В третий том серии «Утопия и антиутопия XX века» вошли три блестящих романа — классические образцы жанра, — «Гелиополис» (1949) Эрнста Юнгера, действие которого происходит в далеком будущем, когда вечные проблемы человека и общества все еще не изжиты при том, что человечество завоевало Вселенную и обладает сверхмощным оружием; «Город за рекой» (1946) Германа Казака — экзистенциальный роман, во многом переосмысляющий мировоззрение Франца Кафки в свете истории нашего столетия; «Республика ученых»...
— В жизни, — сказал секретарь, ставя печать на документе, — вы все равно только мертвый в отпуске.
— Я имел честь, — продолжал он осипшим голосом, — слышать господина Префекта, но ни разу не видел его в лицо, и я видел вашего Великого Дона, не слышав ни разу его голоса. Возможно, это одно и то же лицо, но, может быть, и нет. Это не меняет дела. Однако это показательно для неопределенности всей ситуации. Этот город наводнен комиссарами, секретарями, помощниками и служащими всех ступеней и рангов, здесь и мастера, и фабричные боссы, специалисты и полубоги, семь бессмертных и тридцать три посвященных, и не знаешь, кем они были когда-то и кто они есть, и еще имеется анонимный шеф анонимной бюрократии! Если трезво оценивать, то вся эта махина представляет собой не что иное, как институт обслуживания масс. Время от времени сюда вызывают кого-нибудь, как, к примеру, теперь меня, чтобы он делал достойную рекламу. Вы окружаете себя мистической аппаратурой, особенными ритуалами, шаблонными символами, которые всему, что происходит и идет как по маслу, придают этакую торжественность государственной тайны, чтобы люди на Земле пребывали в страхе. Испытывали страх перед вами или тоску по вас. Вероятно, это и является источником, питающим богов и божественные силы. Во всяком случае, вам это удается, ибо у нас высшим наказанием считается смертная казнь, а не воспитание жизнью и высшей храбростью считается жертвенная смерть, а не мужество жизни. Вас, разумеется, не интересуют мои рассуждения, они вас и не должны интересовать, вы даже и не задумываетесь над всем этим, иначе вы сами себе навредили бы.
ибо не ложь заклятый враг правды, а глупость.
нелюбовь к прошлому, прибавил он, есть, как известно, не что иное, как уклонение от будущего.
Жизнь отдельного человека коротка и нередко предоставляет слишком малое пространство для развертывания судьбы. Люди оставляют после себя много непережитого — того, что не нашло выражения. Их существование поэтому несовершенно.
Вы и не подозреваете, господин архивариус, каких невероятных усилий стоит мне мыслительная работа в этой гнетущей атмосфере, какое требуется напряжение, чтобы в условиях этой впустую протекающей жизни ухватить мысль и мало-мальски понятно ее выразить.
Когда профессор Мунстер попросил хрониста молиться за него, Роберт заметил ему, что он все больше отмежевывается от христианской догмы белой расы. — Когда-то, — возразил профессор, — вы называли молитву западноевропейской формой медитации. Погрузитесь же в медитацию. Это единственное, что еще может помочь.
Время нуждается в словах, то, на чем не лежит отпечаток времени, довольствуется молчанием.
Лишь анонимное имеет своего рода бессмертие
Каждым мгновением своей жизни каждый отдельный человек так или иначе всегда содействует мировому порядку вещей.