Впервые на русском — долгожданный новый роман букеровского лауреата Янна Мартела. автора знаменитой «Жизни Пи» — книги, которая произвела настоящий взрыв в мировой культурной среде и стала не только международным бестселлером, но и флагом литературы нового века. Главный герой «Беатриче и Вергилия» — писатель Генри, автор мегапопулярного во всем мире романа, — переезжает в безымянный мегаполис, где, борясь с творческим кризисом, нанимается в любительскую театральную труппу и работает официантом...
Вымысел нереален, но правдив; он идёт над гирляндою фактов, чтобы достичь психологической и чувственной достоверности. Что касаемо документальной прозы, она реальна с точки зрения истории, но её правда уклончива, труднодостижима и не имеет намертво прикреплённого смысла. Если история не становится рассказом, она умирает для всех, кроме историка. Искусство - несессер истории. Её спасательный круг. Искусство - семя, память, вакцина.
Слава — нечто абсолютно внешнее, исходящее из чужих умов. Она существует в том, как на тебя смотрят и держатся с тобой. В этом смысле быть известным все равно что быть геем, евреем или представителем явного меньшинства: ты — это ты, а люди проецируют на тебя свое представление о тебе.
Реальность неуловима. Ничто не поддается сравнению, даже простая груша. Время все сжирает.
Вергилий: Я думал, с тобой что-то случилось.
Беатриче: А я испугалась за тебя.
Вергилий: Если с тобой что-нибудь случится, пусть и со мной произойдет то же самое.
Беатриче: И наоборот.
Если музыка — осмысленный набор звуков, а живопись — осмысленный набор красок, то рассказ — осмысленная жизнь.
Люди гораздо охотнее верят невообразимому.
Произведение искусства воздействует тем, что оно правдиво, а не реально.
Порой жизнь воняет так же, как и смерть.
Люди гораздо охотнее верят невообразимому.
Беатриче: Можем.
Вергилий: Пошутить.
Беатриче: Почудить.
Вергилий: Только без пустопорожней радости.
Беатриче: Конечно.
Вергилий: Хотя пустопорожняя радость лучше безрадостности.
Беатриче: Не думаю. Контраст между отчаянием и пустопорожней радостью лишь усилит отчаяние.
Вергилий: Но если пустопорожняя радость будет безудержной, то, возможно, ее нелепость одолеет отчаяние и вызовет подлинное веселье. В сей критический момент пустопорожняя радость может стать первой ступенью на философской лестнице к полному пониманию вселенной, не так ли?
Беатриче: Маловероятно.
Вергилий: Почему бы не попробовать? Раз уж мы в неподдельном отчаянии, почему бы не впасть в пустопорожнюю радость, используя это как последнее средство?
Беатриче: Давай попробуем.