стр. 21 Наступила ночь. В зарослях камыша стало темно. Внезапно из камышей выпорхнула птица. Она громко закричала, и остров ответил ей жалобным стоном. Я бросился бежать.
стр. 24 Раскаты грома раздавались всю ночь. Поистине, он гремел, не щадя своих сил, оглушая деревню мрачными раскатами. Летучие молнии полыхали, словно огненные ножницы.
стр. 61Все следующие дни были похожи на первый день, а ночи — на первую ночь. Глубокий покой воцарился в наших душах и вокруг нас. Первые часы опьянения свободой прошли, и наша жизнь подчинились ритму сонных вод. Мы согласовывали наши движения с солнцем и ветром, голодом и отдыхом. Невероятная полнота жизни распирала наши сердца.Все, что мы делали, тянулось медленно, а нам казалось, что время летит очень быстро. В сонных водах все движения неспешны. Даже лодка медленно плавала от одного острова к другому. Мы жили неторопливо, а дни растягивались. Мы любили их за продолжительность и мнимую монотонность. Нет ничего упоительнее, чем открывать жизнь в тех местах, где воздух и вода кажутся сонными.Конечно, есть часы, когда они отдыхают; но даже во время отдыха тайно кипит в них жизнь тысячи невидимых существ.Я понял все это тогда, и с тех пор никогда не забываю.
Тот, кто тиранит ближнего, тиранит сам себя.
Сведённая всего к нескольким ясным мыслям, сказка может кому-то показаться неглубокой, а между тем её наивная простота не что иное, как очищенная веками мудрость древнего человеческого опыта.
Истинная мудрость, если она существует в реальной жизни, не бывает мрачной. Она или вдохновляет людей, или будит воображение. Тогда она, как в этой сказке, превращается в развлечение, но то, чему она учит, - глубоко, а её мудрая простота очаровывает.
Наше пропитание зависело только от нас самих. И какое пропитание! Не обычные купленные продукты, приготовленные и поданные кем-то другим, а наша собственная пища: пойманная нами рыба, которую надо самим почистить, приправить и испечь.
К тому же тайные свойства такой пищи придают тому, кто её вкушает, чудодейственную силу. Через еду жизнь соединяется с природой. Поэтому между нами и стихиями вскоре установилась удивительная связь. Воду, землю, огонь и небо мы как будто открыли заново.
Она (тетушка Мартина) ругала меня целыми днями. И все дело было в том, что, обожая меня, она считала необходимым скрывать таким способом переполнявшие ее чувства.
- Ты можешь носиться, где хочешь, места тут хватает, но я запрещаю тебе бегать в сторону реки. - Дитя мое! На реке есть гиблые места. Там тонут люди. В тростниках водятся змеи, а по берегу бродят цыгане. Ясно, что этих слов было вполне достаточно, чтобы днем и ночью я мечтал о реке.
Это не мешало мне оставаться здесь, плавать на легких досках при тихом ветерке солнечным утром, которое наполняло меня счастьем, настоящим счастьем… Счастье сияло на моем лице, оно вошло в мое тело, проникло в кровь, захватило душу. Впрочем, я не знал, что такое душа. В моем возрасте о душе мало что известно. Но я чувствовал, как радость жизни распирала меня, и я говорил себе: «Паскаль, это в тебе от удовольствия шевелится ангел Господень. Обращайся с ним хорошо».
Я и обращался с ним хорошо, но немного фамильярно.