Я сделал глубокий вдох, зажмурился, натянул на уши кепи, оседлал свой велосипед и покатил по противоположной стороне дороги навстречу здравому смыслу, найти который мне было не суждено.
Мозг повреждается от поисков ответов на вопросы.
А кого благодарить за закаты? Только не вмешивайте сюда Господа Бога! С Ним разговаривают очень тихо. Я хочу спросить, кого сграбастать и похлопать по плечу и сказать: спасибо за сегодняшний сладкий утренний свет, премного благодарен за необычайной красоты придорожные цветочки и за травы, что стелятся по ветру. Это тоже дары. Кто оспорит?
– Ты когда-нибудь думал, Финн? – Стараюсь обходиться без этого.
Мы заглянули в зиявшую могилу давно почившего мотора. Мой шофер поигрывал кувалдой, раздумывая, не добить ли двигатель, чтоб не мучился.
Машины как женщины, надо только узнать, как они заводятся.
"- Наверняка одиннадцатая заповедь, - пробормотал священник, потупив глаза.
- Что же она гласит, эта одиннадцатая заповедь? - угрюмо сказал Дун.
- Например, "заткнись и слушай", - сказал священник..."
— Сэр, — полюбопытствовал он. — Гм, вы случайно не какой-нибудь известный писатель?
— Случайно, — ответил я. — Что-то вроде.
— М-м, — носильщик почесал затылок, — я тут наводил справки в пабе, в вестибюле, на кухне, — никто про вас слыхом не слыхивал.
У двери он обернулся.
— Не беспокойтесь, — заверил он меня, — ваша тайна в надежных руках.
Я боялся, что повернусь и окажусь лицом к лицу с Чудовищем или с дочерью Чудовища, как я ее называю, чтобы отличать от тещи.
Я оставил их, двух подруг, встретившихся на улице, — ее и арфу. И побежал в отель, чтобы поблагодарить ее единственным известным мне способом — делать свою работу, причем на отлично.
"Том, самое одинокое время — когда заканчиваешь работу и начинаешь ужинать. Этот единственный час такой же опустошенный, как три часа утра долгой-долгой ночью. Вот тогда человеку и нужны друзья"
- И...- объявил он с некоторым задором,- я законченный трезвенник!
Все отшатнулись, словно он прочел заклятие.
— Ты вообще здороваешься когда-нибудь?
— Жизнь слишком коротка, чтоб ее тратить еще и на приветствия. Тут и попрощаться-то как следует некогда.
— Ну как, еще не разгадал загадку ирландской души? — спросил Финн.
— Ирландцы — это кроссворд без номеров, — ответил я.
— Прежде, чем ты уйдешь, — сказал Финн. — Кстати. Об ирландцах. Расставил ли ты все точки над «i»? Как бы ты мог описать…— Воображение, — сказал я тихо.Тишина. Все ждут.— Воображение, — продолжал я. — Боже праведный, все не так. Где ты? На островке со спичечную головку за девять тысяч миль к северу посреди ничего!! Какие тут богатства? Никаких! Какие природные ресурсы? Всего один — находчивость, золотые умы — у всех, кого я здесь встречал! Ум, который светится в глазах, слова, слетающие с языка в ответ на события не крупнее игольного ушка! Из такой малости вы собираете так много; выжимаете последнюю унцию жизни из цветка с одним лепестком, из беззвездной ночи, из дня без солнца, из кинотеатра, населенного, словно привидениями, старыми фильмами, из шишки на голове, которую Америка принялась бы лечить пластырем. Здесь и повсюду в Ирландии жизнь. Кто-то подбирает нить, кто-то завязывает на ней узел, третий приделывает дугу и к утру готов ковер на полу, занавеска на окне, поющий гобелен из струн арфы на стене, и все они берут начало от этой нитки! Церковь держит страну на коленях, она захлебывается от непогоды, политиканы загоняют в могилу… но Ирландия по-прежнему устремлена к тому дальнему выходу. И знаете, ей-богу, я думаю, она найдет этот выход!
Ирландцы… Из самой малости они складывают целую гору: выдавите последнюю унцию веселья из цветка без лепестков, беззвездную ночь, день без солнца. Одно семя, и вырастет лес, с ветвей которого можно стряхнуть гигантские плоды разговоров. Ирландцы? Шагните со скалы и… вы провалитесь вверх!
- Они и в самом деле кажутся раздетыми,- сказал старик, держа в каждой руке по картине, словно пытался найти в них все то, о чем говорила жена этого человека.- Когда я смотрю на них, то всегда думаю о лете.
- Это с тех пор, как вам исполнилось семьдесят, ваша светлость, может быть. Но до того?
- Гм, да, да,- сказал старик. - Перед его блуждающим взглядом проплыли видения полузабытого распутства.
- Давай, малыш!- закричал он. - Я научу тебя нырять с аквалангом!
- В три часа ночи?- заорал я.
- Давай, давай, не трусь!- вопил он.
И я как последний идиот поплелся за ним.
Чтобы пойти ко дну.
И проснуться от кошмара, утопая в поту.
На островке со спичечную головку за девять тысяч миль к северу посреди ничего!! Какие тут богатства? Никаких! Какие природные ресурсы? Всего один- находчивость, золотые умы- у всех, кого я здесь встречал! Ум, который светится в глазах, слова, слетающие с языка в ответ на события не крупнее игольного ушка! Из такой малости вы собираете так много; выжимаете последнюю унцию жизни из цветка с одним лепестком, из беззвездной ночи, из дня без солнца, из кинотеатра, населенного, словно привидениями, старыми фильмами, из шишки на голове, которую Америка принялась бы лечить пластырем. Здесь и повсюду в Ирландии жизнь. Кто-то подбирает нить, кто-то завязывает на ней узел, третий приделывает дугу и к утру готов ковер на полу, занавеска на окне, поющий гобелен из струн арфы на стене, и все они берут начало от этой нитки!
— Как узнать, кто порядочный, а кто — плут?
— В том-то и дело, — сказал тихо Джон, — что они никак не отличаются.