Рецензии на книгу «Бессмертие» Милан Кундера
Очень люблю начинать рецензии со слов "Это первая прочитанная мною книга у %authorname%". Потому что это означает, что я только открыла для себя этого автора, у него есть и другие произведения, которые я собираюсь в дальнейшем читать. Так вот. Это первая прочитанная мною книга у Милана Кундеры. А знаете, почему я его не читала до сих пор? Из-за фамилии. Есть два автора, чтение фамилий которых почему-то раздражает мой слух, поэтому я просто ленюсь начать их читать даже тогда, когда они появляются в списках "хочу прочесть" и задвигаю их подальше. Это, собственно, Милан Кундера (кто не помнит, ударение в обоих словах на первый слог) и Хулио Кортасар (в фамилии — ударение на второй). Вот из-за таких странностей порой и не читаешь ничего из хороших авторов...
И вот передо мной книжка Кундеры в моём любимом книжном формате 70 на 90 и 1/32, эта 1/32 умиляет меня просто до дрожи. Лаконично-аскетичная обложка, вперёд, поехали.
А дальше странно. Не могу сказать, что это восторг и эмоции из разряды "Ы-ы-ы-ы! Это гениально!", какие иногда бывают при прочтении чего-то цепляющего, но эта книга определённо прекрасна, но прекрасна не эмоциями, а разумом. Цепляет, но не за тот уровень, что обычно зацепляются книги. Такое ощущение, что всю книгу автор сидит рядом в шезлонге и рассказывает неторопливо какую-то историю, перемежая её со своими взглядами на мироустройство, а в тот самый момент, когда хочешь одёрнуть его и напомнить, что он ушёл от первоначальной темы, он вдруг делает резкий поворот и оказывается, что никуда он не уходил, а всё это говорил для той же самой истории. А ты сидишь рядом и согласно киваешь ему (ну, или временами несогласно хмуришь брови, но у меня такое было только в одной главе). Единственный момент, который прошёлся мне именно по эмоциям — воображаемая картина того, как Аньес идёт по улице с нежно-голубой хрупкой незабудкой, а толпа человечья обтекает её вокруг серой бурлящей массой.
Забавно, что весь этот роман вырос из одного-единственного жеста незнакомой девушки. Дорожка от ассоциаций из-за одного жеста рукой раскручивается в целую философскую трагедию, в которой замешаны выдуманные персонажи, реальные люди и события и исторические деятели, даже сам Кундера неожиданно появился в этом списке. Для меня этот роман оказался матрёшкой, где каждую главу открываешь и читаешь, словно заново, новое лицо куклы, но все они по сути одинаковы и связаны в одном большом кукольном тельце.
Первая глава, "Лицо". Матрёшка с пустым лицом, безликая кукольная оболочка. Аньес не может быть лицом этой матрёшки, она слишком самобытна для главы, в которой рассказывается о кризисе индивидуальности в современном обществе. Она чувствует себя неуютно среди людей, вплоть до социопатии. Остро ощущается, что она "не такая как все", но не тем вызывающим манером, каким могут быть "другими" художники или люди богемы. Она просто другая, родилась не в своё время, поэтому её лучшие качества совершенно не ценятся. Поэтому ей приходится окружать себя иллюзиями, иначе, кто знает, что с ней случится... В этой же главе вытягиваются нитки-паутинки повествования про то, что в нашем мире трудно скрыться от чьих-то глаз, и про то, что жестов настолько немного, что они лишены индивидуальности.
Вторая глава, "Бессмертие". Матрёшка с лицом постаревшего смущённого Гёте. Ниточка-связь с "Лицом" — нам не скрыться нигде от ничьих глаз, но здесь говорится уже не про обычных людей, а про известных, для которых эта проблема стоит ещё более остро. Безумная и по-своему хитрая Беттина, которая во что бы то ни стало хочет урвать кусочек славы Гёте, став его биографом. Но "звезда" зависит от своего биографа, он может изобразить известного человека как угодно, поэтому Гёте зависит от Беттины... Хорошие, тонкие моменты. В конце концов, кем бы был Иисус без тех, кто написал евангелие? А ещё это всё отчасти напоминает ситуацию с безумными фанатами, хотя акцент и на совсем другом аспекте отношений.
Третья глава, "Борьба". Матрёшка с двумя лицами женщин в чёрных очках. Эти лица похожи, но в то же время абсолютно разные. Две сестрицы Лора и Аньес противопоставлены друг другу, одна пытается создать свою личность "сложением", вторая — "вычитанием". В общем-то, об Аньес говорится довольно скупо, и именно ей начинаешь симпатизировать, а Лора кажется пустышкой, всю жизнь словно играющей на публику. Кундера очень любит углубляться в дебри женской психологии, не знаю, насколько точно он описывает истоки вещизма и женских истерик, но я этим объяснениям верю. К теме бессмертия и биографиям постепенно примешивается тема журналистики, раскрывается мысль о том, что выросшие города и скорость мира мешают нам осознавать всё происходящее кругом... Образ Лоры сливается с образом Беттины, Аньес смутно намекает на Христиану, нитки-паутинки романа стягиваются всё туже, превращая повествование в плотный клубок мыслей и событий, все сплошь связанных между собой.
Четвёртая глава, "Homo Sentimentalis". Матрёшка с лицом проповедующего Кундеры. Наиболее эссеистичная часть, особенно забавно было читать размышления о русской литературе и русской душе. Описывая гиперреагирующих на всё истеричек, Кундера как-то неуловимо приблизился к едва ли не сатире. Уже который раз повторяется мысль, которая всё больше и больше заставляет размышлять о том, что Беттины, Лоры и им подобные личности не интересуются теми, кого любят. Они любят тело своих любовников, их заслуги, славу или свою любовь к ним, но не самих объектов страсти.
Пятая глава, "Случайность". Матрёшка с лицом профессора Авернариуса, на пузе матрёшки нарисована сложная система ремней с подвешенным ножом. Дань постмодернизму, изящная маленькая глава, сковывающая вместе реальность, псевдореальность и псевдопсевдореальность, сводя вместе совершенно случайные вещи довольно изящным способом.
Шестая глава, "Циферблат". Матрёшка с символами мужского и женского начала вместо лица. Не нравится мне, хотя все мысли понятны. Не принимаю её иррационально, не из-за того, что она почти вся про секс, я к этому отношусь спокойно, а из-за чего-то другого. Возможно, если бы она была ближе к началу книги, где-нибудь по соседству с рассказом о Гёте, то я бы восприняла её по-иному.
Седьмая глава, последняя, "Торжество". Матрёшка с лицом испуганного мужчины. Какое уж тут торжество... Впрочем, все ниточки распутаны, повествование охватило всё, что хотело, Кундера и читатели торжествуют, а вот герои романа...
Итог. Понравилось, определённо, превосходный роман, буду читать Кундеру ещё. Сложно отталкиваться от одного произведения, но пока образ мыслей автора и способ их изложения мне приятен, так же как и неторопливый ход повествования, где экшена и философских рассуждений примерно равное количество.
Флэшмоб 2011, за рекомендацию спасибо Gul-Gul .
"Людей много, мыслей много. Как же нам отличиться друг от друга?"
Интеллектуалы могут начать кидаться в меня...чем там им будет угодно, но я всё-таки выскажусь: Кундера странный. И для меня это его главное отличие от его современников-писателей. Он может из экзистенциалистского пассажа незаметно перетечь в описание элементарного соития без любви, а читатель в это время даже не подумает, что автор потерял мысь, как было бы, пожалуй, с текстами других писателей. Он сложен для восприятия, несмотря на то, что проблемы у его героев простейшие: безответная любовь, страх смерти, нелады в семье и т.д. И даже рассказано о них очень просто, не считая философско-культурологических отступлений. Вроде всё так, как я не очень люблю, - а оторваться не получается. Вот она - странность, о которой я говорю.
"Бессмертие" - роман и простой, и философский одновременно. История двух сестёр - Аньес и Лоры - очень разных, с совершенно разными жизненными ценностями, была бы совершенно заурядной, если бы не второстепенные геори и их пересекающиеся жизненные пути. Они-то как раз и несут основную нагрузку, являясь олицетворением взглядов писателя, который на момент написания романа уже был гражданином Франции, но писал ещё по-чешски. Своими "отступлениями", в которых фигурирует и Гёте, и Хемингуэй, и он сам, как автор передаваемой книги, и даже его "Невыносимая лёгкость бытия" (собираюсь, мол, написать книгу с таким названием, а говорят, что у кого-то вроде уже такое было) наряду с вымышленными персонажами, Кундера успевает высказаться и об устройстве мира, и о политике, и о бессмертии творцов. Стоит ли бессмертие того, чтобы к нему стремиться? А что если в памяти потомков ты останешься с перекошенной рожей, потому что журналист сделал неумелую фотографию?
Мне показалось, что его мировосприятие всё же очень пессимистично. Современные тенденции, пестуемые имагологами ( не уверена, но думаю это кундеровское новообразование) его не привлекают, потому что они непродуманы и к тому же бесполезны...
...права человека вновь поселились в словаре нашего времени; я не знаю ни одного политика, который бы десять раз на дню не говорил о "борьбе за права человека" или о "нарушении прав человека". Но людям на Западе не угрожают концлагеря, и они могут говорить и писать все, что вздумается, так что чем больше борьба за права человека обретала популярность, тем больше она утрачивала всякое конкретное содержание, пока в конце концов не стала некоей тотальной позой всех по отношению ко всему, некоей энергией, обращающей все человеческие хотения в право. Мир стал правом человека, и все стало правом: желание любви - правом на любовь, желание отдыха - правом на отдых, желание дружбы - правом на дружбу, желание ездить на запрещенной скорости - правом ездить на запрещенной скорости, желание издать книгу - правом на издание книги, желание кричать ночью на площади - правом кричать на площади. Безработные имеют право захватывать магазин с дорогими товарами, дамы в манто имеют право купить икры, Брижит имеет право парковаться на тротуаре, и все, безработные, дамы в манто и Брижит, принадлежат к одной и той же армии борцов за права человека.
Книга прослушана в игре "Остров сокровищ" группы "Мир аудиокниг".
теперь мне придётся прочитать ВСЕ его книги, пока меня не стошнит.
Это что-то невообразимое. Это один из самых продуманных романов, которые мне довелось читать за последнее время. Масса деталей - как то чеховское ружье, - и каждое действительно выстреливает. Этот роман меня действительно _поразил_, но даже не затронутыми в нем темами, а мастерством писателя, отточенностью, выверенностью. Я до сих пор в некотором шоке, честно говоря.
Кундера все-таки самый близкий мне по духу писатель. Он не такой усипусечный, как Бэнкс, например, не такой (пардон, но все ж) однотипный, как Зингер, не такой зануда, как Фаулз, не такой замкнувшийся в себе, как Зюскинд. (NB: почему я сравниваю именно с этими писателями - не знаю). Он всегда кажется мне занудным вначале, я возвожу очи горе и думаю: "Ну не может же один мужик написать кучу хороших романов?". А потом я не могу оторваться, но не потому, что интересно, садовник ли был убийцей, а потому что меня просто до слезотделения продирает тот факт, что он ковыряется в моем мозгу. Только после Кундеры у меня остается впечатление, что в моей голове поковырялись чайной ложечкой, выразив самое важное, значимое. "Бессмертие" - это книга для филологов и сочувствующих отчасти, потому что только тот факт, что ты понимаешь, о чем говорится, кто все эти люди и каков культурный контекст, позволяет не поставить отметки "бред". Но если понимаешь все-таки, то уже начинает потряхивать от правдивости и точности.
Невозможно сказать, о чем роман, хоть сюжет есть, и он четок. Обобщая, роман о том, человек воспринимает свою жизнь - в истории, в контексте того, что его окружает. Помимо основной проблемы "бессмертия" в истории, Кундера поднимает массу философских вопросов и создает крайне остроумную систему категорий.
Пожалуй, лучшее из того, что прочитала в этом году.
не мое. мне не интересны это нагромождение образов без конкретики, мне скучны попытки объяснить все то, что не требует никаких объяснений, мне смешны объяснения так ничего и не объяснившие читается легко, но так же легко уходит и еще одно маленькое наблюдение, это не претензия к автору, это просто сетование на современную литературу - меня несколько коробит открытое обсуждение процесса соития. я не считаю правильным отделять физиологию от чувств, а выставление физиологии на показ порождает именно это, отделение от любви, приравнивание к тарелке супа на обед или, пардон, посещению клозета
РОМАН О ЛЮБВИ
ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!! ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!! ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!! ВНИМАНИЕ: СПОЙЛЕРЫ!!!
«Как мне усвоить Ваш прием красивый? – Он кроется в невольности порыва…»
-- эти строки из Фауста невольно всплывают в моей памяти, когда я обращаюсь к роману «Бессмертие» Милана Кундеры.
Жест, нечаянно произведенный рукой пожилой дамы, как будто был воплощением Самой Женственности… И в воображении восхищенного писателя возник образ Аньес -- героини его будущего романа.
Для меня «Бессмертие», несмотря на множество затронутых тем, это в первую очередь роман-размышление о любви.
***
«Аньес сказала:
Если я кого-то люблю, то хочу для него только хорошего. В любви самое главное тот, кого мы любим. Речь о нем и ни о чем более. И я спрашиваю, что значит любовь для того, кто не способен ничего видеть, кроме самого себя. Иначе говоря, что понимает под словом «любовь» абсолютно эгоцентричная женщина.
— Спрашивать, что такое любовь, не имеет никакого смысла, моя дорогая сестра, — сказала Лора. — Ты либо испытала любовь, либо не испытала. Любовь — это любовь, и ничего больше о ней не скажешь. Это крылья, которые бьются в моей груди и толкают меня к поступкам, кажущимся тебе безрассудными. И это именно то, чего с тобой никогда не бывало. Я тебя знаю, моя дорогая сестра: ты всю жизнь живешь по другую сторону любви. Совершенно по другую. За пределами любви.»
Перед нами две сестры: старшая, Аньес, и младшая, Лора. И между ними – муж Аньес Поль. Где-то в стороне – Бернар, любовник Лоры, не выдержавший ее назойливости и давления и разорвавший с ней связь. И совсем далеко, за пределами этого треугольника – тайна Аньес, ее любовник Рубенс.
Они такие разные, эти сестры!
В то время как эгоцентристка Лора всеми способами стремится заявить о своей персоне, занять лидирующие позиции, Аньес – как не от мира сего: интровертка, всеми помыслами жаждущая уединения, болезненно реагирующая на любой человеческий изъян – будь то телесный или же духовный. Она подобна душе, зажатой в тисках грубой реальности, -- рвущейся наружу, стремящейся возвратиться назад, к своим истокам, каковым является даже не Творец, а Нечто Изначальное, Сущее…
«Жить – в этом нет никакого счастья. Жить: нести свое больное «я» по миру.
Но быть, быть – это счастье. Быть: обратиться в водоем, в каменный бассейн, в который, словно теплый дождь, ниспадает Вселенная», --
в этих словах – жизненное кредо Аньес.
Такие, как она, становятся отшельниками, уходят в монастырь или же избирают другой способ ухода вплоть до суицида, как та девушка, что, сидя на шоссе в ожидании своей смерти, стала причиной гибели многих людей, попавших из-за нее в автокатастрофу.
«Как жить в мире, с которым ты не согласна? Как жить с людьми, если ни их страдания, ни их радости не считаешь своими? Если знаешь, что ты чужая среди них?»
Что же привело ее к такому выводу? Автор не вникает глубоко в обстоятельства жизни Аньес, но некоторые моменты позволяют догадываться о причинах ее пессимизма: одинокое субботнее пробуждение в постели, покинутой уехавшим спозаранку с дружескими визитами мужем (кстати, добрым и отзывчивым, и вроде бы искренне любящим Аньес), непонимание и отстраненность дочери, назойливость и эгоизм младшей сестры, врывающейся бесцеремонно в их мирное с Полем существование… И непрестанно возникающие мысли о бесцельности и тщете земного существования, о той череде случайностей, которыми предопределена судьба человека и которые, в итоге, становятся его крестом… Как, например, Лора, сестра Аньес: «…такая же случайность, как форма ее ушей. Она не выбрала себе ни сестру, ни форму ушей».
***
Единственным человеком, с кем ее душа воспаряла ввысь, обретала крылья, был отец. С его уходом мир для Аньес поблек и помутнел – из него ушла духовность, ушла красота, ушла поэзия. И в мире, лишенном понятия о прекрасном, стало так неуютно Аньес! Ни с кем другим – ни с мужем, ни с любовником, ни с дочерью (не говоря уж о сестре Лоре) Аньес не испытала того сладостного духовного единения, как с отцом. Отец ввел ее в мир прекрасного, в мир поэзии: как радостно они когда-то декламировали стихи великого Гете во время лесных прогулок, каким удивительным светом озаряли эти стихи все вокруг! Поэзия позволяла увидеть мир как величайшую тайну, как совокупность знаков и символов, несущих весть о Сущем …
Поэзия помогала смириться с безучастием Творца, который, по философскому рассуждению отца, создав этот мир, покинул его, бросил людей на произвол заложенной им в Космический Компьютер программы (отец никогда не называл Бога Богом, а только Творцом, ставя Ему в заслугу лишь Акт Творения). Поэзия, в конце-концов, заменила отцу, а вместе с ним и Аньес, Бога… И не молитву, а стихи великого Гете произносил отец почти безжизненными губами накануне своей смерти, и эти стихи озаряли ему путь в Мир Иной.
***
А теперь «Аньес едет по тихой дороге и отвечает себе: любовь или монастырь. Любовь или монастырь: два способа, как отринуть Божий компьютер, как увернуться от него.»
Без сомненья, Аньес находится на грани нервного срыва. Фактически она почти готова к самоубийству, и только возникшая внезапно счастливая возможность легально, без объяснений, уйти от житейской суеты и поселиться в Швейцарии на лоне природы удерживает ее от этого шага. Интересно, как бы сложилась ее судьба, если бы не роковая случайность, оборвавшая и так висящую на волоске жизнь Аньес?
И все же, при всей моей симпатии и сочувствии, Аньес вызывает недоумение своим прямо-таки зашкаливающим неприятием окружающего мира. От нее веет каким-то неземным холодом. Она отвергает социум, не считая себя принадлежащей к нему, как существо более высокого порядка, случайно угодившее в сети грубой земной реальности. Ее раздражают вплоть до ненависти люди: их глупость, пошлость, хамство, лицемерие. Она пытается обуздать это чувство, прекрасно понимая, что оно наносит ущерб психике, и, как моральная компенсация, ей на ум приходят слова, высокомерные и презрительные: «… я не могу их [людей] ненавидеть, потому что я не связана с ними; у меня с ними нет ничего общего».
Когда же становится совсем невмоготу, когда гул проносящихся по мостовой машин в разгар июльской жары заглушает музыку Баха, льющуюся из открытого окна, Аньес закрывает уши ладонями, чтобы укрыться от этой какофонии, от этого жестокого попирания Красоты и Гармонии. И вновь, в попытке обрести душевное спокойствие и хоть какую-то опору, она мысленно утешает себя обещанием:
«Когда в конце концов натиск этого уродства станет совсем невыносимым, она купит в цветочном магазине незабудку, одну-единственную незабудку, хрупкий стебелек с миниатюрным голубым венцом, выйдет с нею на улицу и будет держать перед собой, судорожно впиваясь в неё взглядом, чтобы видеть лишь эту единственную прекрасную голубую точку, чтобы видеть её, как то последнее, что ей хочется оставить для себя и своих глаз от мира, который перестала любить. Пройдет она с цветком по улицам Парижа, люди начнут узнавать её, дети - бегать за ней, смеяться и бросать в неё чем попало, и весь Париж будет говорить: безумная с незабудкой...»
***
Готическая девственница – такой видится Аньес одному из персонажей романа, художнику Рубенсу, получившему это прозвище еще в детстве от школьных товарищей за то, что он рисовал очень смешные карикатуры на учителей. Рубенс и в самом деле талантлив, но в мире, лишенном понятия о прекрасном, он не находит применения своему дару и зарабатывает на жизнь торговлей картин. Средством постижения тайн бытия он избирает чувственный путь, эротику, дабы через многообразие сексуального опыта почувствовать вкус жизни, постичь ее глубины. И вот появляется Аньес – эпизод, как и многие другие женщины до нее в богатой любовными похождениями биографии Рубенса. Художник даже не может вспомнить ее имени (когда-то, в молодости, они были мимолетно знакомы). Да оно ему и не нужно!
Она – Лютнистка, такое имя придумал для нее художник, поскольку она «нежна, как лютня». «Лютнистка из оркестра ангелов»… В ней удивительным образом сочетаются чувственность и целомудрие, эротизм и стыдливость, скромность и раскованность, делая ее необыкновенно привлекательной и волнующей для художника. И этот ее взгляд, устремленный куда-то вдаль, как будто ей дано видеть то, что недоступно другим…
Только с Аньес Рубенс ощутил гармонию отношений, и только благодаря ей утвердился в «старой морализаторской истине, что сексуальные отношения не имеют смысла без любви».
Она так и ушла, не понятая никем, да и для себя самой осталась загадкой. Которую, впрочем, и не пыталась разгадать. И все же: как воспринимать Аньес? Как женщину с удивительно тонкой психической организацией или же как слегка душевнобольную? Впрочем, одно не исключает другого. Скорее всего, даже дополняет. И самое приемлемое объяснение: Аньес -- фантазия автора (не лишенная, впрочем, черт реальной, живой женщины), Поэзия, задыхающаяся в мире, утратившем понятие о Прекрасном, и рвущаяся к своим Истокам…
***
Можно, конечно, рассуждать об Аньес как о несостоявшейся жене и матери, – ведь при всей видимости благополучия «их совместная жизнь с Полем основана лишь на иллюзии любви, иллюзии, которую оба заботливо пестуют и оберегают». Не сложились у нее отношения и с дочерью, которая больше привязана к отцу, нежели к матери. Пыталась ли Аньес как-то воздействовать на семейные отношения, сделать их по настоящему искренними и теплыми? Мы не знаем. Догадываемся только, что, не найдя в муже отклика на свои чувства и мучившие ее мысли, она замкнулась в себе, не видя возможности исправить свою жизнь.
Аньес слаба? Да, она уж точно не борец. Да и что такое борьба?
«Жизнь есть борьба» — вот фраза, которая, вероятно, звучала, будучи впервые произнесенной, как меланхолический и смиренный вздох. Наш век оптимизма и резни сумел превратить эту страшную фразу в сладкозвучную песнь. Вы скажете, что бороться против кого-либо, возможно, страшно, но бороться за что-либо, во имя чего-либо — благородное и прекрасное дело. Да, прекрасно стремиться к счастью (к любви, к справедливости и так далее), но если вы предпочитаете обозначать это усилие словом «борьба», значит, за этим вашим благородным усилием скрывается жажда повергнуть кого-то наземь. Борьба за всегда связана с борьбой против, и в ажиотаже борьбы о предлоге за всегда забывают».
Я не совсем согласна с этими словами доктора Авенариуса, (можно бороться, например, «против» своих пороков, т.е. «за» гармоничную личность, или же «против» болезни, т.е. «за» здоровье), но, на мой взгляд, они очень хорошо характеризуют саму сущность этого понятия – «борьба». (Кстати, вышеупомянутый доктор, он же и персонаж романа, несмотря на данную им трактовку «борьбы», на свой лад все таки борется с действительностью, используя при этом довольно остроумные, порой хулиганские, но тем не менее -- самоуспокоительные способы, а именно: прокалывает шины автомобилям, чтобы они не заслоняли от людей прекрасные очертания готических соборов.)
В отличие от младшей сестры Лоры, которая сражается за свое счастье всеми возможными способами, сражается агрессивно и неустанно, используя в первую очередь свое тело как оружие и средство достижения желаемого, Аньес даже не рассматривает возможность борьбы, потому что не способна к насилию, более того: оно глубоко противно ее натуре. Она «не хочет повергнуть наземь» ни своего мужа Поля, ни свою сестру Лору. Она не ищет даже взаимопонимания с дочерью, замороченной телевизионной трескотней и не прочитавшей серьезно ни одной хорошей книги. Она не в силах противостоять. Она устала. Она хочет просто отдалиться от них, уйти, исчезнуть… Правда, с одной оговоркой: она хотела бы быть уверенной, что и без нее ее ближние будут благополучны и счастливы…
«Чувство усталости чем дальше, тем сильнее. У нее уже нет ни малейшего желания продолжать бег. Она же не участница соревнования. Ей никогда не хотелось соревноваться. Она не выбирала себе ни сестру, ни форму ушей, но должна всю жизнь тащить за собой бессмыслицу случайности.»
***
Ее уход таки состоялся, правда, все произошло совсем не так, как предполагала Аньес. И что же?
Поплакав друг у друга в объятиях об умершей сестре и жене (причем «слезы в глазах Лауры были слезами растроганности Лауры Лаурой, исполненной решимости посвятить всю свою жизнь поддержке мужа умершей сестры. Слезы в глазах Поля были слезами растроганности Поля верностью Поля, который не сможет никогда жить ни с одной женщиной, кроме той, которая была тенью его жены, ее подобием – ее сестрой"), они со спокойной совестью улеглись в постель и Поль был счастлив, как никогда…
А дальше – брак, рождение ребенка (честно говоря, я завидую боевому настрою Лоры: молодец, не побоялась ни операций, ни возраста!), уход из семьи старшей дочери Поля Бриджит и скорое ее возвращение уже с ребенком на руках, и непрерывная и нескончаемая война падчерицы с мачехой, которые ненавидят друг друга и которых материнство сделало еще агрессивнее. Только теперь в качестве оружия выступает музыка: из комнаты Лоры несется Малер, а навстречу ему из комнаты Бриджит грохочет рок. А между ними – Поль, затыкающий уши от этой какофонии и всердцах произносящий: «О, если бы музыка не существовала! О, если бы из всех электрических гитар был выведен ток и подключен к стульям, к которым я собственноручно привяжу гитаристов» и находящий утешение в вине.
В конце романа мы наблюдаем сцену в бассейне, где Лора, теперешняя жена Поля, плещется, агрессивно шлепая руками по воде и производя при этом немалый шум, заставляя тем самым еще больше съеживаться и стариться прямо таки на глазах и без того уже сутуловатого и постаревшего Поля. Она, в отличие от мужа, и сейчас красива. Но несколько коротковатые ноги, а также «экспрессивная, хотя и чуточку великоватая, задница, которая, словно толстая стрелка, указывает вниз», являются тем штрихом, посредством которого автор ставит последнюю точку в разоблачении не только этой героини, но всякого агрессивного самоутверждения.
***
В своем романе Кундера размышляет о современном нам мире: мире агрессии, где автомобили заслоняют соборы, где грохот машин заглушает музыку Баха, где любовь подменяется чувственностью, где все только рассуждают о свободе, а на деле ею не обладают, где даже самые злободневные и трагические известия преподносятся с улыбкой, превращаются в очередной фельетон СМИ, где женщины утратили стыдливость, а мужчины – мужественность. Из этого мира ушло понятие о Гармонии, о Любви, о Прекрасном… И остаются лишь бессмертные строки Гете о Вечной Женственности, и то неверно понятые.
Невозможно без улыбки слушать подвыпившего Поля, с бокалом шампанского в руке, разглагольствующего: «Женщина — будущее мужчины. Это значит, что миру, который когда-то был сотворен по образу мужчины, отныне предстоит уподобляться образу женщины. Чем более техническим, более механизированным, металлическим и холодным будет мир, тем большая потребность возникнет в том тепле, которое может дать только женщина. Если мы хотим спасти мир, мы должны приспособиться к женщине, позволить ей руководить нами, проникнуться этим Ewigweibliche, этим вечно женственным!»
И хотя доля правды и есть в этих словах, но вместе с тем они -- неплохое оправдание собственного бессилия и слабохарактерности, подтвержденное к тому же бессмертными словами великого поэта! Как это не согласуется с тем, что Поль говорил пятнадцатью минутами раньше: «Это огромное счастье, что до сих пор войны затевали только мужчины. Если бы их вели женщины, в своей жестокости они были бы до того последовательны, что нынче на земном шаре не осталось бы ни одного человека.»
Какой вывод можно сделать по прочтении романа? Что мир «сошел с рельсов», а женщина, призванная быть проводником высших чувств и переживаний, источником нежности и добра, милосердия и сострадания, забыла о своем высшем предназначении, не выполняет возложенную на нее миссию? И виновата ли в этом женщина или же окружающий ее мир – «технический, механизированный, холодный», который и ее пытается «подогнать» под себя, сделать винтиком в своем механизме? Может ли она противостоять этому насилию или же вынуждена подчиниться? И спасет ли, в конце концов, Красота мир, или это только возвышенные слова? Это все вопросы, требующие размышления…
Я не знаю. Но думаю, что если и не спасет, то все же ПРИЗВАНА СПАСТИ. Такая уж у нее, Красоты, миссия. Ибо Она и есть выражение того Вечно Женственного, той благотворной энергии, которая пронизывает все Мироздание и о которой сказал великий Гете:
«Все быстротечное
Символ, сравненье.
Цель бесконечная
Здесь — в достиженье.
Здесь — заповеданность
Истины всей.
Вечная женственность
Тянет нас к ней» (Гете. «Фауст»)
Что же касается бессмертия (ведь именно так назвал Кундера свой роман) – оно, наверное, в рамках отведенного человечеству времени, есть: это бессмертные творения великих мастеров. Именно так я поняла смысл названия романа. Не зря же Гете, которому автор посвятил чуть ли не половину страниц своего романа, в ответ на ироническое утверждение Хэмингуэя о бессмысленности творчества (эти два великих литератора «воскрешены» автором в «Бессмертии» и ведут на Том Свете нескончаемые беседы) с благоговением и гордостью декламирует уже приведенные выше заключительные строки своего «Фауста»:
Alles Vergängliche
Ist nur ein Gleichnis
Das Unzulängliche,
Hier wirds Ereignis;
Das Unbeschreibliche,
Hier ist es getan;
Das Ewig-Weibliche
Zieht uns hinan.
Да, наверное, где-то там, за пределами бытия, она есть, эта Вечная Женственность, то, к чему устремлено в своем кружении и беге все Мироздание. На земле же самым ярким воплощением ее является Любовь: не та, которая заставляет терять голову и толкает к безрассудным и зачастую эгоистичным по отношению к ближним поступкам, а бескорыстная, ненавязчивая, жертвенная, та, о которой Аньес когда-то сказала своей сестре Лоре:
«Если я кого-то люблю, то хочу для него только хорошего. В любви самое главное тот, кого мы любим. Речь о нем и ни о чем больше.»
Этими словами, произнесенные главной героиней, автор как будто подводит итог собственным размышлениям о любви, призывая таким образом современников к чуткости и терпимости, доброжелательности и отзывчивости, гипертрофии чувств при этом противопоставляя «взаимную неагрессивность».
9/10
Это настолько глубинная книга, с точным (или как минимум во многом совпадающим с моим) отношением к миру, к человеку, к происходящему. Так хотелось узнать, что он скажет в конце, к какому выводу придет... Но в то же время очень не хотелось дочитывать, потому что дочитать - значит, распрощаться. Перечитывала уже несколько раз.
Очень интересно было вернуться к этой книге через десять лет после первого прочтения и сравнить впечатления - десять лет назад она на меня существенно повлияла.
Ощущение странное. С одной стороны, я отлично помню, что именно и почему меня зацепило и тронуло. С другой стороны - то ли это прирост возраста и жизненного опыта, то ли утрата привычки благоговейно внимать любому печатному слову - стало совершенно невозможно воспринимать Кундеру иначе, нежели скептически. В недавно читанной мной книжечке один герой всё время скептически приподнимает бровь - если бы я умела это делать, так бы и читала всю дорогу - с приподнятой бровью. Есть мнение, что Кундера - отличный философ, и десять лет назад я бы подписалась. Сейчас мне кажется, что Кундера считает себя отличным философом, и в этом его проблема, потому что от избытка философствования очень страдает его проза.
Не в пользу автора говорит и то, что я прочитала две его книги (всего-то), в обеих он ездил на одних и тех же приёмах, и я пожалела, что не ограничилась одной - приёмы отличные, но в данном случае повторенье мать умаления эффекта. Что-то мне подсказывает, что этими двумя он не ограничился, и лучше бы мне больше ничего не читать.
Также мне кажется, что Кундера (и это не делает ему чести) родил и вскормил Януша Вишневского - оба порассуждали о менструации и типа поняли всё про женщин (для людей, никогда в жизни не сталкивавшихся с данным явлением, у них на нём какая-то странная фиксация).
Нет, само собой, есть и положительные стороны, и нельзя отказать автору в наблюдательности, в создании запоминающихся образов, в, извините за выражение, психологизме, и в чёткости изложения мыслей. И при том, что это уже совершенно не мой писатель и не моя книга, героини по-прежнему очень мои, и ещё через десять лет я бы с любопытством к ним вернулась.
Увертюра нередко передает краткое содержание своей музыкальной пьесы. Можно сказать, что увертюра и пьеса подобны друг другу, как микро- и макрокосм, или что пьеса вырастает из увертюры, как цветок из зерна.
Роман «Бессмертие» вырастает из одного-единственного жеста. Жест этот не столько увертюра, сколько главная музыкальная тема; не столько микрокосм, сколько бесконечно малая частица, которая повторяется в мире бесконечно больших объемов.
Роман подобен не только жесту, из которого он вырастает, но и вполне определенной музыкальной пьесе. По меньшей мере, книжному образу этой пьесы:
— Я хотел бы, чтобы однажды эта симфония была исполнена перед самыми посвященными слушателями сначала с поправками последних двух недель, а затем без оных. Бьюсь об заклад, что никто не сумел бы отличить одну версию от другой. Поймите, спору нет, замечательно, что мотив, исполненный во второй части скрипкой, в последней части подхватывает флейта. Все проработано, продумано, прочувствовано, ничто не предоставлено случайности, но это непостижимое совершенство превыше вместимости нашей памяти, нашей способности сосредоточения, так что слушатель, даже фанатически внимательный, поймет из этой симфонии не более одной сотой, причем определенно той сотой, которая Малеру представлялась наименее важной.
Авенариус оспаривает важность совершенства, и с ним хочется соглашаться: именно несовершенство восприятия дарит многообразие трактовок одного и того же сложного, многослойного, бесконечно большого и бесконечно малого произведения.
Авенариус оспаривает важность совершенства, и с ним хочется спорить: именно благодаря своему совершенству, бесконечно большое и бесконечно малое произведение становится единым.
Книга Homo ludens , по случайности открытая в параллели с романом, пришлась как нельзя кстати. Музыкальная пьеса, — утверждает в ней Хейзинга, — это тоже игра.
Роман, подобный музыкальной пьесе, подобен игре. Это зеркальный коридор магического театра: вход, как водится, только для сумасшедших.
И тут я понял его: если мы отказываемся признать значимость мира, который считает себя значимым, если в этом мире наш смех совсем не находит отклика, нам остается одно: принять этот мир целиком и сделать его предметом своей игры; сделать из него игрушку. Авенариус играет, и игра для него — единственная значимая вещь в мире, лишенном значимости.
Симфония, в которой каждый инструмент ведет свою тему, но сливается с оркестром в тщательно прописанном единстве.
Цветок, который медленно вырастает из зерна и раскрывается лишь в последней части.
Небо со всем космическим пространством, которое Блейк мог видеть в чашечке этого цветка.
Музыка и астрофизика, соединенные в литературном произведении. Это постмодерн, детка.