Рецензии на книгу «Повесть о Сонечке» Марина Цветаева

Что-то написать о таком совершенном в литературном плане произведении, это как насвистеть что-нибудь про «Лунную сонату» или нарисовать схему «Последнего дня Помпеи» палочкой на мокром песке. Абсурдно. И не нужно. Лучше просто сухо констатировать: «Повесть о Сонечке» написана блестяще, а Цветаева – волшебница. Эти бесконечные цветаевские повторы, в которых она, как кольца, накидывает точные формулировки сложных чувств, заговаривает нас, уговаривает, имеют гипнотическое воздействие. Мы уже не умеем так чувствовать. Читая «Сонечку» или какой-нибудь дневник XIX века или что угодно настоящее из русской классики, удивляешься, насколько у наших предков была разработана чувствительность. Накачана, как мышцы. А мы – погрубели. И еще, как точно и просто они умели выражать свои сложные чувства словами. А мы – не умеем. Совсем разучились.

Вся «Повесть о Сонечке» это нескончаемые ахи и охи, высокопарные слова, безумная, или лучше – БЕЗУМНАЯ – любовь. Короче, женские восторги и 200 страниц экзальтации. Но экзальтация проникнута какой-то радостью. Действие разворачивается в 1919 году. Марина Цветаева живет в большой холодной квартире в Борисоглебском переулке, у нее двое детей – шестилетняя Аля и двухлетняя Ирина. Отца нет, семья голодает. Цветаева вываривает картошку в самоваре и кормит этой баландой детей. Больше ничего нет. «Три года не ели сахара». Цветаева рубит мебель, чтобы согреться. «Эти руки предназначены для того, чтобы быть только целованы, – восклицает Сонечка, – а они ломают шкафы и носят пуды». Но при всей этой внешней беспросветности, атмосфера книги очень радостная. Цветаева в этот год ежедневно общается со «студийцами», молодыми актерами МХТ, Сонечкой Голлидэй и Володечкой. И все их разговоры только о любви…

Я слушал «Сонечку» и вот, что думал: какая же важная вещь – уважение. Уважая, можешь все простить. Например, стоят две девицы с телефонами и фотографируют себя в зеркало, делая гримаски. Где-нибудь в лифте или в модном кафе. Абсолютно одинаково фотографируясь, и с одинаковыми гримасками. Но одну из них ты не уважаешь и думаешь: господи, что за овца! А другую уважаешь и видишь в ее действии какую-то новую искренность и наивное искусство. И почти любуешься. Вот так же - с Цветаевой. Бесконечные охи и вскрики ее «Сонечки» могли бы показаться навязчивым поэтическим бабством, если бы это не была Цветаева. А все, что делает Цветаева - безупречно. И этим невозможно не любоваться.

Как я люблю любить...

Удивительное дело, но до «Повести о Сонечки» добралась только сейчас. В школьные годы я обожала стихотворения Марины Цветаевой, многие из них до сих пор помню наизусть, но проза Цветаевой всё же прошла как-то мимо, а это нужно исправлять! Ведь это такое восхитительное и необычное чтение. Интересно и то, как я с возрастом начинаю вычитывать из давно знакомых и любимых мною авторов что-то совершенно новое, тайное и сокрытое мне ранее.

Как мне кажется, довольно-таки немногие люди из простых обывателей знают о том, что у Марины Цветаевой была не одна подобная любовь к женщинам с одинаковым именем, а целых две. Не только Соня Парнок, но и Сонечка Голлидэй. Да-да, именно Сонечка. И никак иначе.
"О нас в церкви не пели и в Евангелии не писали", - вывела Цветаева, посвятив целую повесть талантливой, но без повести этой давно бы позабытой подруге.

Вспыхнувшее чувство, яркое чувство. Читала я и отчетливо ощущала, что Марине и Сонечке очень нравилось это состояние. И пусть некоторые люди воспринимали их как буйных помешанных, но им же было просто хорошо, почему нет? От одного только восклицания: «Марина!» во время каждого их диалога хотелось жить.

Мне не приходилось ощущать такие эмоции после прочтения именно любовной истории от кого бы то ни было, особенно в контексте биографии (автобиографии). Когда я слышу или произношу имя Марины Цветаевой, а теперь и по отношению к «Повести о Сонечки» возникает ощущение сопричастности. И в то же время я не могу понять, как же ей удалось изложить так тонко и так мощно глубину человеческих чувств — не столько своих, как чужих. Я так же не понимаю, как можно было жить так страдая и как можно жить без таких переживаний. Эта такая... странная, насыщенная, скомканная концентрация любви Марины и абсолютной беззащитности Сонечки. Почти абсолютная красота с горькой ноткой. Марина выступает в роли учительницы, в роли старшей сестры; она видится читателю умной, насмешливой, решительной. В свою очередь, Сонечка — это юный ученик, открытая и детская душа, чистота помыслов, наивность, своеобразная экзальтация в выражении чувств. Но суть ее восприятия действительности – другая – красота, горечь, экзальтация.

Я только этим словом и кормилась. От того так и отощала..

Сумасшедший монолог... Правда. Дочитала "Повесть о Сонечке", а ощущение будто жизнь дожила. Не прожила, а именно дожила. Какую-то отдельную, не мою, но очень мне близкую. Правда далеко не в контексте однополой любви и бисексуальности, а в контексте жизни. Проза её затянула настолько, что историю дружбы между поэтессой и актрисой Сонечкой Голлидэй читала, как историю дружбы между мной - и Цветаевой, между мной - и Сонечкой. Одарённая, её даже называли гениальной, но зубастая и неудобная, Сонечка сразу стала близкой и понятной до глубины души, с её врожденной, но немного детской мудростью, с её природой: когда себя любить лень, зато другим все чувства и всё сразу. Цветаева — умнее, мудрее, опытней — она уже на тот момент жена и мать двоих дочерей. Разные как два полюса, но такие близкие душевно они были созданы друг для друга, чтобы подарить это приятное чувство — любовь. По крайней мере, в их любовь хотелось верить. Она у них была короткой, но приятной. Может быть хорошо, когда Любовь вот такая?

Очень целомудренная вещь, несмотря на тему. Хотя почему несмотря? Сейчас можно приписать этой любви что угодно, а тогда это была обыкновенная институтская влюбленность двух одарёных и очень умных девушек. Цветаева и сама говорит, что Сонечка - вся века "Осьмнадцатого", старомодная и целомудренная. Отчего же некоторых сейчас так волнует, в каких они состояли отношениях, и был ли у них интим? Разве это важно? Ведь совершенно не тот посыл вкладывала Марина Ивановна в свою «Повесть о Сонечке». А как обнажать дущу, а не только тело, так этому ещё многим стоит поучиться. Да и ставить клеймо или точную сексуальную ориентацию женщине, которая эрос переплавляла в поэзию, - звучит даже несколько нелепо, вульгарно и грубо. Ведь то, сколько было именно "сексуального" в ее любви к разным людям, - очень спорный вопрос. Многие моменты шли поперек ее принципов, а религиозное воспитание повлияло на нее сильно. Видимо, она просто была способна на глубокие и страстные чувства к людям обоих полов, но в рамках патриархальной старорежимной морали, которой Цветаева была привержена. Хотя это только мои мысли и догадки.

Ещё интересен тот факт, что несмотря на страсть к разным людям, её отношения с мужем Сергеем Эфроном всегда были достаточно стабильными и по нынешним понятиям даже хорошими. Это была искренняя преданность и душевная (да и физическая, думаю) верность мужу, ради него она была готова ехать в эмиграцию или вернуться в СССР, муж для неё — каменная стена, оплот. Любая другая страсть - это чувства, которые льются потоком, но быстро заканчиваются, оставляя после себя приятный шлейф воспоминаний. И несмотря на это, Марина Цветаева знала и была убеждена, что мужа ни на кого не променяет, каким бы ни был другой человек. Всё это за пределами обыденных представлений о любви, браке, верности... Ведь душа Цветаевой была необъятным полем, а её страсть — как огромный океан, которому вольно бушевать. А в целом, вещь довольно-таки цветаевская. Парадоксальность, постоянно сбитый порядок слов, частые восклицания, вопросы и монологи без ответов.

Горькое горе, что Марине Цветаевой не было дано зрелости, старости, она могла бы стать не меньшим явлением как писательница, чем была поэтессой.
Хотя.. она прекрасна во всём и по-всякому, а потому - читайте!

Читала книгу параллельно с Раневской ( Фаина Раневская: "Судьба-шлюха" - рецензия ). Мне почему-то показалось, что в ее "Повести о Сонечке" я получу то, чего мне не хватило в книге Раневской - а именно погружения в эпоху, светлого настроения - ведь книга о любви. Эта биографическая книга также задевает историю московского театра первой половины прошлого века. Софья Голлидэй - актриса, подруга Цветаевой, которой поэтесса посвятила свою книгу спустя двадцать лет после описанных событий. Насколько я поняла, с Сонечкой у них была только платоническая любовь, в отличие от предыдущих отношений Цветаевой с Софией Парнок, закончившихся изменой последней и разрывом. Я навоображала себе, что "Повесть о Сонечке" будет о женской дружбе, о поддержке, о чем-то хорошем, добром и светлом, ну и конечно о самой Сонечке. Но боже, что там началось! Вся книга - это ода Сонечке, как она прекрасна, да какие у нее красивые глаза, да какие косы, о как я люблю Сонечку, Сонечка - это оооо..., как я люблю свою любовь к Сонечке, сюси-пуси... В общем, меня чуть не вытошнило прямо на страницы книги. Чет люди какие-то вокруг ходят, что-то происходит, но нам нет до этого дела, потому что у нас - любовь к Сонечке...

Я не смогла это читать. У меня наверное ещё долго будет глаз дёргаться при упоминании имени Цветаевой. Зато в книге очень хорошее предисловие, которое мне очень понравилось. Оно было намного интереснее и живее самой "Повести о Сонечке". Предисловие - рекомендую, "Повесть о Сонечке" - ну вы поняли...

Есть вещи, которые мужчина - в женщине - не может понять.
Даже - я, даже - в вас. Не потому, что это ниже или выше
нашего понимания, дело не в этом, а потому, что некоторые
вещи можно понять только изнутри себя, будучи.
Я женщиной быть не могу. И вот, то немногое
только-мужское во мне не может понять того немногого
только-женского в вас. Моя тысячная часть - вашей
тысячной части, которую в вас поймет каждая женщина,
любая, ничего в вас не понимающая.

      Под знаком гендерного непонимания читалось начало повести - эмоции, эмоции, эмоции и поток сознания, как будто бы совсем без логики. Воспринималось с трудом. (Может быть это связано с тем, что это моя первая книга, прочитанная с электронной читалки). Потом «втянулся». На «золотом сечении» (когда до конца оставалась последняя треть повести) на немеркнущем фоне эмоций хлынули мысли, необычайно глубокие и захватывающие. Мысли о любви. До этого в повести «о любви» были в основном эмоции – яростные и яркие. Вообще-то, более насыщенную любовью и нежностью книгу я раньше не читал. Здесь каждая строчка - о любви. Сама Цветаева пишет:
     

Действующих лиц в моей повести не было. Была любовь. Она и действовала - лицами.

      Здесь можно было бы и закончить, но хочется прокомментировать несколько цитат из книги:

      Есть такая сказка - норвежская, кажется, - «Что старик делает - все хорошо». А старик непрерывно делает глупости: променивает слиток золота на лошадь, лошадь на козу, и так далее, и, в конце концов, кошку на катушку, а катушку на иголку, а иголку теряет у самого дома, когда перелезает через плетень – потому что не догадался войти в калитку. Так будем друг для друга тем стариком, то есть: лишь бы ему - хорошо! и лишь бы цел вернулся!
      А как бы противно было, если бы сказку пустить - наоборот, то есть - иголку на катушку, катушку на овцу, и, наконец, лошадь на золото? Ох, паршивый бы старик!
      - Поганый бы старик, М. И.! Такими [наоборотными] «стариками» сейчас вся Москва полна.

      Заметьте, сказано - в 1919 г., написано - в 1938 г., а как актуально сегодня! Только возраст «наоборотных стариков» изменился. Старшее поколение по привычке «глупости» делает (как в сказке), а кто помладше – в «бизнес» переметнулись (дешевле купить – дороже продать), то, что Цветаева называет противным, паршивым и поганым.
      Хотя в книге эта зарисовочка для того, чтобы подчеркнуть, что любимым нужно позволять делать что угодно – лишь бы им хорошо было.
      И еще:
     

- Марина! Я ведь знаю, что я - в последний раз живу.

      Эти слова Сонечки - неожиданный бонус для поклонников теории реинкарнации и индийской философии, которые понимают, что круговорот самсары (бесконечная цепь рождений и смерти) для индивидуума прерывается только при достижении мокши, или спасения. При этом индивидуум навечно остаётся в состоянии умиротворения и блаженства, которое является результатом осознания того, что всё бытие едино и неделимо, а бессмертная душа — частичка этого единого целого. После достижения мокши индивидуальная природа растворяется в «океане» безличного.
      Ну что ж, Марина воздала должное своей любимой. Мне, например, уже не важно, кем была и была ли Сонечка на самом деле (была, была – актриса Софья Евгеньевна Голлидэй), так как ее индивидуальная природа растворена в безличном и безбрежном океане любви.

Москва - 1919. Борисоглебский переулок. Марина Цветаева и две ее дочки - Ариадна и Ирина. От Сергея Эфрона нет вестей с Юга.

В Москве 1918-1919 г. из мужской молодежи моего круга - скажем правду - осталась одна дрянь. Сплошные "студийцы, от войны укрывающиеся в новооткрытых студиях... и дарованиях. Или красная молодежь, между двумя боями, побывочная, наверное прекрасная. но с которой я дружить не могла, ибо нет дружбы у побежденного с победителем.

Слово "дрянь" в данном случае я воспринимаю не ругательством и осуждением, а в значении сор, хлам, отходы. У Даля есть значения дрянь - обрезки, стружки

Дрянить, наполнять дрянью, сорить, особ. стружками, разными обрезками.

Вот и они, как обрезки от большого, бывшего, еще не прошлого, но уже не будущего.
Передана атмосфера той Москвы, того времени, настроение той Марины.
Для меня проза Цветаевой это всегда о самой Марине, о ком бы она не писала, кого бы не любила (Пушкин, море, Сонечка...) И конечно ее проза это та же поэзия, не всегда с рифмой, но всегда в том же ритме.
Марина Цветаева в 1938 году году описала события 1919 года, узнав о смерти Сонечки - Софьи Голлидэй, актрисы и чтицы, "четырнадцатилетней инфанты". Кроме Сонечки среди гостей дома в Борисоглебском были Володя - Володечка (Владимир Алексеев), Юрий Завадский, Павел Антокольский.
Покоряют дневники Ариадны Эфрон, дочки М.Цветаевой, написанные шестилетним ребенком, а по сути мудрые размышления, воспоминания взрослого человека. Ее взрослость и ум поражали друзей Марины Ивановны, она же знала, что ее Аля такая была "отродясь".
Молодые, талантливые, голодные старались жить сочиняя, играя, влюбляясь.

Шутим, шутим, а тоска все растет, растет...

Уходит на войну Володечка, пропал без вести в Крыму в 1919 году. Уезжает Сонечка, выходит замуж за режиссера провинциального театра.
В конце есть список "действующих лиц"

Я сказала: "действующие лица". По существу же действующих лиц в моей повести не было. Была любовь. Она и действовала – лицами.

И еще среди действующих лиц дом в Борисоглебском, "чердак-каюта".
В голове крутятся строчки Бориса Пастернака:

Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?

Игра в классики
От А до Я

Планета Марина.

Столкнулся с ней лет пять назад - навсегда. Большая планета со множеством спутников. Состоит из необычайно развитого и мощного эмоционального мира, тонкого проницательного ума, беспощадной искренности, страсти к самонаблюдению, поэтического дара и многоликой любви (из записок опытного исследователя Ирмы Кудровой) У каждого свои "путешествия с тетушкой" и свои "тетушки".

Один из спутников - Сонечка. Хотя нет - тоже планета. Как можно, зная человека три месяца, так его по-своему полюбить на всю жизнь и 18 лет спустя, узнав о его смерти, написать такую книгу? 44-летняя Марина написала о них 26 и 24 летних, живших в красной Москве 1919. Это последнее ее прозаическое произведение. Через год она вернется в СССР и.. всё.

Нет маленького мирка, - сказала Цветаева однажды, защищая от нападок критика "чересчур частные подробности" в прозе Пруста, - есть только маленький взгляд на вещи!"

..и на людей. Марина дарит большой взгляд на своих друзей, актрису Сонечку Голлидэй и Володю Алексеева, делая их близкими людьми. Дети Марины тоже любили Сонечку-Галлиду. Маленькая Ирина кричала ей: "Сахай давай!.. Кайтошка давай!". Уже ради этого стоило читать книгу. А язык, а наблюдения какие, взять Завадского, кому досталось от ее остроты. "Любил себя в зеркале. А оно холодное." Знакомо. Но и это без злости. Книга своеобразный реквием любви, молодости, самому дорогому, что достала Марина из "вечного колодца, где все всегда - живо". Великолепная книга. Роскошная книга. Трагическая книга. Напомнила "Обещание на рассвете" Ромена Гари. Правда и сказки их жизни. Лучшее, что у них было. На радость всем, кто заинтересуется)

Иллюстрации Екатерины Посецельской.

Господи, как хорошо...

Найду ли я слова, чтобы сказать здесь что-то еще? Найдутся ли слова, достойные Цветаевой? Вместо многословия хочется встать лишь стать на колени и помолиться… молча. Спасибо, Господи, что дал нам Марину.

О сильных произведениях часто говорят: «Так и хочется растащить на цитаты». А «Сонечку» не хочется (хоть тут я и сама себе противоречу, выписав не одну дюжину строк). И все же «Сонечка» — одна, целиком, сплошная цитата, как ангел, который

...ведь не состоит из, а сразу весь. Предстает. Предстоит. Когда говорит ангел, никакого сомнения быть не может: мы все видим — одно.

И вместо любых дальнейших слов, которые будут слабы и недостаточны… Моя Маленькая.

В этой прозе поэзии больше, чем в стихах многих авторов.

Необычная книга, как и сам автор. Читаешь и невольно ускоряешься, такое чувство, что слышишь чью-то взволнованную, захлебывающуюся от эмоций торопливую речь. И все эти образы, сравнения. Однако за счет всего этого читать довольно сложно, непривычно, особенно в самом начале пока не подстроишься под рваный темп книги.
Несмотря, что книга вроде бы о людях, которые окружали Цветаеву в 1917 году, которых она любила, которые ей были дороги (это чувство восхищения и надрыва в каждой строчке), эта книга на самом деле о самой Цветаевой, эдакая чудная автобиография.
В школе я зачитывалась стихами Цветаевой, однако никогда не пыталась копнуть глубже, понять внутренний мир и эмоции подтолкнувшие на создание ее шедевров. С этой книгой у меня получилось приподнять краешек завесы. Было интересно, но вместе с тем очень щемяще. Тут любовь, дружба, равнодушие, боль, разлуки, голод и страх смешались в одном водовороте и над всем этим надрывным набатом звучит голос Марины, пытающейся увековечить память мертвых и живых ("но ушедших из ее жизни") дорогих и значимых для нее людей.
К слову по аннотации от книги ожидала я совсем другого, мне мнилось, что это художественное произведение, а не сгусток личных эмоций и душевных ран, я не ожидала такой своеобразной автобиографии. Однако совсем не жалею, что эта книга попала ко мне в руки.
Чуть-чуть о некоторых действующих лицах из того, что меня впечатлило и оставило след.

Сонечка (Софья Евгеньевна Голлидэй (1894—1934)
Собственно та, из-за кого вся повесть затевалась. Странная нимфа не от мира сего, особенно в суровые революционные годы, взрослая женщина с душою ребенка, ветренная, вздорная, абсолютно не укладывающаяся ни в какие рамки, может потому и ставшая музой Цветаевой, частичкой ее души. Несмотря на очень короткий срок, отведенный им судьбой, быть вместе. Дружба-любовь, да такая великая, что читая произведение поражаешься и кажется, что настолько сильно Марина не любила даже своих мужчин. Пробежавшись по фактам биографии из других источников во время чтения книги, увидела что любовницами назвать их нельзя. Но читая, понимаешь, что это что-то выше обычных понятий дружбы и взаимовыручки. Сонечка и Марина любили одного и того же мужчину, делили между собой еще одного, но это нисколько не сказывалось на их личных взаимоотношениях.
Для меня же самой вся Сонечка так и осталась за гранью понимания, я таких женщин на своем пути не встречала, а если бы встретила не смогла бы полюбить, я бы была без ума от Марины, а вот от Сонечки вряд ли. Однако в повести каждая буковка просто пронизана огромной любовью и светом, что невольно начинаешь смотреть на нее сквозь призму любви Цветаевой.

О женщинах не скажу, потому что всех вспоминаю с благодарностью, но люблю только Сонечку Голлидэй».
«Когда я думаю о приезде Сонечки Голлидэй, я не верю; такого счастья не бывает.
Думаю о ней – опускаю главное – как о новом кольце, как о розовом платье, – пусть это смешно звучит: с вожделением.
Потому что это не Сонечка приедет – а вся Любовь».
«Мечтаю о Сонечке Голлидэй, как о куске сахара: верная – сладость».
(Пусть вся моя повесть – как кусок сахара, мне по крайней мере сладко было ее писать!)

Володя (Владимир Васильевич Алексеев (1892—1919)
Друг, бесконечно любивший Цветаеву, заботящийся о ней, помогавший скрасить страшные дни того года. Именно

"Володечка"

сразил меня наповал. Может быть потому, что это мне близко, может быть потому что было подобное, но история их отношений, прощание и разлука были для меня подобны выстрелу в сердце. На фоне восторженной изливающейся любви к Сонечке так и хотелось умолять Цветаеву, ну посмотри, ну полюби! Однако мы же понимаем, что это не художественное произведение, а суровые реалии жизни. Да и нравственные принципы туда же. Володя был любовником Сонечки, однако любил Марину.

Какие отношения у вас были с братом? Я вас спрашиваю, потому что – мы были с ним очень дружны, все, вся семья – он тогда, на последнюю Пасху – ушел, пошел к вам, и (с трудом, по-Володиному сглатывая) свой последний вечер провел – с вами... Дружба? Роман? Связь?
– Любовь.
– Как вы это сказали? Как это понять?
– Так, как сказано. И – ни слова не прибавлю.
(Молчит. Не сводит глаз, не подымаю своих.)
Я: – Дайте адрес, чтобы в случае, если...
– Вы не знаете нашего адреса?
– Нет, Володя всегда ко мне приходил, а я ему не писала...
– И вы ничего не знали о нас, отце и матери, братьях?
– Я знала, что есть семья. И что он ее любит.
– Так что же это за отношение такое... нечеловеческое?
(Молчим)
– Значит – вы его никогда не любили – как я и думал – потому что от любимой женщины не уезжают – от – любящей...
– Думайте, что хотите, но знайте одно – и родителям скажите: я ему зла не сделала – никакого – никогда.

Юрий Завадский
Про него Цветаева упоминает часто как о прекрасном холодном ангеле. Марина и Сонечка были влюбленными его поклонницами. Однако все упоминания о нем в повести производят отрицательное гнетущее впечатление и непонимание - за что был столь любим. Видимо, чтобы понять нужно было вращаться в том обществе и попасть под харизму сего персонажа. Божественной красоты, воспеваемой Мариной, я как ни вглядывалась в фотографии, не нашла.

Весь он был – эманация собственной красоты. Но так как очаг (красота) естественно – сильнее, то все в нем казалось и оказывалось недостаточным, а иногда и весь он – ее недостойным. Все-таки трагедия, когда лицо – лучшее в тебе и красота – главное в тебе, когда товар – всегда лицом, – твоим собственным лицом, являющимся одновременно и товаром. Все с него взыскивали по векселям этой красоты, режиссеры – как женщины. Все кругом ходили, просили. (Я одна подала ему на красоту.) – Но, помилуйте, господа, я никогда никому ничего такого не обещал... – Нет, родной, такое лицо уже есть – посул. Только оно обещало то, чего ты не мог сдержать. Такие обещания держат только цветы. И драгоценные камни. Драгоценные – насквозь. Цветочные – насквозь. Или уж святые Севастианы. Нужно сказать, что носил он свою красоту робко, ангельски. (Откуда мне сие?!) Но это не улучшало, это только ухудшало – дело. Единственный выход для мужчины – до своей красоты не снисходить, ее – презирать (пре-зри: гляди поверх). Но для этого нужно быть – больше, он же был – меньше, он сам так же обольщался, как все мы...
Как описать Ангела? Ангел ведь не состоит из, а сразу весь. Предстает. Предстоит. Когда говорит ангел, никакого сомнения быть не может: мы все видим – одно.
Только прибавлю: с седою прядью. Двадцать лет – и седая, чистого серебра, прядь.
И еще – с бобровым воротом шубы. Огромной шубы, потому что и рост был нечеловеческий: ангельский.
Помимо этого нечеловеческого роста, «фигуры» у него не было. Он сам был – фигура.

Марина Цветаева – поэт и только потом прозаик. Через эту повесть я увидела современников Марины Цветаевой, их время, быт, досуг, влюблённости и разочарования. Скорее всего, она была влюблена в Соню Голлидэй. Когда я начинала читать эту повесть, то думала, что речь пойдёт о другой Сонечке – Софии Парнок. Но нет. Чёткой сюжетной линии в повести нет. Молодежь в истерическом веселье прощается с одной эпохой и входит в другую. Стихи Марины Цветаевой люблю, но проза оставила меня равнодушной.

В стихах чаще чувствуешь. В прозе легче отвлекаться на форму, на сюжетное. Стихи обычно захватывает эмоционально. Потому бывает так, что ты ничего в них не понял, но всё почувствовал.

Цветаева, конечно, поэт, написавший нечто прозовое. Никак не наоборот. И вся её поэтическая плавность и страдательность в полной мере ощущается в "Повести о Сонечке".

Есть у Марины Ивановны знаменитое стихотворение "Идёшь, на меня похожий...". Я считаю, что это одно из самых вынимающих душу стихотворений вообще. Особенно меня всегда впечатляли строки "легко обо мне подумай, легко обо мне забудь". Потому что это отсылает к тем ситуациям, когда уже так плохо, так грустно и тоскливо, так невозможно, что порождается лёгкость. Вот как вода: её нагрели до такой температуры и грели так долго, что она стала паром. Это состояние такой тяжести, которая неминуемо должна исчезнуть, потому что в мире этому не место. Но после исчезновения остаётся говорящая пустота.

"Повесть о Сонечке" – это разросшееся стихотворение "Идешь, на меня похожий...". Много страниц тоскливой безнадёжности, перемежающейся бурными вспышками существа, которое собирает последние силы, чтоб совершить бессмысленный рывок. В книге чувствуется огромное желание вырваться из капкана и это желание не ограничивается даже пониманием, что не выживешь, что умрёшь где-то неподалёку. Неподалёку, но с ощущением мнимой свободы. Будто ты ещё мог выбирать, как именно умереть, если не мог выбрать, умирать ли.

Читать невероятно тяжело. Я даже больше скажу: в эмоциональном плане "Повесть о Сонечке" – одно из самых непростых произведений за всю мою жизнь. Это слишком исповедально. И невозможно забыть о том, что в книге описываются реальные люди и события. Нельзя не чувствовать, что для автора написание текста было своеобразным прыжком в пропасть и завещанием одновременно. Иной раз другого в себе пережить сложнее, чем себя самого. Другой врывается внезапно, к этому невозможно подготовиться, невозможно привыкнуть. Это вхождение-в умеет затрагивать всё твое существо, но дальше это некуда деть, невозможно вынести за пределы себя. Посторонний (а посторонний ли? Просто не-ты) может не только сжать тебя до точки, до какого-то нелепого плевка-мгновения во Вселенной, но и заполнить собой тебя, заполнить даже избыточно, вызвать болезненное расширение.
А бывает и ещё более занятный вариант взаимодействия: ты существуешь весь в себе, все схвачено, но вот ты сталкиваешься с чужой историей и всё понимаешь. И после осознаешь, что, наверное, это все было и в тебе. Свет внешнего освещает тёмные углы внутреннего. Но ведь далеко не все любят открытия.

Если сказать что-то по факту, то в основе "Повести о Сонечке" лежит история взаимоотношений Марины Цветаевой со второй Софией в её жизни – первой была Парнок – Сонечкой Голлидей.

Да, это история про роман двух женщин. Да, все закончилось плохо.

Однако, описывая книгу в таких предложениях, я упрощаю не только "Повесть о Сонечке", но и само мировосприятие Цветаевой. Потому правильнее сказать, что книга об одиночестве и о том, что есть моменты в жизни, когда оно становится совсем невыносимым. Это как обострение хронического заболевания. Ты живёшь себе аккуратно, применяешь какие-то средства профилактики, но потом наступает время, когда нет ни обезболивающего, ни возможности поберечься и боль разливается быстро и остро. И никуда от нее не деться.

Вот и представьте: военные годы, еды нет, у тебя на руках двое маленьких детей, топить нечем, друзья, родственники далеко и тревожиться ни за кого уже нет сил, впереди неизвестность. Нельзя успокоить себя планированием, делами, круглосуточным чтением, домом, повседневной суетой и всем тем, чем себя отвлекают люди. В таких условиях особо остро ощущается все незачем мира, асобственное существование становится размытым, чем-то таким, что можно поставить под сомнение, чем-то неочевидным.

В преддверии смерти больше всего на свете хочется любви. Пусть даже не взаимной, но чтоб можно было что-то отдать. Что-то такое, что прямо здесь и сейчас кто-то заберет. Не потом, не в перспективе. Ведь никакого "потом" может и не случиться.

Если попадается подходящий человек (это редкость в такие минуты, ведь уже нет времени на построение иллюзорного о другом. Потому чаще всего не попадается и вместо актуального остаётся не потенциальное, а лишь интенция), то можно взростить такую близость, которую уже ничем не получится перекрыть. Потому что это последнее. Воспринимается как последнее. Потому что ты уже ничего не планируешь для себя припрятать, оставить на будущее. И когда то самое "потом" случается, ты недоумеваешь, чувствуешь пустоту и растерянность – оно так неожиданно, что кажется ненужным и чрезмерным. Будто тебе дали новые комплектующие к предмету, который уже давно не производят и который ты давно вынес на свалку.

Вот о таких отношениях и состояниях "Повесть о Сонечке".

В книге, кроме Сони Голлидей и самой разказчицы, есть и другие действующие лица, но они все как-то мимо да мимо. Проносятся как декорации. Будто какие-то люди были и какие-то события были, но имя всему София.

Цветаева, как известно, себя и своего не выдержала – повесилась. И читателю стоит быть осторожным. Осторожным, потому что несчастный и талантливый человек умеет делать чуть более несчастными тех, кто соприкасается с его творчеством. Поэтому для достижения терапевтического эффекта Цветаеву можно рекомендовать только в небольшой дозировках. И ни в коем случае не натощак. Тогда, вполне вероятно, вы сможете испытать катарсис, а не боль.