Рецензии на книгу «Письма русского путешественника» Николай Карамзин

Путешествие – это самое приятное и интересное времяпровождение. Сегодня просто и удобно можно оказаться в любой точке Земли, но ранее перемещения путешественников были проблематичными и трудными по разным причинам.
Карамзин начал своё путешествие в мае 1789 году. В первые дни молодой человек был преисполнен тоски от того, что расстаётся с родным городом, но технические сложности отложили сердечные переживания до лучших времён.
Автор совершил длинное и насыщенное путешествие. Он увидел важных людей, посетил достопримечательности европейских городов и получил массу впечатлений.
Меня поразило то, что в те времена уже были книги для слепых.
В Лондоне Карамзин посетил суды и тюрьмы. Историка и писателя интересовали даже такие неувеселительные места. Заканчивал своё путешествие по Англии автор со словами, что он выедет за пределы страны без сожаления, хотя не отказался бы вернуться сюда вновь.
Жаль, что я не прочитала эту замечательную книгу писем о путешествиях Николая Михайловича ранее.

Блестящий отчет о путешествии

Читать начал совершенно случайно. Просматривал первый том академического издания Карамзина и зацепился глазами за «Письма». Вспомнил, что где-то читал об этом произведении, как о положившим начало современному русскому литературному языку. Строчка за строчкой,и мне уже не хотелось останавливаться. Правда, не ожидал, что произведение окажется таким объемным. Но об этом не пожалел. Трудно было сначала привыкать к языкутого времени, но потом он даже понравился, и разница с современным не брочалась в глаза. Произведение не просто путевые заметки, а с большим беллетристическим уклоном с большим количеством притчей, называеиых в то время анекдотами, поэтическими произведениями, философскими рассуждениямии и другими искусствоведческими и лирическими вставками. Меня поразило обилие сведений по истории посещаемых стран, городов, архитектуре, литературе, музыке, театрах, конкретных философах, писателях,поэтах.Трудно представить, что человек, которому во время путешествия исполнилось 23 года обладл такими обширными знаниями во многих областях, знал хорошо и свободно переволил философские и поэтические произведения практически с листа с немефкого и французского яжыков и вел на них серьезные беседы с выдающимися мыслителями,писателями и поэтами. Несколько хуже знал английский. Свободное знание языков помогадо ему устанавливать контакты с людьми различного социального положения и национальной принадлежности.
Свое путешествие,продолжавшееся более года, он начал из Твери,проехал Нарву , Ригу, Кенигсберг, где встречался и беседовал с Кантом. Далее он побывал во многих городах Германии, Швейцарии, Франции и Англии. Хотя с момента его путешествия прошло двести с лишним лет, читать было интересно и познавательно, несмотря на то, что с того времени прощло столько времени. Таки мест в книге, которые хотелось бы пропустить совсем немного. В ней Карамзин открылся для меня совсем с другой стороны, а не как автор «Истории государства российского» и «Бедной Лизы».

…читал, многого не понимал, но что понимал, то находил прекрасным.

Чтение сей маленькой книжки усладило несколько часов моей жизни. Я выписал из нее многие места, которые мне отменно полюбились.

Я очень боюсь браться за чтение авторов прошлых веков. Мне почему-то думается, что их книги по языку, по сюжету и по мыслям, изложенным в них, давно покрылись вековой пылью и современный человек вряд ли найдет в них для себя что-либо познавательное и увлекательное. Но как же иногда приятно ошибаться!
Я считаю, что мне удивительным образом повезло прочесть Н. Карамзина «Письма русского путешественника». В свое время эта книга вызвала взрыв в обществе, поскольку Россия знала о Западе очень мало, а Запад о России о того меньше:

«Извините, сударыня; я московитянин». – «Московитянин? Ах, Боже мой! Я еще отроду не видывала московитян». – «А я видал», - сказал горбатый кавалер и начал снова зевать.

Безусловно, данная книга, написанная в 1797 году имеет отпечаток своей эпохи, и, возможно, большинству читать будет скучно и не многие найдут в себе силы одолеть ее до конца, поскольку здесь нет сквозного сюжета, нет лихо закрученной интриги, нет той динамичности присущей современной литературе.

Тогда напрашивается вопрос: а что же в этой книге есть?

А здесь есть ГГ с огромным познавательным желанием, который с большим интересом смотрит на жизнь. И множество проходящих персонажей (первый раз с таким встречаюсь в литературе), эти персонажи ненароком приходят в сюжет и быстро уходят. И не надо ставить себе целью запоминать их, поскольку это совершенно не нужно да и бесполезно, многие из них (98%) не несут за собой никакой смысловой нагрузки. А что мы можем хотеть от трактирщиков, кучеров, попутчиков и т.д.? Здесь все как в жизни, здесь настоящая энциклопедия жизни Европы XVIII века.

Еще здесь есть неторопливо рассказанные впечатления о городах, о пейзажах, оставшиеся за окном повозки

Выехав из Митавы, увидел я приятнейшие места. Сия земля граздо лучше Лифляндии, которую не жаль проехать зажмурясь

пасторальные зарисовки, описания городов

Лишь только мы вышли на улицу, я должен был зажать себе нос от дурного запаха: здешние каналы наполнены всякою нечистотою. Для чего бы их не чистить? Неужели у берлинцев нет обоняния?

исторические справки, архитектурные заметки.

Очень интересны впечатления автора о театральных постановках и премьерах на которых побывал автор во время своего путешествия. Карамзин очень искренен в своих оценках, рассуждениях и суждениях, если ему что-то нравится – он бурно восхищается не жалея эпитетов, если не нравится – пишет об этом конкретно, но, как хорошо воспитанный человек своей эпохи, очень корректно. С каким тонким юмором он пишет о новых знакомых:

Словоохотливый поручик до десяти часов наговорил с три короба, которых, я жалея Габриелевых лошадей, не возьму с собою.

Одна из самых любимых моих цитат, резюме после встречи в Кантом:

Кант говорит скоро, весьма тихо и невразумительно; и потому надлежало мне слушать его с напряжением всех нервов слуха. Домик у него маленький, и внутри приборов много. Все просто, кроме... его метафизики.

Большое внимание уделено путешествию по Франции. И не случайно, ведь здесь разворачиваются события изменившие ход истории – Великая французская революция. Да, много воды утекло с тех времен, тем не менее, автору удается познавательно и живо раскрыть картину жизни Франции и происходящих в ней событий.

Надо отметить, что внимательному читателю эта книга придется по душе. Сколько же здесь актуального и для нашего времени.

Гостеприимство, священная добродетель, обыкновенная во дни юности рода человеческого и столь редкая во дни наши!

Или как вам такой вариант?

Что принадлежит до меня, то я вел себя так честно, как целомудренный рыцарь, боящийся одним нескромным взглядом оскорбить стыдливость вверенной мне невинности. Редки такие примеры в нынешнем свете, друзья мои, редки!

Карамзин пишет совершенно конкретные вещи, например, сколько стоит ужин в трактире такого города и искренне возмущается стоимостью оного, не забыв перечислить все поданные кушанья, или же описывает улицы, постройки и дома, посещаемых им городов, сравнивает. Во время своего путешествия Карамзин посещает музеи, картинные галереи, достопримечательности, а так же знаменитых людей того времени. И потому больше всего внимание уделяется произведениям искусства: и картинам, и архитектуре, и музыке, и литературе.
Очень интересно читать критический анализ автора. Безусловно, Карамзин был образованнейшим человеком своей эпохи с незаурядной эрудицией. Например, такой интересный факт связанный с этой книгой. Карамзин в книге употребил слово «промышленность» и если верить его ссылке, сделал это первый в России.

НО самое главное - здесь есть настоящий великий и могучий русский язык! Читала и думала: «Господи! Какое же это счастье читать книгу на РУССКОМ языке!». Читается удивительно легко и так интересно встречать для нашего современного восприятия несогласованность в падежах или какие-то слово, которое в те времена произносилось и писалось не так как сейчас.

Мы проехали через Кеслин и Керлин, два маленькие городка.

Этот налет прошлого по красоте и изяществу слога не может сравниться ни с какой стилизацией, которую не редко используют современные авторы.

Современным аналогом данной книги можно считать телевизионную передачу «Непутевые заметки» с Дмитрием Крыловым. И "Заметкам" и "Письмам" присущ юмор, интересная подача материала о повседневных вещах, легкий разговор о традициях и быте разных стран.

Одним словом, друзья мои, путешествие питательно для духа и сердца нашего. Путешествуй, ипохондрик, чтобы исцелиться от своей ипохондрии! Путешествуй, мизантроп, чтобы полюбить человечество! Путешествуй, кто только может!

Прочитано в рамках игры "Долгая прогулка", III тур, Команда "Ангелы Константина"

На самом деле, закрыв эту книгу, хочется говорить и говорить о ней, не останавливаться ни на секунду. Притом, что при непосредственном чтении такого желания вроде отнюдь не возникало - да и слог тут такой старинный, язык русский ещё недостаточно зрелый, да и к карамзиновской манере изложения привыкнуть надо. А вот всё равно, сильно цепляет.
Понять, почему книга имела оглушительный успех в 18 веке, совсем не сложно. Крепко сбитая, приправленная богатейшим интеллектом и лексиконом юного Карамзина (страшно подумать - парень 24 лет от роду в одиночку по Европам), книга о путешествии по европейским странам, куда только начинавшее просыпаться русское дворянство ещё боялось и заглядываться.
А у Николая Михайловича - ну просто образцовая книга вышла. Нет, правда, я поражаюсь и эрудированности автора, и его способностям к языкам - шутка ли, французский, немецкий, английский - и все везде сам, без переводчика! Польша, Германия, Швейцария, Франция и Англия - страны, по которым прошла Одиссея Карамзина - представлены читателю со всевозможнейших сторон! Тут вам и историческая справка по каждому памятнику, зданию, событию, тут и беседы с попутчиками, местными жителями, случайные встречи с колоритными персонажами, а то и со Светочами всемирной науки - один Кант чего стоит (да-да, Карамзин имел удовольствие свести ближайшее знакомство с великим метафизиком). И всё так вкусно, ничуть нет привычной таким книгам сухости или занудства(формат писем к друзьям, видимо, сказывается). И исторические анекдоты тоже весьма уместны, хотя и потеряли в остроте к нашему времени. Но - да это разве Николая Михайловича проблемы!
Отдельно хочу сказать классику спасибо за его нравственные и этические заметки. Его размышления о жизни человека и семейном счастье достойны бесчисленных запоминаний и упоминаний.
Спасибо, Николай Михайлович! Сумбурно конечно излагаю, но я Вами восхищен!
P.S. и крепостным правом конечно тоже восхищен, которое сделало возможным путешествие бездельничающего 24-летнего паренька по Европе. Ничего личного - но, правда, смотрится диковато.

Как у Стерна, только лучше!

Книга доставила удовольствие несказанное ― вряд ли мне когда-либо ещё повстречается такой великолепный памятник эпохи! Да, это сентиментализм (чего же ещё можно было ждать от русского основоположника жанра?), но зря спешат морщить нос те, кто ассоциирует жанры «эпистолярный роман» и «путешествие» с чем-то неудобоваримым, слезливым и уже давно изжившим свой век. Нисколько! Может, кто-то сразу вспомнит А. Н. Радищева и его «Путешествие из Петербурга в Москву» и ужаснётся ― сколько же этих скучилищных путешествий уже написано, кто их сейчас читать-то будет?.. Сразу могу обрадовать: Карамзин превзошёл своего товарища: язык у него облегченный, но в то же время богатый и изысканный; стиль безукоризненный и повествование приятное ― уже только ради них стоит прочесть «Письма русского путешественника».

С первого взгляда я бы не сказала, что это одно из первых творений Н. М. Карамзина. Молодой писатель проделал достойную работу и поднялся до гигантов мысли того времени как Стерн и Руссо (а на мой взгляд и перегнал их!). Также немного затроллил читателей «Московского журнала», выдав «Письма…» за реальные письма своего почтенного друга, путешествовавшего по Европе и одновременно излагающего мысли свои в обращениях к покинутым друзьям (хотя в то время «другом» можно было обмануть немногих). Но, что самое главное, «выплакал сердце своё», как того страстно желал. Разумеется, «Письма…» были им созданы уже после возвращения из странствий, но воспоминания в них точны и свежи, точно бы лирический герой «К.» и в самом деле записывал их на лету, живя нынешним вдохновением. (Это ощущается достаточно ярко после многочисленных и скрупулёзных описаний гостиниц и парков).

Нельзя, конечно, соединять Карамзина-человека и Карамзина-литературного путешественника, хотя некоторые исследователи опираются на две эти личности как на одну ―что же, путешествовал? ― путешествовал! по тем же местам? ― по тем же! Однако в «Письмах…» мыслил он именно как его юный и восторженный персонаж, слегка непосредственный и чувствительный в лучших сентиментальных традициях, в то время как сам Карамзин был совсем не «Ахалкин», а вполне серьёзный, сдержанный и рассудительный человек. Вот и выходит, что образ в «Письмах…» ― лишь какая-то часть писателя, не связанная напрямую с его существом, но, бесспорно, играющая роль свою по достоинству.

А ещё Карамзин просто-таки герой ― я и представить не могла, что письменные подробности обедов и скульптур в европейских столицах могут быть увлекательными, но он доказал мне обратное. То и дело ссылаясь на «Жизнь и мнения Тристама Шанди» и «Сентиментальное путешествие…» Стерна, он словно бы пытается подстроиться под них, но это выходит у него куда лучше!.. И даже Руссо с его эпистолярным шедевром «Юлия, или Новая Элоиза», кою герой Карамзин тоже часто вспоминает, отходит на второй план (по моему скромному мнению). Во всех этих бестселлерах восемнадцатого века нет самого главного: того, что есть у Карамзина, ― чистого и воздушного языка! Не смею судить об оригиналах, но русские переводы злокозненно тяжеловесны и трудны: сквозь словесные нагромождения приходится пробираться, совершенно забывая, что произведения, собственно, о чувствах и слезах. Поэтому для меня Н. М. Карамзин в первую очередь реформатор русского языка, без которого не было бы Пушкина, чьи работы вдохновлены единственно его старым другом. Поэтому не страшитесь «Писем…» ― сентиментальная их атмосфера не удушает, заставляя «слёзы струиться по щекам», но довольно бодро, с должным юморком (что тоже нельзя не оценить!) и иронией увлекает за собой.

Позже Карамзин напишет, будучи недовольным своими подражателями-сентименталистами: «Не надобно также беспрерывно говорить о слезах, прибирая к ним разные эпитеты, называя их блестящими и бриллиантовыми, — сей способ трогать очень ненадежен». И я с этим безмерно согласна, обнаруживая ту же тенденцию в некоторых его творениях. Но! «Письма…» необычайно хороши в том плане, что та самая чувствительность ― ядро жанра ― выглядит там к месту и не вызывает отторжения. И даже обилие восклицательных знаков и строки наподобие: «Вынул бумагу, карандаш, написал: “Любезная природа!” ― и более ни слова!!» принимаются как должное и совсем не вызывают усмешки ― может, то повеяло на меня пониманием сентиментализма?.. Но одно я могу сказать наверняка: «Письма…» ― лучшее произведение Карамзина после «Истории государства Российского». Потому и тем, кто остался не в восторге от ныне программной «Бедной Лизы» и фыркает, вспоминая кажущиеся о ту пору сопливыми строки, я настоятельно советую «Письма русского путешественника» ― возможно, не только для меня они станут приятным открытием.

Не покривлю душой: как и первая повесть «Евгений и Юлия», так и более поздние работы («Бедная Лиза», «Наталья, дочь боярская», незаконченный «Рыцарь нашего времени» и некоторые короткие рассказы) не оставляют того впечатления, кои оставили «Письма…». Да, нельзя отрицать, что, например, «Марфа-посадница, или Покорение Новагорода» и уже упомянутые творения навсегда войдут в историю литературы как фундамент русской прозы, но они ещё далеки от совершенства. А потому «Письма русского путешественника» ярко выделяются на их фоне (может быть, потому, что порой докучному рассуждению в них отдано мало места, но уделено внимание интересным обычаям, нравам и трогательным пасторальным пейзажам) ― они опора творчества Карамзина! Знакомясь ныне с «Историей государства Российского», могу сказать, что, как бы то ни было, но величайший Карамзинский шедевр берет начало из первых «Писем…» ― язык, тот самый прекрасный язык тянется через многие годы!.. Смело можно заявить, что до того момента, когда писатель стал «графом истории» и посвятил себя главному труду, «Письма…» были лучшей его работой.

Так что же может привлечь в них современного читателя? Быть может, искушенные жизнеописаниями восемнадцатого века, они не найдут там ничего нового? Осмелюсь поспорить: весьма увлекательными показались посещения живых знаменитостей тех лет ― Иммануила Канта, Виланда и Гердера, мягкого Лафатера и прочих людей неординарных и в России известных и почитаемых. А также комментарии к этим визитам поистине великолепны, как то: «у Канта всё просто, кроме его метафизики». Нельзя также не отметить, что герой ох как непрост! Он масштабно подготовился к разговорам со своими кумирами: в беседах демонстрирует знание философских «матчастей» колоссальное, чем авторам весьма льстит. Всё-таки, как ещё писал литературовед Ю. М. Лотман, не пропало зря время, кое Николай Михайлович проводил за книгами в доме Новикова.

Некоторые моменты в «Письмах…» могут показаться странными и как раз свидетельствующими супротив их реальности. Множество хронологических загадок и неточностей, связанных с перемещениями Карамзина по Европе, волнует экспертов и ныне. Естественно, что во времена, когда «цензура как черный медведь стоит на дороге», сложно было во всём соблюдать точность ― приходилось шифроваться, менять даты, затемнять события (как, например, неудавшиеся встречи с таинственным другом «А.» ― вероятно, это был скрывающийся Алексей Кутузов) и прочее. Думается мне, что читателю вникающему будут интересны все эти хитрости и пасхалочки, ибо превеликое их количество на деле!

Достойны внимания и подробные экскурсы по достопримечательностям Германии, Франции, Швейцарии и прочих земель: всё выписано изящно, со вкусом, но без фанатизма. Его заметки о дворцах, парках и быте тех мест столь ярки и интересны, что лично мне хотелось оказаться там сей же миг (а чудесный Рейнский водопад отныне занесён в список «увидеть и умереть»). О изысканное паломничество!.. (восклицаю в подражание ему)

Но в то же время Карамзиным описываются и куда более серьёзные события. Одна из важных тем ― упоминание французской революции 1789 года, позднее весьма и весьма повлиявшей на мировоззрение молодого человека. Именно революционные ужасы заставили его отрицать всяческое изменение путём переворотов, ибо «всякое насильственное потрясение гибельно…». Нельзя было ожидать, что в мягких письмах будут расписаны все подробности хаоса, но это и не означает, что Карамзин, республиканец в душе, не уделяет революции внимания с высот сентиментализма. «Народ есть острое железо, ― пишет он, ― которым играть опасно, а революция ― отверстый гроб для добродетели и ― самого злодейства». Позднее он не раз убедится в этом, видя перед своим лицом русских якобинцев ― декабристов, но пока есть лишь первое, самое сильное впечатление, не забытое в «Письмах…». Но главное понимание придёт позже, когда писатель на одной из ступеней своего становления разочаруется в идеях просвещения (тогда тесно связанного с революцией), видя, как оно зло посмеялось над некогда сильной монархией.

По ходу повествования частенько всплывают мысли интересные и афористические: чувственная философия здесь не может быть лишней. Кажется, уже только одно наслаждение плавными речами и мудрыми высказываниями побуждает к прочтению «Писем…». Думается мне, что изучение трудов тех, к кому «К.» совершил визиты, в высшей степени благостно отразилось на его мыслях. Ведь уже один только мелькнувший в окне силуэт Гёте вдохновляет его на многие размышления!..

Размышления размышлениями, но Карамзин и в самом деле реформатор! И только из-за того, что он порушил каноны классицизма, где малейшее отступление каралось непризнанием, его произведения и выглядят более близкими к нам, более интересными и живыми (если сравнить их с вяжущей рот эпохой «трёх штилей»). «Письма русского путешественника» ― тоже реформа. Русская реформа, прекрасная и безболезненная, заложившая первый камень храма отечественной литературы. И потому прочитать их следует всем, кто уважает гений Н. М. Карамзина в частности и чистоту родного языка ― в особенности.

В общем, не претендую на звание историка. Все восторженное сказали в других рецензиях, а я скажу остальное. Я понимаю, что сентиментализм и все такое, но меня не покидало ощущение, что первый русский эмо появился в конце восемнадцатого века, и им был Карамзин.

Излишняя восторженность, гордость своей чрезмерной чувствительностью, попытки поплакать от переизбытка чувств, бесконечные пересказы любовных историй, пьес и романов - я вообще не представлял себе, что можно знать столько любовных пьес, историй и романов: это было сильно. Ну как сильно: меня выворачивало наизнанку, но я вспоминал, что восемнадцатый век, сентиментализм.. то, что автору было двадцать три года и его поэтический (на самом деле наивно-восторженный) взгляд на все вокруг - и смирялся.
Очень понравилось начало. Едем по России - скучно. По сторонам не смотрю. Прибалтика, Рига. Ай, грязь, скука. Проспал всю дорогу, из принципа по сторонам не смотрю. О! Курляндия! Здесь все точно такое же как за версту до этого, но ведь это же заграница! Какое оно все красивое и такое прям.. ну вот сразу понятно, что не Россия. Восхищение.

Я не знаю, можно ли придираться к человеку в двадцать три года, оказавшемуся за границей, где все такое новое, но поверхностность (и крайняя восторженность) его описаний, мыслей и разговоров с окружающими вводила меня в уныние. Но все-таки восемнадцатый век. Когда автор начал подъезжать к Парижу, я невольно заинтересовался. Начало Французской революции, как-никак. В любом случае, и тут мои надежды особенно не сбылись. Хотя, какие надежды...

Вторая половина книги (или последняя треть) существенно лучше первой. Тут уже и подробные описания встреченных мест, а не только описания в духе "восхитительный водопад, так что замирает чувствительное сердце", "великолепные здания", "очень приветливый человек", "милая селянка" и прочее, что никак не помогает понять, что же и кого же, собственно, автор увидел.

А вот за что, собственно, плюс. А вот за восемнадцатый век в первую очередь. За мелкие детали, где-то наспех подсмотренные и замеченные, а где-то привычные и бытовые для его времени и интересные сейчас. За описания парижских тротуаров и лондонских гуляний, за возмущения пьяными почтальонами, за упоминания книг в библиотеках и надписей, выцарапанных на немецких колокольнях. За то, что 1789 год временами становится объемным и оживает.

Это произведение могло появится только в 18 веке. Веке рациональном и чувствительном одновременно. Жанр-- путевые заметки, был один из самых распространенных в то время. Можно вспомнить "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева или "Сентиментальное путешествие" Лоренса Стерна и громадное множество других романов-путешествий 18 века. Так что Карамзин, начиная свой путь серьёзного писателя-прозаика, остаётся в рамках традиции. Итак мы станем свидетелями путешествия молодого Николая Карамзина по Европе ( Германии, Швейцарии, Франции и Англии). Сегодняшнему читателю, наверное, это произведение читать будет непросто. Во-первых, это произведение сентиментальное, и поэтому автор будет часто лить слёзы, ахать, охать и всячески подчеркивать свою большую чувствительность. Странное это дело, сентиментализм, вроде бы автор очень чувствителен, прямо таки витает в мечтаниях, но за этой своей чувствительностью он не забывает отчитывать подлеца-трактирщика, который хочет его обсчитать или следить за упаковкой и отправкой своего багажа. Высокое сочетается с мелким и обыденным. Во-вторых, это, конечно, старинный слог повествования. Он уже почти похож на современный нам русский язык и здесь почти нет старославянизмов высокого стиля. Язык почти разговорный. Но словечки и обороты речи 18 века встречаются и иногда могут показаться странными неискушенному читателю. Однако, главное, почему нужно читать эту книгу-- это описания людей ( случайных, попутчиков или жителей мест, через которые проезжает путешественник). Эти описания очень колоритны и ярки. Люди предстают как живые. Тут их очень много, но среди них встречаются и великие: Лафатер или Кант, например, с которыми встречается и разговаривает Карамзин. И это, конечно, описание тех мест, через которые проезжает путешественник и достопримечательностей, которые он встречает на своём пути. Они описаны очень подробно и увлекательно, с любопытством по-настоящему любознательного человека и с талантом большого художника. Особенно интересна в описании Карамзина Франция, где в это время начинается Французская революция. И хотя Карамзин не сочувствует революции и видит в ней грозную тучу, которая распространяется над высокими идеями великих просветителей он, однако, не может не быть захвачен той грозной стихией, которая происходит в Париже.

’’Говорят ли о французской революции? Вы читаете газеты: следственно, происшествия вам известны... Не думайте, однако ж, чтобы вся нация участвовала в трагедии, которая играется ныне во Франции. Едва ли сотая часть действует; все другие смотрят, судят, спорят, плачут или смеются, бьют в ладоши или освистывают, как в театре. Те, которым потерять нечего, дерзки, как хищные волки... История не кончилась; но по сие время французское дворянство и духовенство кажутся худыми защитниками Трона”

Если вы хотите почувствовать вкус 18 века, познакомится с мыслями и мнениями его лучших представителей обязательно прочтите этот роман Карамзина.

Берег!Отечество!Благословляю вас! Я-в России!

-У нас всякий,кто умеет только сказать "Как поживаете"по-французски,без всякой нужды коверкает французский язык, чтобы с русским не говорить по-русски... Не стыдно ли?Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянами вместе?Наш язык и для разговоров,право,не хуже других;надобно только чтобы светские умные люди, особливо же красавицы,поискали в нем выражения для своих мыслей.
"Письма русского путешественника"Н.Карамзин Лондон,июля ...1790
====================================================================
Если судить по «Письмам…» Карамзин отправился в заграничный вояж из Москвы 18 мая 1789 года, вернулся же в сентябре 1790г. в Петербург. 23-летний Николай Карамзин из кибитки и экипажа, из чужой гостинцы и трактира пишет письма в Россию, полные ценнейших наблюдений о жизни Европы того времени и о встречах с известными людьми .

- В целой Европе,-говорит Боннет, не найдете вы такого просвещенного города как Женева: наши художники, ремесленники, купцы, женщины и девушки имеют свои библиотеки, и читают не только романы и стихи, но и философские книги.- И я могу сказать, что женевские парикмахеры твердят наизусть целые тирады из Вольтера!
Интересного и нового много, Карамзин торопится поделиться всем узнанным с русским читателем: - Познакомился на сих днях я с господином Ульрихом, цюрихским уроженцем, который природно глухих и немых учит говорить, читать и писать…
-Недавно был я на острове Святого Петра, где величайший из писателей 18 века укрывался от злобы и предрассуждений человеческих…он, тот, кого выгнали из Франции, Женевы…Какими живыми красками описывает Руссо жизнь свою на острове Св.Петра!...
Мне кажется, что Н.М. Карамзин выполнял еще одну важную задачу: о России довольно много и критично писали иностранцы. Каково им будет послушать критичные впечатления о себе свободомыслящего русского человека?
-Во всей Швейцарии изобилие и богатство,но как только переступишь в Савойскую землю, увидишь бедность, людей в разодранных рубашках, множество нищих. Нард ленив, земля не обработана, деревни пусты. ..Постели в трактирах так чисты, что я на них никогда не ложился…
-Французские разговоры можно назвать беглым огнем: так быстро летят слова одно за другим

И все это Карамзин успевал «отписать в Россию»? На самом деле многостраничных «писем» не было. Друзья Карамзина жаловались, что путешественник «сведениями о себе не балует». Зачем понадобилась эта мистификация?
- …В Россию Карамзин вернулся с четким планом действий: он был намерен издавать свой собственный журнал. Можно сказать, Карамзин заранее продумал «концепцию» нового издания. И не прогадал. «Московский журнал», первый в череде русских литературных журналов, был принят на ура – и стал культовым не только в Москве и Петербурге. Два года, пока он выходил, в каждом выпуске печатались «Письма русского путешественника Журнал Карамзина быстро стал лучшим в России, проник даже в провинцию и заразил тягой к чтению не одну юную душу.
- Свободно говоря на трёх языках, Карамзин сравнивал литературный язык и разговорную речь в Европе и пришёл к выводу: Россию нужно учить говорить, учить читать, учить чувствовать. Он считал, что «образцы благородного русского красноречия едва ли не полезнее самых классов латинской элоквенции, где толкуют Цицерона и Виргилия; что оно, избирая для себя патриотические и нравственные предметы, может благотворить нравам и питать любовь к отечеству». (http://www.russkiymir.ru/publications/211703/).

А с письмами из самого города Парижу вообще нужно было быть поосторожнее…Зато и читать о р-революционном Париже карамзинские заметки-одно удовольствие! Впрочем, автор подстраховался…
-Легкие умы думают, что все легко, мудрые знают опасность всякой перемены и живут тихо…
-Всякие насильственные потрясения гибельны, и каждый бунтовщик готовит себе эшафот. Предадим, друзья, себя во власть провидению:…в его руке сердца государей-и довольно.
-Один маркиз, который был некогда осыпан королевскими милостями, играет теперь не последнюю роль между неприятелями двора. Некоторые из прежних его друзей изъявили ему свое негодование, он пожал им плечами:- «Что делать? Я люблю мя-те-те-тежи!». Маркиз-заика.
А вот еще одна «колкость» Карамзина по отношению к Европе и гордость «русскостью»:
-Нынешние обстоятельства во Франции таковы, что всякий …должен готовить себе убежище где-нибудь в другой земле. Вот нечто для примера -рассмейтесь!
Вопрос. Можно ли человеку с нежным здоровьем сносить жестокость вашего климата?
Ответ. В Росси терпят от холода менее, нежели в Провансе. ..Ни в какое время года россиянки не бывают столь прелестны, как зимою…
Вопрос. Любят ли иностранцев в России?
Ответ. Гостеприимство есть добродетель русских. Мы же благодарны иностранцам за просвещение, множество умных идей и приятных чувств, которые были неизвестны предкам нашим…
Вопрос. Уважаете ли вы женщин?
Ответ. У нас женщина на троне… А также можно охотиться, кто до этого охоч и дичи много.
- Одним словом, если муж и жена теперь не прискачут к вам в Москву, то не моя вина…
===================================
Отметим и карамзинский новый слог! «Карамзин целенаправленно отказывался от использования церковнославянской лексики и грамматики, приводя язык своих произведений к обиходному языку своей эпохи…Изменения в языке, предлагаемые Карамзиным, вызвали бурную полемику в 1810-х годах. Писатель А. С. Шишков при содействии Державина основал в 1811 году общество «Беседа любителей русского слова», целью которого была пропаганда «старого» языка, а также критика Карамзина, Жуковского и их последователей. В ответ в 1815 году образовалось литературное общество «Арзамас», которое иронизировало над авторами «Беседы» и пародировало их произведения. Членами общества стали многие поэты нового поколения, в том числе Батюшков, Вяземский, Давыдов, Жуковский, Пушкин. Литературная победа «Арзамаса» над «Беседой» упрочила победу языковых изменений, которые ввёл Карамзин. (Википедия).

Н.М. Карамзин "Письма русского путешественника."

Николай Михайлович Карамзин писал это произведение в течение десяти лет. Он отправился в своё путешествие в возрасте 23-х лет и пребывал в нём восемнадцать месяцев. Своё путешествие он ведет в виде писем, адресованные друзьям, к которым нежно обращается и вспоминает о них с большим чувством. Эти "Письма..." можно назвать и дневником, который вел Н.М. Карамзин, записывая свой каждый прожитый день. Начал он свое путешествие со стран Прибалтики, затем посетил Германию, Швейцарию, Францию, Англию. Он встречался с Гёте, Кантом, Николаи, Рамлером и многими другими известными людьми, интересно передает свои впечатления об этих людях, какой след они оставили в его душе после тесного общения. Переезжая из одной местности в другую вместе с автором попадаешь то в райский уголок, то в бедняцкие хижины, в соборы и Храмы, в парки и невероятной красоты сельскую местность.
" Что город, то норов; что деревня, то обычай..." Удивляешься и восхищаешься вместе с автором красотами природы и теплотой общения с незнакомыми людьми в процессе путешествия. В этих "письмах..." много размышлений автора о жизни, о труде и благосостоянии тех народов, страны которых он посетил.
Беседуя с Лафатером, Н.М. Карамзин задает ему вопрос:
"Где вы берете столько сил и столько терпения?"- удивляясь его деятельности.
-" Друг мой! - отвечал он с улыбкою.- Человек может делать много, если захочет, и чем более он действует, тем более находит в себе силы и охоты к действию."
От пытливого ума и зоркого взгляда писателя ничего не ускользает, интересны любые повороты в изложении его писем. И заканчивает он свои письма сердечным восклицанием:
" Берег! Отечество! Благословляю вас! Я в России и через несколько дней буду с вами, друзья мои!...
Всех останавливаю, спрашиваю, единственно для того, чтобы говорить по-русски и слышать русских людей. Вы знаете, что трудно найти город хуже Кронштата, но мне он мил! Здешний трактир можно назвать гостиницею нищих, но мне в нём весело!"

Книга и вправду очень занятная. Сейчас подобным образом мы описываем свои путешествия на различных форумах, не претендуя конечно на писательский талант, а истоки оказывается вон откуда...
Некоторые места крайне понравились, особенно про Петра и про Английский язык, сколько искренности остроумия и живости, хочется перечитывать и гордиться).

Всего же более не люблю его за то, что он унижает Петра Великого, говоря: «Его, может быть, по справедливости не хотят назвать великим умом, ибо он, желая образовать народ свой, только что подражал другим народам». Я слыхал такое мнение даже от русских и никогда не мог слышать без досады. Путь образования или просвещения один для народов; все они идут им вслед друг за другом. Иностранцы были умнее русских: итак, надлежало от них заимствовать, учиться, пользоваться их опытами. Благоразумно ли искать, что сыскано? Лучше ли б было русским не строить кораблей, не образовать регулярного войска, не заводить академий, фабрик, для того что все это не русскими выдумано? Какой народ не перенимал у другого? И не должно ли сравняться, чтобы превзойти? «Однако ж, – говорят, – на что подражать рабски? на что перенимать вещи, совсем ненужные?» – «Какие же? Речь идет, думаю, о платье и бороде. Петр Великий одел нас по-немецки для того, что так удобнее; обрил нам бороды для того, что так и покойнее и приятнее. Длинное платье неловко, мешает ходить…» – «Но в нем теплее!..» – «У нас есть шубы…» – «Зачем же иметь два платья?..» – «Затем, что нет способа быть в одном на улице, где двадцать градусов мороза, и в комнате, где двадцать градусов тепла. Борода же принадлежит к состоянию дикого человека; не брить ее то же, что не стричь ногтей. Она закрывает от холоду только малую часть лица: сколько же неудобности летом, в сильный жар! Сколько неудобности и зимою носить на лице иней, снег и сосульки! Не лучше ли иметь муфту, которая греет не одну бороду, но все лицо? Избирать во всем лучшее – есть действие ума просвещенного, а Петр Великий хотел просветить ум во всех отношениях. Монарх объявил войну нашим старинным обыкновениям, во-первых, для того, что они были грубы, недостойны своего века; во-вторых, и для того, что они препятствовали введению других, еще важнейших и полезнейших иностранных новостей. Надлежало, так сказать, свернуть голову закоренелому русскому упрямству, чтобы сделать нас гибкими, способными учиться и перенимать. Если бы Петр родился государем какого-нибудь острова, удаленного от всякого сообщения с другими государствами, то он в природном великом уме своем нашел бы источник полезных изобретении и новостей для блага подданных, но, рожденный в Европе, где цвели уже искусства и науки во всех землях, кроме Русской, он должен был только разорвать завесу, которая скрывала от нас успехи разума человеческого, и сказать нам: «Смотрите; сравняйтесь с ними и потом, если можете, превзойдите их!» Немцы, французы, англичане были впереди русских по крайней мере шестью веками; Петр двинул нас своею мощною рукою, и мы в несколько лет почти догнали их. Все жалкие иеремиады об изменении русского характера, о потере русской нравственной физиогномии или не что иное, как шутка, или происходят от недостатка в основательном размышлении. Мы не таковы, как брадатые предки наши: тем лучше! Грубость наружная и внутренняя, невежество, праздность, скука были их долею в самом высшем состоянии, – для нас открыты все пути к утончению разума и к благородным душевным удовольствиям. Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно для русских, и что англичане или немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек! Еще другое странное мнение. – говорит Левек, "Несомненно, русские стали бы такими, какими мы видим их сейчас, даже если бы Петр не царствовал", то есть: «Хотя бы Петр Великий и не учил нас, мы бы выучились». Каким же образом? Сами собою? Но сколько трудов стоило монарху победить наше упорство в невежестве! Следственно, русские не расположены, не готовы были просвещаться. При царе Алексее Михайловиче жили многие иностранцы в Москве, но не имели никакого влияния на русских, не имев с ними почти никакого обхождения. Молодые люди, тогдашние франты, катались иногда в санях по Немецкой слободе и за то считались вольнодумцами. Одна только ревностная, деятельная воля и беспредельная власть царя русского могла произвести такую внезапную, быструю перемену. Сообщение наше с другими европейскими землями было очень несвободно и затруднительно; их просвещение могло действовать на Россию только слабо, и в два века по естественному, непринужденному ходу вещей едва ли сделалось бы то, что государь наш сделал в двадцать лет. Как Спарта без Ликурга, так Россия без Петра не могла бы прославиться.

А я заключу это письмо двумя-тремя словами об английском языке. Он всех на свете легче и простее, совсем почти не имеет грамматики, и кто знает частицы of и to, знает склонения; кто знает will и schall, знает спряжения; все неправильные глаголы можно затвердить в один день. Но вы, читая, как азбуку, Робертсона и Фильдинга, даже Томсона и Шекспира, будете с англичанами немы и глухи, то есть ни они вас, ни вы их не поймете. Так труден английский выговор, и столь мудрено узнать слухом то слово, которое вы знаете глазами! Я все понимаю, что мне напишут, а в разговоре должен угадывать. Кажется, что у англичан рты связаны или на отверстие их положена министерством большая пошлина: они чуть-чуть разводят зубы, свистят, намекают, а не говорят. Вообще английский язык груб, неприятен для слуха, но богат и обработан во всех родах для письма – богат краденым или (чтоб не оскорбить британской гордости) отнятым у других. Все ученые и по большей части нравственные слова взяты из французского или из латинского, а коренные глаголы из немецкого. Римляне, саксонцы, датчане истребили и британский народ и язык их; говорят, что в Валлисе есть некоторые его остатки. Пестрота английского языка не мешает ему быть сильным и выразительным, а смелость стихотворцев удивительна; но гармонии и того, что в реторике называется числом, совсем нет. Слова отрывистые, фразы короткие, и ни малого разнообразия в периодах. Мера стихов всегда одинакая: ямбы в 4 или в 5 стоп с мужеским окончанием. – Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуждого примеса, течет, как гордая, величественная река – шумит, гремит, – и вдруг, если надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса!