Жить, чтобы рассказывать о жизни

жизнь прожить – не поле перейди

Годы летели, а у меня не рождалось ни одной идеи по поводу того, что делать со своей жизнью.

Наша жизнь, какая бы она ни была, неотделима от жизней десятков других людей. Они, пусть зачастую и походя, мимолётно, но всё равно оставляют свой след, которые в дальнейшем могут стать определяющими. И при этом не имеет значения, в какой стране жить или на каком языке общаться, потому что человек по сути своей ни одного дня своей жизни не живёт в социальном вакууме. Так было и у Маркеса, который родился и вырос с далёкой для российского читателя Колумбии. Он жил в эпицентре того времени: меняющихся культурных устоев, революций и расцвета национальной идентичности. Мало того, он не был простым зрителем, а активным и непосредственным участником, и в итоге они, эти события, создали его писательскую сущность.

«Жить, чтобы рассказывать о жизни» – книга автобиографическая, но Маркес не был бы самим собой, если бы не создал вместе с мир наполовину сюрреалистическим. Это многостраничная история его семьи: чуть ли не от самых корней, до момента его рождения и после – до самого конца. При этом эти сложные хитросплетения не назовёшь пафосно «семейной сагой»: настолько они живы вне каких бы то ни было жанровых рамок. От его многочисленных родственников никогда не знаешь чего ждать и поэтому временные петли сюжета так интересно распутывать по мере прочтения.

Взрослые были поглощены своими делами, на которые у них не всегда хватало времени.

Несмотря на свою автобиографичность, «Жить, чтобы рассказывать о жизни» выходит за общепринятые границы такого рода книг, постепенно перевоплощаясь в историческое свидетельство прошедших событий. Кровавые восстания, общественный остракизм, общая нищета, трудности обучения, ради которого нужно было плыть за многие десятки километров, и люди, люди, люди! Десятки лиц проходят перед читателем, десятки характеров, привычек, смешных и нелепых ситуаций. И Маркес учится всем и понемногу: у всех и каждого. Что из этого вышло мы уже знаем.

— Говорю вам как врач, — сказал он, — каждый появляется на свет с каким-то своим предназначением, а противиться природе – хуже всего для здоровья.

Урок литературоведения, тур №85

На днях после продолжительной болезни не стало одного из самых значительных писателей современности, Габриэля Гарсия Маркеса. Биографическая книга «Жить, чтобы рассказывать о жизни» - одна из последних его книг, которая вышла на русском языке. Название в оригинале звучит красивее: «Vivir Para Contarla», в переводе получается немного кособокая конструкция, впрочем, и весь перевод не таков, какого достоин классик и любимый писатель тысяч, если не миллионов россиян. Биографический текст написан в узнаваемом стиле Маркеса, репортажно-неторопливом, наполненном лёгкой грустью, через которую иногда прорывается ребяческое веселье, падает в гладь повествования, а мы смотрим на круги по воде. Маркес называет Уильяма Фолкнера своим самым авторитетным демоном, рассказывает о страхе перед самолётами и телефонной трубкой, о том, что «Остров сокровищ» и «Граф Монте-Кристо» были в детстве его наркотиками, а «Двойник» Достоевского ошеломил настолько, что Маркес даже пытался украсть его в библиотеке.

Со страниц книги мы узнаем, что Маркес писал сатирические стихи и никогда не пропускал школу, даже голодным. Он рассказывает, как пытался заработать и как в один из моментов понял, что ни сентаво не заработает без печатной машинки. Но всё же книга – больше о детстве, написана образно и неподражаемо: «Ночные посещения семей друзей были для меня утомительны, потому что оставляли клевать носом в пустыне изматывающей, бессмысленной болтовни взрослых». И тут же рассказывает, как он сам был увлечён подобной болтовнёй, как он обходил молчаливые кафе старых районов в поисках кого-либо, кто из сострадания поговорит с ним о только что прочитанных стихах. Иногда он находил такого собеседника — всегда мужчину, — и они сидели в каком-нибудь жутком хлеву и дымили вынутыми из пепельницы окурками своих же сигарет, и разговаривали о поэзии, пока все остальное человечество занималось любовью. Это тот самый Габриэль Гарсия Маркес, которого на днях не стало; тот самый, который всегда будет с нами, пока мы открываем его книги.

«Сейчас это редкость, что кто-то знает кого-то в самолете. На речных кораблях мы, студенты, в конце концов становились одной семьей, потому что договаривались каждый год ездить вместе. Иногда корабль садился на мель дней на пятнадцать на песчаной косе. Но никто не тревожился, потому что праздник продолжался и письмо капитана с оттиском герба его кольца служило оправданием опоздания в колледж».

Не столь важно, о чем пишет Маркес, главное - как. Такого уровня стилистов в этом мире единицы.
Но когда я открыла свежеизданные мемуары (АСТ, перевод Сергея Маркова и Екатерины Марковой при участии Виолетты Федотовой и Анны Малоземовой), то обнаружила текст весьма скверного качества. Перевод не просто оставляет желать лучшего - он отвратителен. Стилистические ляпы на каждой странице (на каждой!). Прозвища героев непринужденно меняются от главы к главе, рубрика "Жираф" через абзац превращается в "Ла Хирафу", первородящие (?) подростки срываются с места в безрассудной спешке, женщины носят в ушах красные розы и т.д. и т.п.
Когда на очередной странице сердце рассказчика выпрыгнуло (непонятно, правда, откуда и куда), читать это я больше не смогла.
Очень жаль, что при подготовке издания текст не попал в руки ни одного человека, владеющего русским языком.

Перевод и редактирование текста и правда оставляют желать лучшего, но так как по-испански я пока не читаю, пришлось довольствоваться тем, что есть. Тем более, что у меня получилось отключить в себе строгого блюстителя норм русского языка и просто наблюдать за тем, «как рождался писатель».

В этой книге Маркес рассказывает о своём «писательском пути», начиная с рождения и заканчивая отъездом в Европу (правда, хронология там весьма и весьма виляющая). Его образ жизни в этот период очень напомнил мне о студентах Литинститута, к которым когда-то относилась и я. Интересно, а есть что-нибудь о следующем этапе? Или дальше пошли уже романы — и незачем писать автобиографию?

Вот что запомнилось больше всего. Прекраснейший пассаж о «писательском впечатлении» (о котором нам столько долбили в институте). И рассказ о том, как родилась та самая — маркесовская — манера письма.

В связи с чем я ещё больше задумалась, а не Маркеса ли Варгас Льоса вывел в своём писаке из «Тётушки Хулии...»? Тем более, что 1971 году Льоса защитил диссертацию по Маркесу, в 1976 году они разругались, а в 1977 году вышла «Тётушка...».

Около полугода этот роман ожидал своего часа на книжной полке. Причиной моей нерешительности явилось в основном то, что во многих отзывах, читатели говорят о крайне убогом русском переводе, поэтому я заранее подготовился к худшему и попытаться от этого абстрагироваться по возможности и не замечать глупостей в русской адаптации. Перевод все же оказался не настолько невыносимым, и получить удовольствие от прекрасной прозы автора можно вполне. Даже, несмотря на орфографические, пунктуационные ошибки и перемешанные слова в предложениях. Правда для серьезного перевода это просто непозволительно и непонятно куда смотрели редакторы, но это не явилось таким уж сильным фактором отторжения этого произведения, а если иметь соответствующий настрой “на худшее”, так и не получишь сильных негативных впечатлений.

Как и сказано в описании мемуары приобретают стиль типичного романа Маркеса. 28 периодов из жизни переплетаются, один проходит сквозь другой, один переходит в другой и все возвращается обратно к детству. Эдакая временная бессистемность. Но это лишь на первый взгляд и первые пару сотен страниц. Потом произведение приобретает вид типичного маркесовского журналистского репортажа. И время начинает течь в своем привычном направлении. Ну и конечно огромное количество имен, многие из которых спустя два абзаца более никогда не вспоминаются. Что вызывает у многих негодование, мол, всех не упомнишь. Собственно не думаю, что их всех и надо запоминать, а тех, кого надо, автор часто повторяет по имени и по роду их деятельности (или родству к писателю), так что не так уж и сложно их припомнить.

Преодолев первые пару сотен страниц, я так и не наткнулся ни на что "магическое" и уже стал предполагать, что сходство с обычной прозой Маркеса лишь в стиле написания, как вдруг:

Моим соседом по каюте был ангел двадцати двух фунтов с полностью безволосым телом. Он носил незаконно присвоенное имя Джека Потрошителя и был последним, оставшимся в живых из рода мастеров, изготовляющих ножи, из цирка Малой Азии.

Но таких моментов было очень мало, уровень “магии” был снижен почти до нуля.

Постоянное присутствие deja vu - одна из особенностей этих мемуаров. Почти каждое его произведение откликается каким-нибудь воспоминанием. Это уже своеобразное попурри из его книг. Поначалу наиболее часто встречаемым произведением была "Любовь во время чумы". Как оказалось в ней много автобиографичного из жизни родителей автора. Затем читатель повстречается с полковником, которому никто не пишет и некоторыми эпизодами из "ста лет одиночества". И уж совсем неожиданной станет встреча с "Проклятым временем". Как оказалось история, описанная в этом романе, приключилась в городе, где проживал автор в детстве. Правда, он говорит, что ему не удалось передать всей атмосферы гнетущего подозрения царящего в поселении. Ну и один из самых любопытных моментов в подобного рода мемуарах – это процесс “создания”, творческий процесс. К сожалению, мемуары прерывается до того, как Гарсиа Маркес написал свои самые сильные и самые популярные работы, но всё-таки здесь можно увидеть процесс создания его первых рассказов, попытки написания большого романа (чем-то похожего на “сто лет одиночества”) и написание первой крупной прозы в виде “Палой листвы”.

Не обошел стороной Габриэль и другой наиболее любопытный для меня вопрос: Кого читал, и что наиболее впечатлило? На этом поприще большое внимание уделено Фолкнеру. Не забывает автор и про Улисса, которого по собственному признанию он не оценил после первого прочтения и лишь спустя несколько лет, перечитав, признал в нем своего учителя. А также Габриэль упоминает Кафку, Достоевского, Хаксли, Томаса Манна ну и, само собой, плеяду испаноязычных авторов во главе с Кортасаром и Борхесом.

Габриэль Гарсиа Маркес говорит, что во время создания своих произведений он настоятельно себя ограничивает в объеме и из черновика удаляет лишние слова, предложения, чтобы придать лаконичности своим работам. Видимо в данном случае он решил развернуться полностью и без самоограничений, что в результате сыграло в негативную сторону. Некоторые яркие эпизоды из жизни автора теснятся и заминаются не очень интересными событиями. Маркесу явно нужно было бы подсократить свою “жизнь”, чтобы она не ограничилась в итоге лишь первыми тридцатью годами. Прошло уже десять лет, а продолжения замышленной трилогии так и не последовало, а ведь, как я надеюсь, самое интересное ещё впереди.