Сад Финци-Контини

Думай и делай, смотри и слушай,
сколько живешь, столько учись,
а если бы предстояло родиться снова,
я бы родился котом привратницы.

Джорджо Бассани называют итальянским Прустом, и, вы знаете, не зря. Возможно, феррарец менее изыскан, чем парижский затворник, менее замкнут на себя и свои переживания, но в главном он Прусту ещё и фору даст: в любви к вещам. Они для него и его персонажей не просто предметы, а друзья, союзники, сообщники. Какая-нибудь фигулечка на полочке больше расскажет о личности своего владельца, чем полное собрание сочинений с интимной перепиской впридачу. Значима малейшая деталька, осмыслена любая мелочь: синагогальные семисвечники, варёные языки с оливками, книги на высоких полках… Рецепт напитка «скивассер», в который проказница Миколь добавила итальянского колориту ради кусочки белого винограда…

И пока я не постигла этой манеры, – да простят мне эстеты – я жутко бесилась. Хотелось воскликнуть: Ну, синьор Бассани! Ну, сколько уже можно! За каким дьяволом мне знать доподлинно, какие люстры висели в особняке Финци-Контини и как именно они висели? Всё равно по их элегантным хрустальным висюлькам более полувека назад прошёлся железной подошвой бравый эсэсовский офицер. Что толку вспоминать вигоневые брюки Альберто и его дорогие пуловеры цвета осенних листьев, если эти роскошества давно там же, где шуба моей прабабушки, а именно в небытии? И есть ли смысл оплакивать этих томных, большеглазых юношей и капризных девиц с теннисными ракетками в выхоленных руках? Ведь, даже если мы с вами, умудрённые известным опытом, появимся перед ними и будем вопить страшными сорванными голосами: «Бегите, ребята. Хватайте родителей и бегите, бегите, бегите! По ваши души уже строят бараки, уже проектируют крематории», они навряд ли поймут, о чём речь. Пожмут плечами. Порассуждают, что Муссолини всё ж таки не Гитлер, что пока никого не исключили не то, что из университета, - даже из спортивного клуба. И вернутся к игре, вернутся к болтовне. Бездумные, счастливые, обреченные.

А потом, ближе к последним страницам, внезапно стало понятнее некуда. Потому что у нас с Джорджо Бассани одинаковое представление о райских кущах. Рай – там всё, как здесь. Только не срублен в золотой Ферраре сад Финци-Контини, сад влюблённых, не срубили его на дрова в сорок пятом. Не разрушены ни Киев, ни Варшава, ни Краснодар, ни Сталинград, ни Псков. И Дрезден, хотите верьте, хотите нет – стоит нетронутый. И можно гулять с бабушкой по Петергофу, где от всех красот никогда не оставалось кучи щебёнки, можно любоваться Янтарной комнатой. А на месте Пискарёвского кладбища сосны гудят, и никогда в моём прекрасном городе
никто
не умер с голоду.

Конечно, сердце всегда готово сказать, что будет, тому, кто к нему прислушивается. Но что знает сердце? Только то, что уже было, да и то не все.

Так вони дійсно зустрілись в непідходящий час, мабуть невпідходящому місці, з непідходящимим почуттями і нарордились самі можливо непідходящі але про це важко говорити, бо як може щось бути не підходящим це плин історії, долі і часу. Думаю так мало бути, хоча і люди роблять помилки... нажаль.
Мені дуже жаль їх почуттів.

... просыпался бы только тогда, когда чувствовал, что губы Миколь касаются моих губ, а потом снова засыпал, сжимая ее в объятиях. А ночью, ночью я прекраснейшим образом мог бы совершать вылазки, особенно если выходить между часом и двумя, когда все спят и на улицах города не остается практически никого.

Він був романтиком.
Те як давили на євреїв, що дохордило аж до абсурду.
Дивні часи, дивні люди.
Дивна психологія і принципи дурні я б сказала.

любовь, по крайней мере как она ее понимает, это занятие для людей, решивших во что бы то ни стало победить, это спорт — жесткий, даже жестокий, гораздо более жесткий, чем теннис! Тут нельзя пропускать удары, нельзя задумываться о добросердечии и чистоте помыслов.

Maudit soit `a jamais le r^eveur inutile
Qui voulut le premier, dans sa stupidit'e,
s’'eprenant d’un probl^eme insoluble et st'erile
aux choses de l’amour m^eler l’honn^etet'e[10].

Так сказал Бодлер, который знал в этом толк. А мы? Честные до глупости, похожие друг на друга как две капли воды (а люди столь сходные не могут сражаться друг с другом, поверь мне!), сможем ли мы стремиться к победе? Желать уничтожить друг друга? Нет, это невозможно. Она полагает, что Господь так сотворил нас, что подобные чувства между нами недопустимы, невозможны.

Вокруг света

http://www.livelib.ru/forum/post/9454

Джорджо Бассани. "Сад Финци-Контини".

Эту книгу я оценила не разу, мучилась где-то до середины, а всю красоту и глубину поняла и вовсе ближе к концу.
Итальянские авторы в общем-то никогда мне не были сильно близки. В начале XXв. в литературе Италии произошел определенный подъем, который быстро сошел на нет в послевоенные годы. В начале века в Италии писали евреи, а мы все знаем, что случилось с евреями. XX век был веком модернизма и болезненного ожидания войны, в такое время обостряются все чувства, искусство расцветает не смотря ни на что. В Италии вот только, на мой взгляд, оно слишком быстро стало увядать.

Эта книга рассказывает о еврейских семьях в городе Феррара в годы перед Второй Мировой. Очень мало затрагивает господство нацистов или расовые вопросы, показывает их лишь фоном сложной любви, может быть даже простой влюбленности, молодого человека из семьи коммерсанта к своевольной аристократке из семейства Финци-Контини. Любви заведомо обреченной, хотя бы самим фактом еврейского происхождения молодых людей, благодаря которому они, в общем-то, и встретились.
Хотя разъединила их вовсе не война, не концлагеря, не фашисты. Это все пришло после. А вначале была лишь первая, в чем-то ещё незрелая влюбленность, невозможная из-за разных идей и возможностей, из-за разный устремлений и взглядов на жизнь. В сущности однобокое чувство, не нашедшее достойного ответа. Наваждение. Горький обман.

Я долго не могла понять этой книги, я вязла в тяжелых конструкциях Бассани, мне была неприятна вздорная Миколь Финци-Контини. Но в итоге все встало на свои места. Все таки это не история про Золушку, принцессы не выходят замуж за коммерсантов. Они изначально стояли на разных ступенях, ей изначально были даны другие возможности. Тут дело не в связях, не в деньгах. Тут дело в ином восприятии жизни. Её свободомыслие и нежелание мириться с обыденной семейной жизнью. Где-то Миколь и впрямь жестока, но, в общем-то, она имеет на это право, она живет по другим правилам, она ставит себе иные рамки. У каждого свои моральные границы.
Главный герой пытается дотянуться до её планки, но вовремя понимает, что не должен, да и не сможет, переступить через себя. Что он видит жизнь иначе. Живет ради иных чувств и устремлений. Никогда не сможет принять их взглядов до конца. Что, в общем-то, его собственные взгляды не менее достойны и весомы.
Это хорошая книга и здесь, как и в любой хорошей книге, нет сугубо положительных и отрицательных, здесь все относительно.
И только Вторая Мировая война, которая безжалостно обрывает все тонкие и чуткие нити.

Италия, фашизм, Муссолини, новый закон о евреях. В центре повествования наша героиня - Миколь Финц-Конти - своенравная девушка из аристократической семьи. И влюбленный в нее бедный парень. Он еврей, она еврейка. Все было против них. Не то время. не те обстоятельства, неподходящее место. Тучи сгущаются над Италией, но в воздухе еще витает беззаботность. Перед нами звенящая, искренняя юношеская любовь. Не простая жизнь, много вопросов и мало ответов. Самый основной вопрос - вопрос одиночества. Такая непростая жизнь, найдется ли в ней место для счастья.
Пронзительная, искренняя книга, и, хотя автор слишком увлечен прорисовкой деталей, это не кажется излишним и громоздким.