Майк Смит, выпускник Кембриджа с внешностью кинозвезды, живет в Лондоне, торгует книжными раритетами и тяготится своим унылым существованием. Но все меняется, когда бывший однокашник, простоватый и неказистый с виду Грегори Коллинз, обращается к Майку с просьбой позаимствовать его привлекательное лицо для обложки своего полубезумного романа. Так, совершенно неожиданно для себя, Майк становится “писателем”, и вскоре его приглашают в странноватую психиатрическую клинику – учить сумасшедших писательскому мастерству. Замкнутый, сюрреалистический мир дурдома, где трудно понять, кто истинный псих, а кто лишь притворяется, заставляет Майка решать загадку за загадкой, даже секс становится для него шарадой, граничащей с безумием.
Мистификации и сумасшествие всегда были излюбленными темами английских писателей. Джефф Николсон – один из наиболее интересных британских авторов – в своем плутовском романе посмеивается над нравами литературной богемы, психиатрией, поисками истины и своего “я”. “Бедлам в огне” – книга о писательском ремесле, о душевном здоровье, о том, как сохранить рассудок в этом мире, так похожем на бедлам.
Рукописи горят
«Полагаю, если вы видели одну оргию в исполнении психов, вы видели их все»
Бетлемская, она же Вифлеемская лечебница, она же Бедлам, — старейший (и ныне действующий) дурдом в мире, где слово это считается некорректным, как и многие другие точные слова. В старые добрые времена занимал не последнее место в разделе «все развлечения Лондона», был интерактивным музеем безумия, в котором за сущие пенсы обитатели и гости столицы могли полюбоваться, как самых убедительных психов: поджигателей и убийц, охотников за привидениями и собеседников дьявола, буйнопомешанных художников и депрессивных поэтов, старых маразматиков и опостылевших жён, алкоголиков и меланхоликов — заковывают в цепи, упаковывают в мешки, методично избивают, морят голодом, обливают ледяной водой или вот ещё, как остроумно придумал дарвиновский дедушка Эразм, он же прототип д-ра Франкенштейна , - часами вращают на подвесных стульях в ожидании внезапного терапевтического эффекта. Достоверных свидетельств о пользе этих и прочих изобретательных процедур для душевного здоровья «экспонатов» не сохранилось, зато созерцание поощрялось как поучительное: имейте, мол, в виду, леди и джентльмены, подобные неприятности могут и с вами произойти, если невнимательно станете слушать воскресные проповеди и вести себя неподобающим в приличном обществе образом. Срабатывало нестабильно: с одной стороны, да, быть сумасшедшим нравилось единицам, повальной моды на биполярочку не наблюдалось, но с другой-то — свободных мест в больнице тоже. Всё, минутка упражнений в познавательном рерайтинге первой страницы гугловских ссылок закончилась, и не уверена, стоило ли начинать — все ведь и так, вроде, знают, что такое Бедлам, пусть и безответственно нарицают этим словом что ни попадя: то неизбывный бумажный хаос на рабочем столе, который проще сжечь, чем навести хоть временный порядок, то неразбериху межполовых отношений, то собственную наваристую овсянку в голове, то — как раз наш случай — ещё и позавчерашние особенности интеллектуальной жизни родного острова в придачу. Дурдом — метафора из царства простейших, удобная и уродливая как разношенный ботинок, употребляемая даже теми, кто не пользуется в быту словом «метафора», более, пожалуй, ёмкая, чем театр, цирк и бордель, потому что запросто абсорбирует этот триумвират, и почти совершенно бессмысленная в силу своей универсальности — во все эти культурные заведения может запросто зайти как уборщица Клавдия Иванна, так и писатель Джефф Николсон, и припечатать местный репертуар точно, но некорректно. Писатель, впрочем, чаще всего способен сделать возглас «куда по помытому?!» более развернутым.
Итак, снова 70-е — славное время. В Кембридже жгут книги — не в том смысле, преисполнившись которого начинают жечь людей, и не потому что альтернативные виды топлива не столь концептуальны (общее у Николсона с Сорокиным: ну, примерно возраст и способ стричь бороду — немало), а просто вот такая активная форма литературной критики, эстетское развлечение на вечеринках для особо одарённых избранных - «форма одежды — костюм». Кто-то застенчиво и малодушно жжёт «Майн Кампф» и Айн Рэнд, кто-то вносит малую лепту, избавляясь от очевидной масс-культ макулатуры вроде тётушки Агаты К., жгут «451 по Фаренгейту» - потому что название прикольное, желающие угодить хозяину — классическому британскому профессору — жгут «либерально-бессмысленных и пустопорожне-левых» французов. В разгар веселья мы знакомимся с основными персонажами: рассказчик — красавчик из хорошей семьи (серединка среднего класса) с хорошим редким именем Майкл Смит — сжёг монографию самого профессора — но даже в этом оригинален не был и сильного впечатления не произвёл: «Такой хорошенький и такой глупенький. Но недостаточно хорошенький или недостаточно глупенький чтобы быть истинно привлекательным» - выносят ему приговор с уайльдовской интонацией. А нелепый и неуместный Грегори Коллинз спалил собственный роман из кампусной жизни — чего ещё ждать от сиволапого йоркширского пролетария, начитавшегося Гоголя?
Долго ли, коротко ли, но кембриджские огни позади, уроки выучены, и парочке этой предстоит столкнуться в так называемой реальной жизни, где м-р Смит по-прежнему хорош, бесперспективен и уныло ставит штампы в букинистической лавке, а м-р Коллинз свой новый гениальный роман решает не жечь, а наоборот издать, только незадача — лицом не вышел, публика не оценит. Правильно, кто бы разглядел талант в Хемингуэе-доходяге, Толстом, непохожем на Дамблдора, Саре Джио - корпулентной брюнетке, Ницше без усов или в Пелевине без очков? Другое же совсем дело. Вот и Коллинзу кажется правильным, если обложку будут украшать какие-нибудь более, что ли, писательские черты, чем его собственные. Как следствие — обмен личностями и все сопутствующие комедии ошибок доппельгангерские удовольствия, извивом авторского хотения перенесенные в новую локацию. Радостно согласившийся на подмену Смит внезапно получает должность преподавателя литературной композиции в частной психиатрической клинике с экспериментальным уклоном и полным набором эталонных пациентов: поджигателей и убийц, алкоголиков и меланхоликов (далее по списку, включая носителей шапочек из фольги, любителей птиц и адептов культа), которых методично лишают визуальных образов из внешнего мира, каких бы то ни было «картинок», крутят на колесе рандома, заставляют писать тексты и безуспешно дожидаются терапевтического эффекта. Обязанности нашего героя нехитрые — пачками проверять безумные сочинения на тему, например, «Луна и грош»: подробные пересказы, стилизации, воспоминания о детстве, эротические фантазии, потоки сознания, «имелся также отчёт о футбольном матче, дотошный с кучей отупляющих подробностей». Настоящий Коллинз на свободе синтезирует из этого богатого материала коллективный постмодернистский шедевр под названием «Расстройства» - критикам нравится. Роман же, где всё это происходит — ну, заявленный «Бедлам в огне», - с мерцающей периодичностью превращается не столько в долгую прогулку бедлам, сколько в карикатурный пересказ фаулзовского «Волхва» в жёлтом доме с белыми стенами вместо греческих декораций — куда более подробный и многозначительный, чем этот вот мой.
Фаулзу вообще преизрядно досталось: книга, например, в книге — та самая, которая лучше продаётся с чужой физиономией, — один в один «Мантисса». Только вот непонятно зачем. Фаулза тут не критикуют, то есть не жгут. Подразумевается, что эта карусель придётся по вкусу любителям слегка абсурдных литературных игр, мистификаций, зарезервированного англосаксами несмешного юмора и неограниченных сравнительно-сатирических возможностей базовой метафоры. Ну да. Можно и поиграть, поугадывать, кто здесь дурак, а кто прикидывается, кто писатель, а кто не очень.Только вот единая картинка всё равно не складывается — как пытаться от делать нечего собрать старый пазл, откопанный на антресолях — фрагменты из разных коробок, некоторые лишние: только перебирать и по кучкам раскладывать, морща лоб. Или разгадывать кем-то уже начатый кроссворд: приятная щекотка от сознания что у тебя-то, старого стихийного англомана, в отличие от менее нахватавшегося по верхам лузера, горизонталь с вертикалью где надо пересекается — и никаких бонусов сверх того, никаких зашифрованных откровений. Или придумывать тривиальные ассоциации, играя в крокодила. Как и все подобные тихие и герметичные комнатные развлечения, упорядоченно безумный роман Николсона о литературном процессе — уютный такой, мелочно подробный, образцово занудный и патологически нормальный. Кое-что поучительное всё же можно вынести на свежий воздух и проповедовать по воскресеньям. Революционная мысль: быть сумасшедшим — вообще не круто, и само по себе не делает никого ни интересным человеком, ни интересным писателем. «Скучные люди пишут скучные вещи. Скучные безумные люди пишут скучные безумные вещи» - не все книги достойны гореть ярким пламенем.
Но в конце-то концов:
«самое лучшее, что есть в чтении — если вам не нравится, вы просто прекращаете читать».
Ну, а если вдруг не можете - вероятно, это какое-то расстройство.
Рукописи горят
«Полагаю, если вы видели одну оргию в исполнении психов, вы видели их все»
Бетлемская, она же Вифлеемская лечебница, она же Бедлам, — старейший (и ныне действующий) дурдом в мире, где слово это считается некорректным, как и многие другие точные слова. В старые добрые времена занимал не последнее место в разделе «все развлечения Лондона», был интерактивным музеем безумия, в котором за сущие пенсы обитатели и гости столицы могли полюбоваться, как самых убедительных психов: поджигателей и убийц, охотников за привидениями и собеседников дьявола, буйнопомешанных художников и депрессивных поэтов, старых маразматиков и опостылевших жён, алкоголиков и меланхоликов — заковывают в цепи, упаковывают в мешки, методично избивают, морят голодом, обливают ледяной водой или вот ещё, как остроумно придумал дарвиновский дедушка Эразм, он же прототип д-ра Франкенштейна , - часами вращают на подвесных стульях в ожидании внезапного терапевтического эффекта. Достоверных свидетельств о пользе этих и прочих изобретательных процедур для душевного здоровья «экспонатов» не сохранилось, зато созерцание поощрялось как поучительное: имейте, мол, в виду, леди и джентльмены, подобные неприятности могут и с вами произойти, если невнимательно станете слушать воскресные проповеди и вести себя неподобающим в приличном обществе образом. Срабатывало нестабильно: с одной стороны, да, быть сумасшедшим нравилось единицам, повальной моды на биполярочку не наблюдалось, но с другой-то — свободных мест в больнице тоже. Всё, минутка упражнений в познавательном рерайтинге первой страницы гугловских ссылок закончилась, и не уверена, стоило ли начинать — все ведь и так, вроде, знают, что такое Бедлам, пусть и безответственно нарицают этим словом что ни попадя: то неизбывный бумажный хаос на рабочем столе, который проще сжечь, чем навести хоть временный порядок, то неразбериху межполовых отношений, то собственную наваристую овсянку в голове, то — как раз наш случай — ещё и позавчерашние особенности интеллектуальной жизни родного острова в придачу. Дурдом — метафора из царства простейших, удобная и уродливая как разношенный ботинок, употребляемая даже теми, кто не пользуется в быту словом «метафора», более, пожалуй, ёмкая, чем театр, цирк и бордель, потому что запросто абсорбирует этот триумвират, и почти совершенно бессмысленная в силу своей универсальности — во все эти культурные заведения может запросто зайти как уборщица Клавдия Иванна, так и писатель Джефф Николсон, и припечатать местный репертуар точно, но некорректно. Писатель, впрочем, чаще всего способен сделать возглас «куда по помытому?!» более развернутым.
Итак, снова 70-е — славное время. В Кембридже жгут книги — не в том смысле, преисполнившись которого начинают жечь людей, и не потому что альтернативные виды топлива не столь концептуальны (общее у Николсона с Сорокиным: ну, примерно возраст и способ стричь бороду — немало), а просто вот такая активная форма литературной критики, эстетское развлечение на вечеринках для особо одарённых избранных - «форма одежды — костюм». Кто-то застенчиво и малодушно жжёт «Майн Кампф» и Айн Рэнд, кто-то вносит малую лепту, избавляясь от очевидной масс-культ макулатуры вроде тётушки Агаты К., жгут «451 по Фаренгейту» - потому что название прикольное, желающие угодить хозяину — классическому британскому профессору — жгут «либерально-бессмысленных и пустопорожне-левых» французов. В разгар веселья мы знакомимся с основными персонажами: рассказчик — красавчик из хорошей семьи (серединка среднего класса) с хорошим редким именем Майкл Смит — сжёг монографию самого профессора — но даже в этом оригинален не был и сильного впечатления не произвёл: «Такой хорошенький и такой глупенький. Но недостаточно хорошенький или недостаточно глупенький чтобы быть истинно привлекательным» - выносят ему приговор с уайльдовской интонацией. А нелепый и неуместный Грегори Коллинз спалил собственный роман из кампусной жизни — чего ещё ждать от сиволапого йоркширского пролетария, начитавшегося Гоголя?
Долго ли, коротко ли, но кембриджские огни позади, уроки выучены, и парочке этой предстоит столкнуться в так называемой реальной жизни, где м-р Смит по-прежнему хорош, бесперспективен и уныло ставит штампы в букинистической лавке, а м-р Коллинз свой новый гениальный роман решает не жечь, а наоборот издать, только незадача — лицом не вышел, публика не оценит. Правильно, кто бы разглядел талант в Хемингуэе-доходяге, Толстом, непохожем на Дамблдора, Саре Джио - корпулентной брюнетке, Ницше без усов или в Пелевине без очков? Другое же совсем дело. Вот и Коллинзу кажется правильным, если обложку будут украшать какие-нибудь более, что ли, писательские черты, чем его собственные. Как следствие — обмен личностями и все сопутствующие комедии ошибок доппельгангерские удовольствия, извивом авторского хотения перенесенные в новую локацию. Радостно согласившийся на подмену Смит внезапно получает должность преподавателя литературной композиции в частной психиатрической клинике с экспериментальным уклоном и полным набором эталонных пациентов: поджигателей и убийц, алкоголиков и меланхоликов (далее по списку, включая носителей шапочек из фольги, любителей птиц и адептов культа), которых методично лишают визуальных образов из внешнего мира, каких бы то ни было «картинок», крутят на колесе рандома, заставляют писать тексты и безуспешно дожидаются терапевтического эффекта. Обязанности нашего героя нехитрые — пачками проверять безумные сочинения на тему, например, «Луна и грош»: подробные пересказы, стилизации, воспоминания о детстве, эротические фантазии, потоки сознания, «имелся также отчёт о футбольном матче, дотошный с кучей отупляющих подробностей». Настоящий Коллинз на свободе синтезирует из этого богатого материала коллективный постмодернистский шедевр под названием «Расстройства» - критикам нравится. Роман же, где всё это происходит — ну, заявленный «Бедлам в огне», - с мерцающей периодичностью превращается не столько в долгую прогулку бедлам, сколько в карикатурный пересказ фаулзовского «Волхва» в жёлтом доме с белыми стенами вместо греческих декораций — куда более подробный и многозначительный, чем этот вот мой.
Фаулзу вообще преизрядно досталось: книга, например, в книге — та самая, которая лучше продаётся с чужой физиономией, — один в один «Мантисса». Только вот непонятно зачем. Фаулза тут не критикуют, то есть не жгут. Подразумевается, что эта карусель придётся по вкусу любителям слегка абсурдных литературных игр, мистификаций, зарезервированного англосаксами несмешного юмора и неограниченных сравнительно-сатирических возможностей базовой метафоры. Ну да. Можно и поиграть, поугадывать, кто здесь дурак, а кто прикидывается, кто писатель, а кто не очень.Только вот единая картинка всё равно не складывается — как пытаться от делать нечего собрать старый пазл, откопанный на антресолях — фрагменты из разных коробок, некоторые лишние: только перебирать и по кучкам раскладывать, морща лоб. Или разгадывать кем-то уже начатый кроссворд: приятная щекотка от сознания что у тебя-то, старого стихийного англомана, в отличие от менее нахватавшегося по верхам лузера, горизонталь с вертикалью где надо пересекается — и никаких бонусов сверх того, никаких зашифрованных откровений. Или придумывать тривиальные ассоциации, играя в крокодила. Как и все подобные тихие и герметичные комнатные развлечения, упорядоченно безумный роман Николсона о литературном процессе — уютный такой, мелочно подробный, образцово занудный и патологически нормальный. Кое-что поучительное всё же можно вынести на свежий воздух и проповедовать по воскресеньям. Революционная мысль: быть сумасшедшим — вообще не круто, и само по себе не делает никого ни интересным человеком, ни интересным писателем. «Скучные люди пишут скучные вещи. Скучные безумные люди пишут скучные безумные вещи» - не все книги достойны гореть ярким пламенем.
Но в конце-то концов:
«самое лучшее, что есть в чтении — если вам не нравится, вы просто прекращаете читать».
Ну, а если вдруг не можете - вероятно, это какое-то расстройство.
Небольшая предыстория.
Однажды мы переписывались с девушкой по имени Medulla и я имела неосторожность пожаловаться, что, мол, в России достать многие книги легче, вон распродажи всякие, отдают за бесценок романы, которые я уже все каблуки побивала искать. Но что этот бессовестный человек отвечает: без проблем, я тебе куплю, вышлю, а ты мне потом деньги переведёшь. Ну что ж, отлично. Книги пришли по почте, я уже намылилась бежать в ближайший банк… как вдруг оказалось, что эта бесстыдная девушка меня нагло обманывала с самого начала. Medulla и не думала брать с меня деньги! Она, видите ли, решила сделать подарок! Представляете, какой ужас? Вот и я глубоко возмущён.
А книга, собственно, начинается с того, что молодой парень приезжает в сумасшедший дом преподавать литературную композицию…
Вернее, не так. Начинается с того, что встретились два старых университетских знакомых, один из которых написал книгу и попросил второго одолжить свою фотографию, дабы поместить её на обложке. Потому как сам автор похож на гоблина, а его приятель – настоящий очаровашка.
Нет, снова не то. Всё началось с вечеринки, которую устраивал один из преподавателей, где эти двое познакомились, а кульминация вечера заключалась в коллективном сжигании книг.
Короче, с чего бы всё не началось, дальше мы имеем искрометную, завораживающую историю молодого человека в дурдоме. Вот как вы себе представляете «желтый дом» в самом весёлом виде? Здесь всё это есть. Паноптикум из десяти разнообразных, очень странных и дружелюбных психов: хиппушка, любящая периодически потанцевать голой; красивый безумный эстет по фамилии Байрон; вечно пьяный алкоголик; спортивная фанатка; лысый и очень внушительный гопник; всё время молчаливая индийская девушка, которая может сделать на досуге такой же молчаливый минет… Конечно же, есть и припаянный доктор, приводящий в жизнь свою новую, экстравагантную методику, и есть его помощница – строгая дамочка, страдающая копрофемией (и даже не спрашивайте меня, что это).
Главный герой же находится в жутко угнетённом положении. Он вынужден читать сотни листов, исписанных психами, а это далеко не шедевры мировой классики, не имеет права выходить за территорию клиники, и никто его не считает за человека, включая тех же психов.
По задумке книга очень напоминает «Дом сна» Джонатана Коу, но она гораздо драйвовей, ярче и динамичней. Мы можем говорить здесь о чёрном юморе, но автор ни в коей мере не превращает повествование в балаган. Ведь, чем ближе к финалу, тем события принимают всё более угрожающий оборот, а заканчиваются и вовсе трагедией. Скорее, это просто здоровое, ироничное отношение главного героя к происходящим несчастьям, которое очень импонирует. Когда на него сваливается очередное несчастье, он не ноет и не пережевывает думы о своей горькой судьбинушке. Он говорит себе: «Какой же я невезучий придурок! Надо что-то придумать».
Меня так и подмывает рассказать о некоторых сюжетных перипетиях, очень уж они необычны и неожиданны, но я себя сдержу. Скажу только, что это всё очень-очень весело, легко и в то же время умно, и написано прекрасным языком.
Мне даже жаль, что в наше время обозначение «развлекательная литература» приобрело стойкий оттенок донцовщины и ширпотреба. Потому что такая книга, как эта, не грузит читателя, а действительно развлекает, увлекает, даёт пищу для ума и хорошее настроение. Но не оставляет после себя пустоты. И вот такая развлекательная литература как раз нужна.
Флэшмоб 2012 (16/24)
Майк Смит - выпускник Кембриджа, юноша милый, но инфантильный. Три года учёбы были счастливой порой, когда мир за пределами альма-матер казался нереальным и пугающим. Он и рад бы остаться в Кембридже, но за отсутствием чего-либо выдающегося в аспирантуру его не взяли, и пришлось осваивать вольные хлеба. Освоение не давалось. Скучная работа, скучная личная жизнь. И вот судьба сжалилась над горемыкой и решила дать ему шанс добавить в свою жизнь «огоньку». Судьба явилась к нему в малосимпатичном лице Грегори Коллинза. Откровенно говоря, малосимпатичным было не только лицо, но и весь Грегори Коллинз в целом, что несколько приободрило нашего героя. Всегда приятно получить видимое доказательство, что ты из своих знакомых не на самом дне, и есть товарищи, обогнавшие тебя по шкале Лузера. Однако, радость была недолгой. Оказывается, Грегори написал книгу, и, по его словам, весьма не плохую. Одна беда, издательство просит прислать фото. При всех своих недостатках Грегори реалист на свой счет и иллюзий относительно своей внешности не питает. Более того, искренне считает, что она может быть прямым и практически непреодолимым препятствием продаж. Кто ж захочет покупать книгу у автора с такой рожей. Когда беседа достигла определенного градуса, Грегори обратился к Майку с просьбой «одолжить» ему своё лицо. А когда градус повысился еще немного, Майк согласился. После этого решения жизнь его можно назвать какой угодно, но только не скучной, ведь в скором будущем перед ним откроет свои автоматические ворота психиатрическая лечебница. И хоть жить там он будет не на правах пациента (ему предстоит быть учителем писательского мастерства), но шансы стать им велики.
В какой-то момент в книге встретились слова, которые идеально, на мой взгляд, её характеризуют. Поэтому я позволю себе немного схалтурить и выразить свое к отношение к ней словами автора.
Ясно, что эта книга отчасти иронична, отчасти предельно серьезна, отчасти это настоящий фарс; трудность крылась в том, чтобы распознать, что есть что. Иными словами, хотя читатели зачастую находили книгу комичной, они, как правило, точно не знали, смеются ли они вместе с автором, над автором или же автор смеется над ними. Некоторым читателям эта неопределенность представлялась восхитительной, но у большинства возникло более естественное желание – понять намерения автора, выяснить, что же он хотел сказать.
П.С. Теперь я тоже знаю, в чем разница между копрофилией, копролалией и копрофемией.
Когда-то у одной моей одноклассницы жил пудель. Оказывается, ему можно было поставить диагноз – копрофил. Как есть копрофил. Эх, знать бы тогда! Можно было бы посоветовать подруге заменить вульгарное «опять зараза говна нажрался» на интеллигентное «фи, мусечка, у тебя обострение копрофилии»
Не раздавайте свои фото кому ни попадя, обернуться это может чёрте чем!
И снова любимая серия «Зебра» не подвела. На этот раз мне попался плутовской, где-то даже сатирический, роман о литературных мистификациях в «жёлтом» доме. Люди вполне здоровые, настоящие душевнобольные и потенциальные — всё смешалось в причудливом трагифарсе, автор изящно намекает нам, как размыты границы между этими состояниями души, а в творческой писательской среде и подавно. Забавная история. Микстура от хандры.
Прочитано в рамках июльского тура борьбы с долгостроем.
История "Бедлама в огне" затейлива - на дворе семидесятые, молодые люди носят майки с Че Геварой, покуривают марихуану и читают Барта-Делеза-Фуко. Профессор Кэмбриджа, консерватор Джон Бентли устраивает ежегодние светские рауты с обязательным сожжением "лишней" литературы. Главный герой, умник-красавчик Майк Смит, сжигает книгу самого профессора. Университет кончается - начинаются трудовые будни. Проклиная жизнь, Майк устраивается в букинистический магазин. Но не надолго. Нечаянно встретившийся уродливый сокурсник-писатель просит Майка поместить свою фотографию на обложку его романа. Далее приятели меняются ролями.
Начинается форменное безумие. Майка приглашают преподавать литературную композицию... где бы вы думали? в дурдоме.
В дурдоме, куда попадает главный герой, идет борьба с ложными образами, порожденными болезненной фантазией пациентов. Чтобы вылечить их, доктор Линсейд устраняет из обихода все картинки и фотографии, способные вызвать у сумасшедших появление навязчивых образов. Но все десять пациентов, каждый из которых представляет отдельную социальную нишу: хиппи, филологи, средний класс, пролетариат и т.д., оказываются симулянтами. Чего стоит только вопрос "кто же тут на самом деле псих?!", который то и дело возникает в голове у читателя, когда, перелистнув очерезную страницу, в который раз обнаруживаешь, что все перевернулось с ног на голову и торопится снова сменить положение на противоположное.
Проходящее же лейтмотивом сожжение и надругательство над книгами, на деле, их не уничтожает, а множит в геометрической прогрессии, постепенно стирая границы реальности и бреда.
Из всего этого, однако, не следует, что "Бедлам в огне" - особо высоколобая литература. Как раз наоборот, роман Николсона - это высококачественный мэйнстрим, развлекательный и увлекательный. Веселье гарантировано в любом случае.
Жизнь входит в колею, и тебе попадаются только одни и те же немногочисленные лица. И внезапно понимаешь, что кое-кого из своих “добрых друзей” ты не видел почти десять лет, и почему-то это не имеет никакого значения. У тебя всё – так же, и у них всё – так же, да и что может поменяться за какие-то десять лет?
Байрон завел обычай бродить по территории клиники в байронической накидке с байронической тоской на измученном лице.
У нашей семьи было замечательное достоинство: мы никогда не говорили друг другу то, что думаем на самом деле. Это избавило нас от многих и многих неприятностей.
Поэзию не только можно творить из всего – поэзия уже существует во всем. Нет такой темы, которая не годилась бы для искусства.
Книги мне нравились. Их форму я любил не меньше, чем содержание. Я считал книги красивыми вещами, которыми приятно владеть, которые приятно трогать, на которые приятно смотреть.