Два парижских клерка познакомились на бульварах, пришлись по душе, сдружились и, когда один получил наследство, вместе покинули столицу, чтобы пожить в свое удовольствие. Они перепробовали все занятия просвещенного XIX века — от археологии до благотворительности, от политики до месмеризма, от театра до религиозности…
Одна неприятность обычно вызывает в памяти все остальные.
В Лувре они принуждали себя восхищаться Рафаэлем.
Ей-богу, в их возрасте поздно браться за ученье! Усмешка, сопровождавшая эти слова, глубоко оскорбила Бувара и Пекюше. По какому праву этот господин считает их неспособными к наукам?
Что же касается ада, то там царит тошнотворное зловоние, стоят жалкие лачуги, всюду кучи нечистот, рытвины, люди в лохмотьях.
Евангелие согрело им душу, ослепило, как солнце. (...). В этой книге, раскрывающей перед нами небо, нет ничего богословского, хотя она и полна поучений, ни одной догмы, никаких требований, кроме одного — хранить чистоту сердца.
Оба после всех своих разочарований почувствовали потребность жить простой жизнью, кого-то любить, дать отдых разуму.
Для познания некоторых вещей одного разума недостаточно.
— Всякая кара должна быть направлена на исправление виновника, а это невозможно, если наказание будет вечным.
— Литература развивает ум, зато распаляет страсти.
Господство бюрократов — чудовищное явление.
Но вскоре им стало скучно, ум их нуждался в деятельности, существование — в какой-либо цели.
Какая досада, что в самом начале революции не удалось достигнуть согласия!
Если ты обедаешь в чужом доме, чёрт возьми, надо с уважением относиться к его достопримечательностям.
Как глупо постоянно думать о продлении жизни! Жизнь лишь тогда хороша, когда наслаждаешься ею.
Потом она возмутилась неприличным декольте дамы в пудрёном парике.
— Что тут дурного! — возразил Бувар. — Зачем скрывать то, что красиво?
Нельзя ссылаться, как на доказательство, на свидетельства толпы, ибо проверить их невозможно.
Следует отвергать все заведомо невероятное.
Выбор толпы не может быть разумным.
Итак, они скучали, как скучают в деревне, когда белое небо томит своим однообразием сердце, утратившее надежду.
В Лувре они старались прийти в восторг от Рафаэля.
Конечно, обед не совсем удался, однако гости нажрались, как свиньи, стало быть, не так уж он был плох.
После этого помещики, согласно обычаю, предложили гостям запросто с ними откушать, и Пекюше откупорил бутылку своей малаги, не столько из щедрости, сколько в надежде заслужить похвалу.
Но земледелец сказал, поморщившись:
- Это вроде лакричной настойки.
А жена его, чтобы «запить ее вкус», попросила рюмку водки.