«Четыре рассказа этого сборника представляют собой лучшее из моей писательской юности, — пишет об этой книге сам автор. — Они имели успех. Получили всякие премии. Рассказ „Роккаматио“ был инсценирован и экранизирован, „Вариации смерти“ также имеет одну кино- и две театральные версии. Впервые опубликованный в 1993 году в Канаде, сборник был издан в шести зарубежных странах». «Роккаматио из Хельсинки» — блестящий дебют букеровского лауреата Янна Мартела. Книга, поражающая искренностью, накалом...
Эта болезнь... Пусть бы Бог испытал ее на себе.
... ЛИШЬ ЧРЕЗВЫЧАЙНО УВЕРЕННАЯ В СОБСТВЕННОЙ ЗНАЧИМОСТИ НАЦИЯ ПОЗВОЛИТ СЕБЕ НЕОБЪЯТНЫЕ ГАЗОНЫ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА,ГДЕ МНОГО ЧЕГО ИНТЕРЕСНОГО И ДОСТОЙНОГО ВОСХИЩЕНИЯ.
Бабушка, знаете ли, трясется за свои пожитки. Ничего не выбрасывает. Всё ценно. В молодости она пережила Великую депрессию, а вскоре после войны умер муж, предоставив ей одной поднимать четверых детей. Она прошла через потери, одиночество, нищету и прочие тяготы. Пластаясь на многочисленных работах, обдуманно вкладывая деньги и на всем экономя, она исхитрилась весьма успешно вырастить детей: журналиста, медика, дипломата-стихотворца и удалившуюся от мира монахиню-бенедиктинку. Но каждый успешный шаг по трудной дороге оставил в памяти неизгладимый след. Слишком долгое знакомство со словом «нужда» отбило способность воспринимать его антоним «достаток». Она уподобилась золотоискателю из рассказа Джека Лондона: избежав голодной смерти, тот еще долго прячет съестное в карманах и всевозможных уголках.
В основе повествования лежит чувство.Если история не затрагивает эмоционально,она не воздействует вообще.Всякое достоверно переданное чувство-будь то любовь,зависть или апатия-оживляет произведение.Но вместе с тем история,если не хочет стереться в памяти,должна будоражить мысль.Разум,укоренившийся в чувстве,и чувство,укреплённое разумом(иными словами,умная мысль,которая бредит),-вот что было моей возвышенной целью.
Смерть — наш жребий, всего талантливее мы в истреблении.
Мне страшно, что когда-нибудь на службе — галстук, стол, кабинет, распорядок — я подниму взгляд на окно и в глазах человека, смотрящего с улицы, прочту вопрос: почему он не хочет большего?
Как я слушал сочинение американского композитора Джона Мортона "Рядовой Дональд Дж. Рэнкин, концерт для струнных с одной диссонирующей скрипкой
Я тут думал… Только чтоб не на больничной койке, это уж точно. Лучше уж в лепешку под скрежет металла и звон стекла, чем в постели под тихий скулеж. Лучше вдруг, без прощаний. Лучше пуля, чем угасанье. Только не на койке, не на койке…
Нынче он хочет поговорить о Боге.
— Ты веришь в Бога? — шепчет Пол.
Я слышу тон его вопроса.
— Да, верю.
Молчание. Потом куцый отклик:
— Наверное, я тоже.
Что-то похожее на вздох облегчения. Лоб в испарине. Пол сглатывает и прикрывает глаза. Все наши былые атеистические дискуссии забыты.
— Верю, что Бог всюду, во всяком веществе и всяком проявлении жизни, — добавляю я.
— Я тоже.
— Он с нами ежесекундно и никогда нас не оставит.
— Да.
— Он всех нас любит.
Музыка. До чего ж она удивительна и волшебна! Наконец-то смолкает болтливый мозг. Ни сожалений о прошлом, ни тревог о будущем, ни безумного сплетения мыслей и слов. Лишь паренье прекрасного абсурда. Отныне мыслим звуками, кои посредством мелодии, ритма, гармонии и контрапункта обрели притягательность и понятность. Отброшены хрюканье языка и занудство семиотики. Музыка — птичий ответ на тяжеловесную шумливость слов. Она погружает разум в состояние пьянящей немоты.
Последний спирит двадцатого века — вот кем была моя бабушка. В каждой ее вещи обитала бессмертная душа, напоминавшая о ком-то или чём-то из ее долгой жизни. Бабушкины пожитки были посредниками между нею и теми, кто пребывал во блаженном успении. По сути, ее маленький дом на южном берегу Сент-Лоренса являл собою огромный город, кишащий духами.