Можно вести беспощадную войну с красивым, умным и преуспевающим противником, а вот с несимпатичным как-то неловко: сразу словно камень давит на сердце.
Истина никогда, по существу, не приносит добра человеку — это идеал, к которому стремятся математики и философы. В человеческих отношениях доброта и ложь дороже тысячи истин.
Мы все примирились с мыслью о смерти; это ведь только с жизнью мы никак не можем примириться.
"Your work is much more important to you than I am/'
Helen said, and the banality of the phrase, read in how
many books, wrung his heart like the too mature remark
of a child.
"Oh," she said impatiently, "why do you always tell me
the truth? I don't want the truth all the time."
"Go on/' Helen said, "justify yourself." "It would take too long," he said. "One would have to
begin with the arguments for a God."
Life always repeated the same pattern: there was always,
sooner or later, bad news that had to be broken, comforting
lies to be uttered, pink gins to be consumed to keep misery
away.
He felt as though he were turning his back on peace for ever. With his eyes open, knowing the consequences, he entered the territory of lies without a passport for return.
Ему мучительно не хотелось хоть чем-нибудь выделяться из толпы. Он носил усики, как значок корпорации: они как будто уравнивали его с остальным человечеством, но глаза выдавали его — карие, по-собачьи жалкие глаза…
Когда ставишь себе недосягаемую цель — плата одна: отчаяние. Говорят, это непростительный грех. Но злым и растленным людям этот грех недоступен. У них всегда есть надежда. Они никогда не достигают последнего предела, никогда не ощущают, что их постигло поражение. Только человек доброй воли несёт в своём сердце вечное проклятие.
Люди не бывают героями беспрерывно; те, кто отдаёт всё богу или любви, должны иметь право иногда, хотя бы в мыслях, взять обратно то, что они отдали. Какое множество людей вообще не совершает героических поступков, даже сгоряча. Важен поступок сам по себе.
"Уилсон впервые в жизни понял, как близкие люди мучаются сами и мучают друг друга. Глупо, что мы так боимся одиночества..."
"One can't be wise all the time, Yusef. One would die of disgust".
The sense of love stirred in him, the love one always feels for what one has lost, whether a child, a woman, or even pain.
Thinking of what he had done and was going to do, he thought, with love, even God is a failure.
No one can speak a monologue for long "alone: another
voice will always make itself heard: every monologue
sooner or later becomes a discussion.
This is how it ought to be: I am too old for emotion. I am too old to be a cheat. Lies are for the young. They have a lifetime of truth to recover in.
When he was young, he had thought love had something to do with understanding, but with age he knew that no human being understood another. Love was the wish to understand, and presently with constant failure the wish died, and love died too perhaps or changed into this painful affection, loyalty, pity. . . .
Если хочешь быть человеком, надо испить чашу до дна. Пусть сегодня она тебя миновала, завтра ты сам трусливо её избежал — всё равно, тебе непременно поднесут её в третий раз.
В сердце у нас живёт безжалостный тиран, готовый примириться с горем множества людей, если это принесёт счастье тем, кого мы любим.
Покажите мне счастливого человека, и я покажу вам либо самовлюблённость, эгоизм и злобу, либо полнейшую духовную слепоту.
He had been in Africa when his own child died. He had always thanked God that he had missed that. It seemed after all that one never really missed a thing. To be a human being one had to drink the cup.
He felt the loyalty we all feel to unhappiness the sense that that is where we really belong.