"Оружие Возмездия" - очень смешная, местами просто издевательская, а местами и трагичная история из армейской жизни. Ничего подобного раньше не печатали: это воспоминания сержанта, служившего в уникальной части. Добро пожаловать в Бригаду Большой Мощности, которая давит все на своем пути и стреляет так, что земля трясется. Автор уверяет: если вы были в Советской Армии, то, прочитав "Оружие Возмездия", лишний раз убедитесь, что служили не зря. А кто не служил, лишний раз порадуется, что армия...
"Солдат ребенка не обидит" Ребенка — возможно. А вот ограбить и случайно при этом убить взрослого, "подломать" магазин, изнасиловать одинокую женщину, советский воин мог запросто. И делал это регулярно.
И шокирующие сочетания фамилии с именем и отчеством – тоже, в общем, не насмерть уморительны. «Вас обслуживает горничная Мания Венера Гавриловна». Сам видел. Ну, улыбнулся. А Блюма Вульфовна Зейгарник – это не круче? Или, скажем, подпись такая – «Е.Бут.». Забавнее, конечно, случайно складывающиеся тандемы наподобие Федоров-Федькин. Думаю, вся советская атомная отрасль помнит сочетание Миленький-Беленький-Хвостик.
Артиллерия большой мощности, она, знаете, такая стихия, навстречу которой можно только широко улыбнуться. Потому что тебя сдует как пушинку.
Ну, поскольку на каждую тяжелую гирю найдется своя глубокая лужа, нас тоже когда-нибудь сдует. Есть средняя цифра живучести артдивизиона БМ в условиях боя. Кажется, три часа. Подчеркну — средняя цифра. Кто-то успеет развернуться, жахнуть, свернуться и удрать. А кто-то не успеет свернуться, и его в ответ накроют ракетным залпом. И это, кстати, очень жаль, потому что солдата или сержанта запросто может родить любая баба, а установок 2С4 "Тюльпан", если верить статистике, на всей планете только четыреста штук.
Как легко быть героем, когда вокруг раздолбаи, и сам ты раздолбай.
"Учиcь драться, всех дедов поколотишь" Покажите мне прием айкидо (каратэ, самбо, капоэйры, нужное подчеркнуть), который защитит вас от удара табуреткой по черепу во сне. Этот удар красноречиво называется "дураком сделать". Вот я и всё сказал по данному вопросу.
"Армия выбьет из тебя дурь!"
Армия вобьет в тебя столько дури, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Иногда это бывает та самая "дурь" — именно в армии многие приучаются курить траву. А если в переносном смысле, то отвращение к физическому труду, зверский национализм, привычка мимоходом воровать плохо лежащее и глубокое осознание того, что миром правит грубая сила — вот минимум дури, который можно подцепить в армии.
Армия расширяет кругозор. Но портит характер.
Ничто так не подрывает боеспособность войск, как плановая проверка этой самой боеспособности.
— ...И вообще, кто первый начал? Кто особиста запугал? — Я просто с ним нормально поговорил. — В случае особиста это и называется: запугал!
Есть такой анекдот. "Как победить Советскую Армию? Ни в коем случае не нападать внезапно. Надо ей объявить войну за месяц. И она сама затрахает себя подготовкой"
"Товарищ майор, вот скажите, ведь снаряд из пушки летит по параболе? Значит, если положить пушку на бок, из-за угла стрелять можно? Майор: наверное, можно… Но по Уставу не положено!".
А я как-то летней ночью лежал на теплой бетонке у внутренних ворот парка. Смотрел на звезды, размышляя о множественности обитаемых миров. И услышал за воротами "бух-бух-бух" и "хрр-хрр-хррр". Ну точно, думаю, это крадется в парк толстый и одышливый капитан Мужецкий. Я встал. Топанье и хрюканье утихло. Недоуменно пожав плечами, я лег. Через некоторое время проверяющий выдал себя вновь. Я опять вскочил. Никого. Что еще за галлюцинация?!
И тут из-под ворот появился ёжик. Громко топая и деловито фыркая, он пробежал мимо и скрылся в глубине парка.
Я проводил его умиленным взглядом, и вдруг мне остро, болезненно, почти до слез захотелось домой.
Перед выходом на летний полигон 1988 года бригаде решили сделать подарок. Всех построили и отвели в город смотреть "Кинг-Конга". Вероятно, офицерам самим захотелось.
"Кинг-Конг" произвел сильное впечатление. Особенно сцена первого появления зверя, в отчаянно яркое полнолуние, когда начинает шевелиться лес, сквозь который гигант идет к беспомощной жертве. Народ после сеанса нервно курил. Деды раздавали молодым подзатыльники чаще обычного.
Как сильно отпечатался у нас в сознании фильм, я понял только через месяц. Зато прочувствовал до самых печенок.
Сначала полигон шел нормально: мы встали на берегу Днепра, отравились консервами, перегрызлись между собой, разорили огневую позицию десантников, вместо извинений погонялись за десантниками на миномете, потеряли в лесах вычислителя Саню Вдовина (я ничего не путаю, это был просто первый раз, когда мы его потеряли). Дальше был мой конфликт с дедами, закончившийся принудительной стрижкой и демонстративным выходом из строя. Потом у меня порвался левый сапог, а у художника Вити правый, и прапорщик Козолуп выдал нам на двоих пару сорок шестого размера. Потом у всего лагеря кончились приличные сигареты. Потом кончились сигареты вообще. Потом лагерь обстреляли противотанкисты.
А потом настал Кинг-Конг.
Нам дали задачу сыграть в войнушку. Бригада должна была свернуться, резко отпрыгнуть от лагеря на несколько километров, там стрельнуть, и мигом назад. Главное в работе "бога войны" — вовремя смыться. Затем и нужна самоходная артиллерия: выкатиться, жахнуть и драпать, пока не накрыли ответным залпом. Настоящий самоходчик не тот, который убил врага и погиб героем, а тот на кого враги извели все боеприпасы и сами от отчаяния застрелились.
Мы свернулись, выкатились, развернулись, жахнули, убежали обратно в лагерь. До конца полигона остались сутки, поэтому оборудование просто свалили в кучи, и на каждую положили сверху охранника. Мне выпало охранять штаб — два грузовика и штабель ящиков, укрытый маскировочной сеткой. Когда есть курево, лучшего занятия для солдата не придумаешь. Курева мы уже достали.
Я лежал на ящиках и глядел в ночное украинское небо. Это поразительное зрелище — черный-черный купол, усыпанный мириадами звезд. В ту ночь зрелище оказалось сильнее обычного: взошла полная луна. Лагерь был залит призрачным светом.
Я смотрел на луну, смотрел на луну, смотрел… Сел на ящиках, чувствуя смутное беспокойство. Лагерь будто вымер, а вокруг тихо шумел на ветру сосновый лес. Что-то было не так. Очень хотелось слезть со штабеля и спрятаться за ним. Мне вдруг стало довольно-таки жутко. Это было иррациональное чувство, разобраться в причинах которого я пока не мог. В полусотне шагов от меня спало по палаткам больше тысячи человек. Чего бояться?
Заставил себя улечься на штабель и принялся размышлять. Полная луна. Шум деревьев. Полная луна, шум деревьев… МАМА!!!
Такого желания добраться до автомата я не испытывал даже когда меня били узбеки и казахи. Так страшно мне не было в армии ни до, ни после.
Полнолуние.
В ПОЛНОЛУНИЕ КИНГ-КОНГ ВЫХОДИТ ЖЕНИТЬСЯ.
Несколько секунд я просто не дышал.
Потом мне показалось, что в поле между линией палаток и линией штабов что-то шевелится. Маленькое.
Я с трудом приподнялся. И увидел, как от наших палаток к штабу движется нечто человекообразное.
Боком, в полуприседе, судорожно вцепившись в рукоятку штык-ножа, по полю крался помощник дежурного по части, неустрашимый чеченский дедушка сержант Чадаев.
Глядел он в сторону леса.
Стало веселей. Я дождался, пока сержант подберется к штабу вплотную, и резко сел на ящиках.
— Ы-ы!!! — взвыл Чадаев, отпрыгивая и дергая штык. — Кто?! А?! Москва, ты, что ли?.. Ой… Уффф…
Держась за сердце, он подошел и сел рядом.
— Курить нет совсем, — сказал он. — Дай, пожалуйста.
— Только "Прима".
— Как будто у кого-то сейчас есть "Космос"…
Я щедро отсыпал ему сигарет.
— Спасибо, — сказал Чадаев. Интонации у него были всхлипывающие. — Покурю тут, ты не против?
Еще бы я был против.
Чадаев курил, плечи его расправлялись на глазах, но временами отважный дед-беспредельщик как-то странно озирался. Наконец, не выдержав, он спросил:
— Тебе не страшно?
Я молчал.
— Ну, луна… — объяснил Чадаев. — И все такое.
— Есть маленько, — признался я.
— Грёбаный Кинг-Конг! — сказал Чадаев.
Мы посмеялись. Чадаев встал, затоптал окурок, поправил штык, повязку на рукаве, пилотку. Душераздирающе вздохнул и сказал:
— Ну, ты держись тут.
И пошел обратно к палаткам.
Его хватило метров на двадцать. Потом я увидел, как Чадаев съеживается. Кладет руку на штык. Начинает гнуть колени. Через несколько секунд он опять бочком-бочком, словно краб, выставивший перед собой клешню, полз к линии палаток, готовый в любую секунду принять бой и умереть героем. Или просто задать стрекача. Как настоящий командир самоходной пушки калибра 203 мм.
Утром многие признались, что в ту ночь отойти от палатки пописать было выше человеческих сил. Пару шагов сделал — и сразу вспомнил, куда и зачем идет Кинг-Конг в полнолуние.
В конце концов, Афанасьев сам был из ББМ. Он понимал, что наш личный состав делится на две категории: неуправляемых идиотов, и тех, кого жизнь в бригаде научила убедительно изображать неуправляемых идиотов. И не поймешь, кто хуже.
Главное в профессии самоходчика — вовремя смыться
Однажды теплым летом 1989 года подходит ко мне Вася Голиней. И задает странный вопрос.
— А что такое Робин Гуд?
— Ну как же, — говорю, — был, если верить легенде, такой благородный разбойник…
— Спасибо, объяснил! Сам знаю. А вот что такое Робин Гуд вообще? В принципе? Что это значит?
— Скорее всего "robin hood", малиновый капюшон.
— Хм, — Вася мрачнеет. — Ну тогда я совсем дурак наверное.
— Э-э?..
— Песню слышал Криса Кельми? Что это может означать — "Ночной Робин Гуд на бульваре Роз"?!
Война это большая радость, истинно мужское развлечение и чисто мужская романтика — при условии, конечно, что тебя могут убить лишь случайно, по ошибке.
Подполковник Миронов откликнулся на аврал неформально. Позвонил и объяснил, что у него жена неделю не трахана, и если его не перестанут отрывать от дела, он придет и затрахает всю бригаду, а завтра трахнет до кучи самого маршала Язова. А коли вверенный ему пушечный дивизион нуждается, чтобы выкрасить какой-то сраный забор, в мудром руководстве целого подполковника — тогда дивизион придется трахнуть в особо циничной форме…
Дураки вообще распределяются по миру ровненько, их везде примерно одинаковый процент, от помойки до Кремля. Что характерно, и на помойке, и в Кремле дольше продержится самый хитрый дурак, вот и вся арифметика.
И Минотавр опасался ставить меня старшиной: кому нужен старшина, которого люди — любят? Уважать должны, бояться могут, а любить незачем.