что у моего сына есть вкус. Он морочит голову этой дурочке, будто у него серьезные намерения? Тем лучше, — значит, он достаточно находчив и врет ей с три короба. Пожалуй, будет еще президентом.
Человеку твоих лет скорее можно простить десять кутежей, чем один-единственный приступ хандры.
Делать людям зло - самое по себе чудовищно, но ещё ужаснее - зловещей совою влетать к ним, приносить недобрые вести, смотреть, как обливающееся кровью сердце трепещет на железном стержне необходимости и как христиане теряют веру в провидение...
у нас редко когда заключается брачный договор без того, чтобы, по крайней мере, полдюжины гостей, а то и слуг, предварительно не измерили геометрическим способом тот рай, что уготован жениху.
- Будь любезен, сейчас же отправляйся к ней и сделай ей официальное предложение. - Как, отец, той самой Мильфорд? - Надеюсь, ты знаешь ее… - Есть ли в нашем городе хоть один позорный столб, который бы о ней не знал?
- Да разве вы пожелаете быть отцом негодяя сына, который берет себе в жены высокопоставленную распутницу? - А что ж тут такого? Я бы и сам к ней посватался, если б только она пошла за пятидесятилетнего.
Если мы сами не подадим повода, то ни один повеса ничего дурного о нас не подумает. Выкажите свои добродетели, блюдите свою честь, не роняйте своего достоинства, - и я вам ручаюсь, что ваша молодость устоит перед всеми соблазнами!
Президент: Клятву? Да чего они стоят, эти клятвы, глупец? Вурм: Для нас с вами, ваша милость, ничего. Для таких же, как они, клятва — это все.
Ты - моя Луиза. Кто тебе внушил, что этого недостаточно? Вот видишь, неверная, как ты ко мне холодна! Если б ты вся была охвачена любовью, стала бы ты думать о различиях? Когда я с тобой, рассудок мой весь уходит в зрение; когда же я вдали от тебя, он переплавляется в мечту о тебе. А ты и в любви способна сохранять благоразумие? Стыдись! Мгновенья, которые ты провела в тоске, - это мгновенья, похищенные у твоего любимого.
Все эти ваши земные владыки, словно мечами херувимов, защищены… защищены от правды своими пороками…
Каким проворным сразу становится этот сатана, когда ему нужно довести людей до безумия!
Откуда у дочери бедного скрипача возьмется такая твердость духа, чтобы, очутившись там, где свирепствует чума, даже не испугаться заразы?
почему вы думаете, что я настолько глупа, что буду стыдиться своего происхождения?
У девушек вашего возраста всегда два зеркала: зеркало неподкупное и зеркало их вздыхателей, при этом послушная предупредительность второго смягчает суровую прямоту первого. Первое зеркало указывает на неприглядные оспины. "Какой вздор, - возражает второе, - это ямочки граций!" А вы, милые дети, верите первому лишь тогда, когда оно не расходится со вторым, и скачете от одного к другому до тех пор, пока свидетельские показания обоих не перепутаются у вас в голове...
Гофмаршал: Но ведь я женат, — примите в рассуждение хоть это! А что будут говорить обо мне при дворе?
Президент: Это дело другое. Извините! Я не знал, что для вас важнее быть человеком строгих правил, нежели человеком влиятельным. Может быть, мы на этом и кончим?
Гофмаршал: Не сердитесь, барон. Я вас не так понял.
"Жаль унцию мозга, которая зря пропадает в твоем пустопорожнем черепе! Взять бы эту единственную унцию и передать павиану, может быть, ему только ее и недостает, чтобы стать человеком..."
Унизив единственного сына, вы сделаете его несчастным, но сами счастливее от этого не станете.
Я скажу его превосходительству: "Сыну вашей милости приглянулась моя дочь. Моя дочь недостойна быть женой сына вашей милости, но взять мою дочь в полюбовницы это для сына вашей милости слишком большая роскошь. Вот вам и все! Меня зовут Миллер".
Это, конечно, дерзость, но я ее тебе прощаю — за оригинальность.