Чарльз Буковски — культовый американский писатель XX века, чья европейская популярность всегда обгоняла американскую (в одной Германии прижизненный тираж его книг перевалил за два миллиона), автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. Буковски по праву считается мастером короткой формы, и его классический сборник «Истории обыкновенного безумия» — яркое тому...
плохая литература - как плохая баба: с ней ничего нельзя поделать.
— Чарли, так ты писатель? — Нет, я не писатель. Я пьяница, и я счастлив!
Я хожу по комнатам мёртвых, по улицам мёртвых, городам мёртвых — людей без глаз, без голов; людей с фабричными чувствами и стандартными реакциями; людей с газетными мозгами, телевизионными душами и школьными идеалами.
Не ты выбираешь писательское ремесло, а оно тебя.
Если у вас почти не осталось души и вам об этом известно, значит, душа у вас еще есть.
вот, собственно, и все. курильщики поднимают слишком много шума вокруг своей треклятой травы, а народ поднимает слишком много шума вокруг курения этой треклятой травы, и полиция при деле, курильщиков вяжут и требуют их распять, а спиртное разрешено законом, пока не выпьешь его слишком много и не попадаешься на улице, после чего тебя волокут в тюрьму, что ни дай роду людскому, все он исцарапает, искромсает и обосрет.
Трус - это человек, который способен предвидеть будующие, храбрец почти всегда лишён воображения.
Хорошо иногда посмотреть на кого-нибудь с уважением, хорошо считать кого-то героем, хорошо, когда часть бремени берет на себя кто-то другой.
По ночам гениталии может выставлять напоказ любой. В два часа дня пополудни для этого требовалась некоторая наглость.
Среди миллионов женщин вам нетнет да и попадается на глаза одна, которая выворачивает вам душу.
воцаряется тишина, и проблема повисает в воздухе, тем временем вонючие притоны заполняются разочарованными и отверженными; бедняки умирают в богадельнях от нехватки врачей; тюрьмы так переполнены оступившимися и заблудшими, что не хватает коек, и заключенные вынуждены спать на полу, приносить утешение — значит совершать милосердный поступок, действие коего длится недолго, и сумасшедшие дома набиты битком, потому что общество играет людьми, как пешками…
чертовски приятно быть интеллектуалом или писателем и наблюдать за всеми этими мелочами, пока САМОГО не прихватит за жопу, вся беда интеллектуалов и писателей в том, что они ни черта не чувствуют, кроме собственного комфорта или собственной боли, что, в общем-то, нормально, но гнусно.
все в Лос-Анджелесе этим занимаются: точно у них шило в жопе, носятся за тем, чего нет и в помине, в сущности, это страх перед самим собой, в сущности, это страх одиночества, я же испытываю страх перед толпой, толпой людей с шилом в жопе; людей, которые читают Нормана Мейлера, ходят на бейсбол, подстригают и поливают газоны и копаются с совочком в саду.
Плохая литература – как плохая баба: с ней почти ничего нельзя поделать.
Среди миллионов женщин вам нет-нет да и попадется на глаза одна, которая выворачивает вам душу.
- скольких людей надо убить, чтобы продвинуться на дюйм вперед?
- а скольких убивают, вообще оставаясь на месте?
Произнеся, прошипев довольно избитое и ласковое словцо типа "черт", я выдергиваю из машинки эту страницу. Она ваша.
Я человек явно слабый. Я пытался обратиться к Библии, к философам, к поэтам, но, на мой взгляд, они почему-то упустили самую суть. Они толкуют о чем-то совершенно другом. Поэтому я давным-давно перестал читать. Небольшое облегчение я нашел в выпивке, азартных играх и сексе, и в этом смысле я почти ничем не отличался от любого человека в округе, в городе, в стране; единственная разница состояла в том, что я не мечтал «преуспеть», не хотел обзавестись семьей, домом, престижной работой и так далее. Вот таким я был: ни интеллектуал, ни художник; не имел я и спасительных корней простого человека. Я болтался посередине, точно заработал некий промежуточный ярлык, а это, сдается мне, и есть начало душевной болезни.
спасение мира начинается со спасения одного-единственного человека; все остальное - претенциозный романтизм или политиканство.
— а счастливые люди бывают?
— есть много людей, которые притворяются счастливыми
— зачем?
— просто им стыдно и страшно, но не хватает духу в этом признаться.
Некоторые женщины напичканы теоритическими рассуждениями о том, как спасти мир, но не могут вымыть и кофейной чашки.