В третий том серии «Утопия и антиутопия XX века» вошли три блестящих романа — классические образцы жанра, — «Гелиополис» (1949) Эрнста Юнгера, действие которого происходит в далеком будущем, когда вечные проблемы человека и общества все еще не изжиты при том, что человечество завоевало Вселенную и обладает сверхмощным оружием; «Город за рекой» (1946) Германа Казака — экзистенциальный роман, во многом переосмысляющий мировоззрение Франца Кафки в свете истории нашего столетия; «Республика ученых» (1957) Арно Шмидта, в сатирическом плане подающего мир 2008 г. в апогее своего развития. Романы трактуют фундаментальные проблемы человечества. Для любителей увлекательного фантастического и философского чтения.
что-то не мое
Взяла эту книгу при розыгрыше, поскольку она одна из 3-х была более-менее подходящая. Лучше бы переиграла....
Начало в целом интересное. Некто Роберт пребывает в некий город за рекой, у него нет названия, он почти разрушен, а большая часть жителей находятся под землей. Сам Роберт приглашен на должность архивариуса, он должен самым тщательным образом хранить документы, прошедшие проверку временем, а также вести хронику. Но дальше начинаются странности. То он встречает умершего отца, то друга, который погиб, а потом и свою возлюбленную Анну. В этого выясняется, что это некий средний мир между миром живых и миром умерших. Слишком много нудных монологов, бесконечные диалоги ни о чем.
Для себя поняла, что есть в описании книги есть слово экзистенциальный, то эта книга явно не для меня. Во время чтения хотелось закинуть ее куда подальше.
читала в рамках игры Дайте две
что-то не мое
Взяла эту книгу при розыгрыше, поскольку она одна из 3-х была более-менее подходящая. Лучше бы переиграла....
Начало в целом интересное. Некто Роберт пребывает в некий город за рекой, у него нет названия, он почти разрушен, а большая часть жителей находятся под землей. Сам Роберт приглашен на должность архивариуса, он должен самым тщательным образом хранить документы, прошедшие проверку временем, а также вести хронику. Но дальше начинаются странности. То он встречает умершего отца, то друга, который погиб, а потом и свою возлюбленную Анну. В этого выясняется, что это некий средний мир между миром живых и миром умерших. Слишком много нудных монологов, бесконечные диалоги ни о чем.
Для себя поняла, что есть в описании книги есть слово экзистенциальный, то эта книга явно не для меня. Во время чтения хотелось закинуть ее куда подальше.
читала в рамках игры Дайте две
"Город за рекой" - одно из знаковых произведений послевоенной Германии.
Роман содержит элементы экспрессионизма, экзистенциализма и магического реализма (ряд сцен могут стоять в одном ряду с "балом у сатаны" Булгакова, шествием святых и богов из "Искушения святого Антония" Флобера и "магическим театром" Германа Гессе).
Главный герой Роберт Линдхоф прибывает в некий город за рекой работать хронистом и архивариусом по приглашению. Он исследует местность, ораторствует на митинге масок, где активное участие принимают чернорубашечники, наблюдает за работой Архива и служащих, присутствует на шествии и отборе людей Великим Доном (выбираются люди, выполнившие своё предназначение, отправляются в никуда - небытие). Город словно списан с Третьего Рейха: Великий Комиссар - фюрер, Великий Дон и Префект - его ближайшие соратники, многое запрещено, проводятся постоянные чистки людей. В то же время это и метафора. Мир живых и мир мертвых разделены этаким условным Стиксом (неназванной рекой в романе). На границе сидит Сибилла, следящая за обеими сторонами. И, конечно, как в любом крупном произведении не обошлось без философских размышлений: о жизни и смерти, о мире живых и мире людей, о бессмертии духа и культурных ценностей, о любви и дружбе, о разрушении и созидании, и т. д.
Но самое интересное происходит, когда Роберт выбирает мир живых, отправляется туда на поезде, но послевоенная Германия представляет точно такую же печальную картину, что и в мире мертвых, - голод, разруха, озлобленные люди. Герой решает остаться жить в товарном вагоне, так и не сойдя с поезда, и обрекает себя на вечные странствия, пока не прибудет на конечную станцию, в тот же город, где работал когда-то, но теперь уже в качестве своего, постоянного жителя.
Герман Казак. Город за рекой
Дорогая Эстер, я пишу тебе о книге, найденной мною там, куда я и вовсе не хотела заглядывать, — в списке литературы на этот семестр. Я бы дала ей подзаголовок «Туда, обратно и с концами».
Кратко, суть романа такова. Роберт Линдхоф получает приглашение работать в неведомый ему город за рекой, прибыв туда, он обнаруживает, что Префектура этого странного града назначила его архивариусом и повелела вести хронику города. А город не простой. Это перевалочный пункт между этим и тем светом для душ, он состоит из умерших (да и сам не очень-то жив), о чём Роберт пытается догадаться, но 200 страниц ходит по кругу. И вот ходит герой по городу, всё осматривает и незаметно для себя (поначалу — незаметно, да) познаёт тайны жизни, смерти, бытия, пока не чувствует, что пора ему вернуться к живым, которым он начинает нести познанное и усвоенное им. Слышащие да услышат, остальных можно не замечать. Но и этот этап подходит к концу, и пора возвращаться в город за рекой уже как полноправному жителю…
Начинала читать роман я, ещё ничего не зная о произведении, кроме жанра. Но с первых же страниц почувствовала то, о чём вычитала позднее в чужих отзывах и работах, — на корочке романа явно ощущался вкус фирменной кафкианской глазури (помните тортик?), отсылая память в глубины страниц «Замка». То же вязкое ощущение дурацкого (но не дурного) сна, серые тона и абсурдность происходящего. Но в определённый момент эта глазурь проламываетсяа и дальше обнаруживается уже не Кафка. Бредовые на первый взгляд факты, явления, события складываются в абсолютно стройную (на свой лад) систему, у всего находится обоснование, причины, во всём обнаруживаются закономерности, всё подчинено логике данного мира и, главное, у всего есть польза. Даже у двух заводов, гоняющих туда-сюда друг другу один и тот же материал, ведь они тоже вносят свой немалый вклад в понимание героем местного мирка и общего мира в целом.
А после сцены с зеркалами (да, именно сцены в театральном смысле), где герой видит все свои ипостаси, у меня просто что-то щёлкнуло в голове и не отпускало до самой сцены в казармах. Дорогая Эстер, я увидела в этой книге тебя. Ведь правда твои создатели читали «Город за рекой»? Или у меня СГПС, или между вами действительно много параллелей.
И оторванность и обособленность художественного пространства от остального мира с помощью водного/пустынного пространства, и строгая система коридоров при блуджании что по твоему острову, что по городу — под землёй в принципе никуда не свернёшь особо, по городу не везде приятно ходить, ноги сами несут, и разрушенность/неразрушенность построек и там и там, и любое погружение под землю как символ погружения в себя, и даже пасхалки, что имеются не только в игре, но и в книге, да хоть мотив пути в конце концов. А уж субъективность художественного и игрового пространств зашкаливают — в одной мы бродим по фантазии, преломлённой в видимость безлюдного острова «с прошлым» и редкими призраками, в другой — бродим вслед за героем по якобы населённому городу, который на самом деле доверху забит тенями, но мы не видим, что это призраки, пока Роберт не прозревает, ибо сами они тщательно отрицают свою смерть. Дорогая Эстер, ты не поверишь, но тут я снова вспоминаю Кафку. Были у него такие слова: «Бодрствуя, мы идем сквозь сон — сами лишь призраки ушедших времен». И если смотреть отсюда, то встаёт вопрос: что суть жизнь, сон, смерть и время? Мне кажется, каждый должен решать это для себя сам. Сообразно со своим решением поступает и Роберт, перехватывая эстафету у набоковского Цинцинната Ц. и сдувая одними лишь словами махину казарм, правда, это были как раз те слова, которые суть и дело.
Над последней частью я постоянно отвлекалась на размышления о том, кто же именно из различных пророков лёг в основу образа Роберта-Странствующего, кроме Офтердингена (:3) упорно думалось о Будде, а вот об Иисусе не получилось почему-то. Наверное, это всё же символизирует. Чайка тоже вспомнилась, а то как же. И почему-то по-детски до слёз стало обидно за Роберта в конце, за то что он не помнил, что уже был в этом городе. Т_____Т
Книга сильная, книга богатая как на впитанный материал, так и на пищу для ума и сердца, но рекомендовать всем я бы такую литературу никогда не стала — бисер.
— В жизни, — сказал секретарь, ставя печать на документе, — вы все равно только мертвый в отпуске.
— Я имел честь, — продолжал он осипшим голосом, — слышать господина Префекта, но ни разу не видел его в лицо, и я видел вашего Великого Дона, не слышав ни разу его голоса. Возможно, это одно и то же лицо, но, может быть, и нет. Это не меняет дела. Однако это показательно для неопределенности всей ситуации. Этот город наводнен комиссарами, секретарями, помощниками и служащими всех ступеней и рангов, здесь и мастера, и фабричные боссы, специалисты и полубоги, семь бессмертных и тридцать три посвященных, и не знаешь, кем они были когда-то и кто они есть, и еще имеется анонимный шеф анонимной бюрократии! Если трезво оценивать, то вся эта махина представляет собой не что иное, как институт обслуживания масс. Время от времени сюда вызывают кого-нибудь, как, к примеру, теперь меня, чтобы он делал достойную рекламу. Вы окружаете себя мистической аппаратурой, особенными ритуалами, шаблонными символами, которые всему, что происходит и идет как по маслу, придают этакую торжественность государственной тайны, чтобы люди на Земле пребывали в страхе. Испытывали страх перед вами или тоску по вас. Вероятно, это и является источником, питающим богов и божественные силы. Во всяком случае, вам это удается, ибо у нас высшим наказанием считается смертная казнь, а не воспитание жизнью и высшей храбростью считается жертвенная смерть, а не мужество жизни. Вас, разумеется, не интересуют мои рассуждения, они вас и не должны интересовать, вы даже и не задумываетесь над всем этим, иначе вы сами себе навредили бы.
ибо не ложь заклятый враг правды, а глупость.
нелюбовь к прошлому, прибавил он, есть, как известно, не что иное, как уклонение от будущего.
Жизнь отдельного человека коротка и нередко предоставляет слишком малое пространство для развертывания судьбы. Люди оставляют после себя много непережитого — того, что не нашло выражения. Их существование поэтому несовершенно.