В сборник вошли повести и рассказы знаменитой финской писательницы Туве Янссон, пишущей на шведском языке. В центре этих произведений — отношения человека и окружающего его мира, близких ему людей. Как и все, что принадлежит перу Т.Янссон, эти повести и рассказы отличает тонкий психологизм, глубокое понимание душевного мира человека и неизменная нравственность.
Пойми, жизнь и без того тяжелое испытание, зачем же наказывать людей, прошедших его. Человек должен уповать на что-то, в этом весь смысл.
Вот так попадешь нежданно негаданно в спаянный круг, где на правах хозяев все ведут себя так, как они привыкли, как им удобно, как у них заведено, и не дай бог им почувствовать хоть малейшую угрозу сложившемуся порядку. Круг этот станет тогда еще теснее и неколебимее.
В ужасе София прибегла к простейшему способу бегства от беды и страха – она закрыла глаза и заснула.
Каждый человек должен совершить свои ошибки.
Я ненавижу всех, кто медленно умирает. Я ненавижу всех, кому никак нельзя помочь.
Знаешь, иногда, когда все хорошо, мне становится жуть как скучно.
Люди порой узнают истину слишком поздно, когда уже нет ни сил, ни желания начинать все сначала.
— Странная штука любовь, — сказала как-то раз София. — Чем больше любишь кого-нибудь, тем меньше он думает о тебе.— Так и есть, — согласилась бабушка. — И что же тогда?— Любишь дальше, — горячо ответила София. — И все ужаснее и ужаснее.
Чтобы понять внучку, бабушка пыталась вспомнить, какой она сама была в переходном возрасте, но в её памяти возникал только образ милой послушной девочки. Мудрая бабушка пришла к выводу, что переходного возраста у неё ещё не было, и он может нагрянуть лет этак в восемьдесят пять, так что надо последить за собой.
Запах - очень важная вещь, он напоминает о том, что пережито, он похож на тонкое, но надежное покрывало, сплетенное из воспоминаний.
...а все, что делается украдкой, тяготит душу.
— Глава первая, — прочла бабушка. — Некоторые удят рыбу на червяка.— Точка. Пиши дальше: даже не хочу говорить, как называются такие люди. Папа никогда этого не делает. Если представить себе червяка, который чем-то напуган, то мы увидим, что он сжимается до… До чего он сжимается?— Например, до одной шестой части своей длины.— Например, до одной шестой части своей длины и становится маленьким и толстым, тогда его легко проткнуть тонким прутом, и он об этом не подумал. Но если представить себе умного червяка, то он, наоборот, вытянется во всю длину и станет таким тоненьким, что никаким прутом его не проткнешь, но тогда он рвется. Науке еще неизвестно, просто так он рвется или потому, что хитрый, ведь никогда не знаешь…— Минутку, — сказала бабушка. — Могу я написать так: неизвестно, нечаянно он это делает или специально.— Пиши как хочешь, — нетерпеливо сказала София. — Только чтобы было понятно. И не перебивай меня. Давай дальше. Ему хорошо известно, что если он разорвется, то обе его части будут расти, каждая по отдельности. Точка. Но насколько это больно, мы не знаем. Кроме того, мы не знаем, страшно ли червяку, когда его должны разрубить. Во всяком случае, он чувствует, как что-то острое приближается к нему все ближе и ближе. Это называется инстинкт. Кроме того, я считаю, нельзя говорить, что червяку не больно, потому что он такой маленький и внутри у него ничего нет, кроме кишки. Я уверена, что ему все-таки больно, но, может быть, только в первую секунду. Наверно, умному червяку, который сначала вытянулся во всю длину, а потом разорвался посередине, больно не больше, чем нам, когда вырывают молочный зуб. Успокоившись, червяк, конечно, сразу замечает, что стал короче и что вторая половина лежит тут же, рядом. Проще говоря, обе половины, извиваясь, ползут каждая в свою сторону. Они не могут снова срастись, потому что так взволнованны, что ничего не соображают. К тому же они знают, что постепенно сами вырастут и станут настоящими червями. Наверно, они смотрят друг на друга и думают: фу, какой некрасивый, и поскорее уползают в разные стороны. Всякие мысли не дают им покоя. Они понимают, что у них теперь началась новая жизнь, но как, каким образом она сложится, неизвестно.София легла на кровать и задумалась. В комнате стало сумрачно, бабушка встала, чтобы зажечь лампу.— Не надо, — сказала София. — Не включай свет. Возьми фонарик. Послушай, это и называется жизненными испытаниями?— Вполне возможно, — ответила бабушка. Она положила зажженный фонарик на ночной столик и приготовилась писать дальше.— Скорее всего, жизненные испытания теперь тоже разделились пополам, и вообще жить стало легче, потому что не чувствуешь себя ни в чем виноватым. Можно сваливать все друг на друга или говорить, что после такого происшествия ты — это уже не ты. Только одна вещь портит дело — между задней частью и передней есть все-таки большая разница. Червяк, он никогда не ползает задом наперед, поэтому-то у него и нет головы сзади. Но раз Бог создал червяка таким образом, что он может делиться надвое и снова вырастать, значит, в его задней части есть что-то, чем тоже можно думать. Иначе задней части одной не справиться. Но в ней очень мало ума. И она старается вспомнить, как поступала другая половина, которая всегда была впереди и принимала все решения. А теперь, — продолжала София, сев на кровати, — заднюю часть мучают вопросы: сколько нужно расти? И что отращивать — хвост или голову? И как лучше: ползти позади и увиливать от решения важных вопросов или все решать самому, пока снова не разорвешься? Это было бы здорово. Но может случиться, что червяк привык быть хвостом и уже не хочет ничего менять. Ты все записала?— Все в точности, — сказала бабушка.— Закончим главу так: Иногда передняя часть довольна, что ей не надо никого тащить за собой, хотя тут не скажешь наверняка. Ничего нельзя сказать наверняка о существах, которые в любую минуту могут разорваться на две части. Но как бы ты к этому ни относился, перестань удить рыбу на червяка.
Ранящее слово имеет тысячи форм, никто — ни стрелявший, ни жертва — не знает, какое из выстреленных слов попало в цель. А потом говорят — ты лжешь, или еще оскорбительнее — ты забыл.
Разумеется, все можно объяснить и упростить, но он не находил нужных слов. А то, что требовалось объяснить, становилось все более неясным, пока не ускользнуло от него совсем.
— Дорогая девочка, — чуть раздраженно ответила бабушка, — каждый человек должен совершить свои ошибки.
Она очень устала и хотела домой, встреча повергла ее в непонятную печаль. Маландер одержим своей идеей, но, чтобы постичь ее, требуется время. Люди порой узнают истину слишком поздно, когда уже нет ни сил, ни желания начинать все сначала, или забывают о своей мечте по пути и тогда вообще остаются в неведении. Поднимаясь к дому, бабушка оглянулась на виллу, пересекающую горизонт, и подумала, что она похожа на навигационный знак. Особенно если задуматься и прищурить глаза, то можно принять ее за навигационный знак, предупреждающий, что здесь нужно сменить курс.
— Дивна штука — любов, — сказала якось Софія. — Що більше когось любиш, то байдужішим він стає.
— Так воно є, — погодилася бабуся. — І що робити?
— Далі любити, — грізно відповіла Софія. — Більше і ще більше!
— Кого он должен обмануть? — спросила София.
— Родственников, — ответила бабушка. — Надоедливых родственников. Они все время диктуют, что ему следует делать, не спросив, хочется ему этого или нет, и поэтому он потерял всякую охоту к чему бы то ни было.
— Это ужасно! — воскликнула София. — У нас так никогда не будет!
— Нет. Никогда! — ответила бабушка.
На этой работе я испортил слишком много слов, все мои слова износились, переутомились, они устали... ими нельзя больше пользоваться. Их бы надо постирать и начать сначала.
Миленький Боженька, сделай так, чтобы они меня не презирали, если я все-таки струшу.
— Можно побыть самим собой и не уединяясь, — продолжала бабушка, — хотя это сложнее.
Бог ніколи не створив би такого нікчемства, як пекло!