Я добавила, что бабушка, кажется, считает, будто зеркало души — не глаза, а волосы.
Отец буркнул:
— Волосы — это крыша души.
Это в какой-то мере роман отчаяния, — пояснил он.
— А можно ли отчаяться в какой-то мере? — спросила я. — Ведь это все равно что быть немного в ужасе или пребывать в состоянии слабого экстаза.
Что случилось?— Ничего особенного. Просто я уволилась.— О, милая! — промолвил он так, словно я совершила непоправимую ошибку.— Не говори таким тоном, — сказала я. — Я собираюсь сделать карьеру временного работника.— Нет! — закричал он и сцепил пальцы. — Ты пойдешь работать ко мне в К. И станешь настоящим редактором.— За это я могу привлечь тебя к ответственности.— Что? — воззрился он на меня.— Да-да! Вкалывать до потери пульса там, где тебя трахают!.. Кому же это понравится?
Однажды я где-то вычитала, что совершенно неважно, как долго алкоголик не пьет. Стоит только ему начать снова, и он приходит в то самое состояние, в котором был, когда перестал пить.
— Иногда тебя любят и за твои слабости. То, что ты не можешь сделать, порой привлекательнее того, что можешь.
— Я хочу стать великой певицей, — сказала я.
— Может, и станешь, — отозвалась она.
— Нет, не стану.
— Откуда ты знаешь?
— У меня нет слуха.
Музей напоминал дом богатой старухи, не желавшей принимать посетителей. Все разговаривали шепотом и старались ступать как можно тише, словно их там вообще нет. Мама, никогда не упускавшая случая кого-нибудь похвалить, написала в книге отзывов, что выставка прекрасно организована и очень полезна. Я приписала: «Мило и ужасно скучно».
Вечерами я частенько встречала Оливера Бидла — мужчину средних лет, который все еще жил со своими родителями: живое предостережение, прогуливающее миниатюрного цверкшнауцера. Он был провинциально деликатен, носил пузырившийся на локтях и коленях костюм деда, в котором тот играл в гольф, и попыхивал сигарой. До меня доходили слухи, что он то ли полоумный, то ли гений, но я не верила ни тому, ни другому. Оливер Билл был тем, кем становится всякий, кому некого любить, кроме родителей.
— Будучи одной из форм строительства семейного очага, вязание сигнализирует о готовности сочетаться браком, — изрекла она.
Если даешь определение, значит, заранее все ограничиваешь рамками.