Рецензии на книгу «Яма» Александр Куприн

Как известно, школьная программа по литературе у многих испортила отношение к классике, особенно русской. Я как раз из числа многих: за большинство произведений берусь с опаской. Но Куприн – единственный классик, который не только не вызвал чувство отторжения, но даже наоборот, полюбился мне именно с тех пор. Только дальше его рассказов почему-то дело не продвигалось. Экранизация классики часто способствует тому, что люди начинают ее читать. Лично для меня это сомнительная мотивация. Но в этот раз и подбор актеров и интригующая реклама не могли оставить равнодушным никого, и я, воодушевившись, взялась за чтение «Ямы».

Дореволюционная Россия и дома терпимости в южном городке в районе под названием Яма (от ямщицкой слободы). «О времена! О нравы!» - воскликнул бы Цицерон, узнав законы и привычки, царящие у местных обитателей. Да только, сдается мне, в данной сфере мало что изменилось с римских времен и до настоящих дней. И поговорка «люди не меняются» уместна здесь в вселенском масштабе, без применения к отдельно взтой личности. Поступок же Куприна для той России– попытка проникнуть в мир публичных домов и описать его изнутри – был почти что героическим и уж точно первопроходческим. При этом Александр Иванович не осуждает ни девушек-проституток, ни их содержателей. Он просто летописец, его взгляд - взгляд со стороны. С мудростью видавшего виды человека он хладнокровно констатирует: однажды попав в яму, из нее уже не выбраться. Даже самые невинные девушки, не по своей воле очутившиеся в доме терпимости, со временем становятся неотличимы от своих товарок, самостоятельно избравших такую дорогу. И виновато в этом общество, с легкостью сталкивающее на дно заблудшие души, но не готовое протянуть руку помощи. Наглядный пример – история Любки. И кто виноват? Студент, поддавшийся порыву (эх, не даром говорят «утро вечера мудренее»)? Любка, поверившая в свою удачу? Или размытое понятие общества, за которым стоит каждый и никто? Только Тамаре удалось выбраться из омута, но лишь для того, чтобы сгинуть в другом болоте. Умная, образованная, сильная личность – и та не смогла. Не смогла ли? Или просто не захотела? И опять виновато оно, общество. А кто это? Я? Или вы? Или безликие «они» и чуть более справедливые «мы»? Одни вопросы. Как и должно быть после прочтения хорошей глубокой книги.

Показательно, что такие люди конца ΧΙΧ и начала ΧΧ века, как Лев Николаевич Толстой («Воскресенье») и Александр Ивнанович Куприн, видят проблему одинаково: ни один из них не осуждает девушек, очутившихся в борделях. В их словах нет и тени сомнения, что виноват Мужчина, пусть каждый раз разный, с другим именем, но с одинаковой душой. И именно Мужчина есть то самое «общество», сильный пол, толкающий Женщину на такой путь, своей похотью увеличивая спрос на интимные услуги (как упоминает и сам Куприн: спрос рождает предложение). Хотя у Александра Ивановича в «Яме» есть сцена, где девушки-студентки тоже показаны в нелицеприглядном виде: пусть они не являются прямыми виновницами падения проституток, но косвенно их вина тоже присутствует, заключающаяся в их неготовности дать второй шанс тем Любкам, которые хотят вернуться к обычной жизни. Студентки только ищут повод, чтобы сморщить носик и сказать презрительное «фи», «убедившись», что таким среди них не место. И будьте уверены, всегда найдут. А значит Женщина тоже часть того самого общества. И еще неизвестно, кто более безжалостен к обитательницам Домов Терпимости: женщины или мужчины.

Сказать, что Куприн поразил, завоевав самый высокий балл, все равно, что ничего не сказать. Есть в его прозе что-то пленительное, соединяющее романтичного Бунина и реалистичного Толстого. Здесь кипят страсти, но есть место холодной рассудительности, философским измышлениям и пророчествам о будущем. Такой разный, такой восхитительный, такой российский – Александр Иванович Куприн.

Путана, путана, путана... Ночная бабочка, но кто же виноват?

А вот я вам скажу, что меня, когда мне было десять с половиной лет,
моя собственная мать продала в городе Житомире доктору Тарабукину. Я
целовала его руки, умоляла пощадить меня, я кричала ему: «Я маленькая!»
А он мне отвечал: «Ничего, ничего: подрастешь»

Эту книгу сложно назвать цельным произведением с единым, чётко выстроенным, сюжетом. Это скорее набор зарисовок, эпизодов, отдельных историй, посвящённых жизни обитательниц публичного дома на рубеже XIX и XX веков. Истории эти почти полностью лишены всякого романтизма. Куприн показывает нам жизнь продажных женщин без прикрас, во всей её чудовищной «простоте».

Композиционно повесть состоит из трёх частей. В первой автор рассказывает нам об особом районе города, под названием Ямки, где в одном из многочисленных публичных заведений и живут наши главные героини, девушки разного возраста, характера и уровня воспитания, но с одинаковой судьбой. Совращённые в юности или проданные близкими родственниками в притон, теперь они вынуждены торговать своим телом. Их жизнь незавидна, их удел — общественное порицание и презрение. Но сами они мало стыдятся своей профессии, считая её хоть и грязной, но честной.

«Неужели вы и вправду думаете, баронесса, что мы хуже так называемых порядочных женщин? Ко мне приходит человек, платит мне два рубля за визит или пять рублей за ночь, и я этого ничуть не скрываю ни от кого в мире… А скажите, баронесса, неужели вы знаете хоть одну семейную, замужнюю даму, которая не отдавалась бы тайком либо ради страсти — молодому, либо ради денег — старику? Мне прекрасно известно, что пятьдесят процентов из вас состоят на содержании у любовников, а пятьдесят остальных, из тех, которые постарше, содержат молодых мальчишек. Мне известно также, что многие — ах, как многие! — из вас живут со своими отцами, братьями и даже сыновьями, но вы эти секреты прячете в какой-то потайной сундучок. И вот вся разница между нами. Мы — падшие, но мы не лжем и не притворяемся, а вы все падаете и при этом лжете. Подумайте теперь сами — в чью пользу эта разница?»

Вторую часть повести я бы назвал неким посвящением Достоевскому и его «Преступлению и наказанию». Не зря в ней несколько раз упоминается Сонечка Мармеладова. Подобно Раскольникову, совершившему убийство, а потом, на протяжении всей книги, раскаивавшемуся в этом, герой Куприна, студент Лихонин, так же совершает «преступление», за которое ему долго приходится расплачиваться. В своём высокомерии и заносчивости он решает, что может изменить судьбу проститутки, забрав её из публичного дома и перевоспитав в особу из высшего общества. Но не обладая ни умом, ни высокими моральными качествами, а лишь глупым тщеславием и юношеским максимализмом, он естественно не справляется с этой задачей. Ему очень быстро надоедает его новая «игрушка», но и признаться в этом перед собой и перед девушкой ему тоже не хватает смелости. Не наивная Любка, вынужденная торговать телом, чтобы не умереть с голоду, выступает здесь отрицательным и комичным персонажем, а вся эта студенческая братия, так называемая элита общества и интеллигенция, взявшая её на поруки и пытающаяся ставить социальные эксперименты, но на деле оказавшаяся отвратительной и гадкой в своих помыслах и желаниях. К ним же можно отнести и фигуру актрисы Ровинской, которая из чистого любопытства приезжает в публичный дом, чтобы, как в зоопарке, взглянуть на его обитательниц:

«Ей уже рисовалась роль заступницы, прекрасная фигура гения, милостивого к падшей женщине. Это оригинально, экстравагантно и в то же время так театрально-трогательно!»

Пустая внутри, эта кукла в человеческом образе, с отвращением взирает на окружающую её обстановку. Но с таким же отвращением я, как читатель, отнёсся и к ней, вместе со всем её фальшивым окружением.

И наконец последняя часть повести рассказывает нам о проститутке Женьке, заразившейся сифилисом, и теперь в злобе и отчаянии заражающей всех своих клиентов.

«Но этих двуногих подлецов я нарочно заражаю и заражаю каждый вечер человек по десяти, по пятнадцати. Пускай они гниют, пускай переносят сифилис на своих жен, любовниц, матерей, да, да, и на матерей, и на отцов, и на гувернанток, и даже хоть на прабабушек. Пускай они пропадут все, честные подлецы»

«А мне это решительно все равно, — упрямо возразила Женька, — умный или глупый, честный или нечестный, старый или молодой, — я их всех возненавидела! Потому что, — погляди на меня, — что я такое? Какая-то всемирная плевательница, помойная яма, отхожее место. Подумай, Платонов, ведь тысячи, тысячи человек брали меня, хватали, хрюкали, сопели надо мной, и всех тех, которые были, и тех, которые могли бы еще быть на моей постели, — ах! как ненавижу я их всех! Если бы могла, я осудила бы их на пытку огнем и железом!..
…
я — публичная девка! Понимаете ли вы, Сергей Иванович, какое это ужасное слово? Пу-бли-чная!.. Это значит ничья: ни своя, ни папина, ни мамина, ни русская, ни рязанская, а просто — публичная! И никому ни разу в голову не пришло подойти ко мне и подумать: а ведь это тоже человек, у него сердце и мозг, он о чем-то думает, что-то чувствует, ведь он сделан не из дерева и набит не соломой, трухой или мочалкой! И все-таки это чувствую только я. Я, может быть, одна из всех, которая чувствует ужас своего положения, эту черную, вонючую, грязную яму. Но ведь все девушки, с которыми я встречалась и с которыми вот теперь живу, — поймите, Платонов, поймите меня! — ведь они ничего не сознают!.. Говорящие, ходящие куски мяса! И это еще хуже, чем моя злоба!.»

Описывая такую страшную «социальную язву», как проституция, Куприн совершенно не осуждает несчастных девушек. Они у него живые и яркие, в отличии от клиентов публичных домов — фальшивых лицемеров. Относясь к проституткам с пренебрежением, отвращением, а иногда и жалостью и осуждая их образ жизни, они как раз таки и создают спрос на эту профессию, запускают жестокий, неумолимый механизм, обрекающий женщин на столь тяжкую судьбу. Повесть заставляет нас переосмыслить многие вещи, призывает не судить человека за его деятельность, зрить в корень проблемы, разобраться в первую очередь со своим внутренним миром, а уж потом воспитывать других.

Плачет девушка в автомате,
Кутаясь в зябкое пальтецо,
Вся в слезах, и в губной помаде
Перепачканное лицо.

Извините, но это первая ассоциация с этим романом. Цинично, я знаю.
А вообще у Куприна довольно занятное повествование о жизни проституток XIX века. В России. Честно говоря, ни разу до сего момента не задумывалась о том, как жилось проституткам в любые времена в любой стране. Ну, это пипец, товарищи. Открыла себе Америку. Сексуальное рабство, кабала и вообще жуть, хотя об этом можно было догадываться. 10 мужчин за ночь - как минимум. И это вообще мужчин, любых, толстых, старых, с гнилыми зубами или испускающим ветры, принимай любого, товарка. Даже того, с которым ты 5 минут назад поцапалась в общей зале. Клиент хочет, клиент свое получит.

Гораздо занятнее, чем жизнь проституток а-натюрель, было наблюдать за крушением поезда под названием "Эксперимент Лихонина". Вот когда все говорят, говорят, говорят, что ничего не выйдет, нет разве искушения взять и попробовать? Взять человека, одну штуку, из привычной среды, поместить в другую и посмотреть, что получится. И какая разница, что эксперимент на человеческой душе, пусть даже якобы никчемной. Только, кажется, проблема вся в том слове - никчемная. Если начинаешь эксперимент без надежды на успех, ничего и не получится. А ведь казалось бы, все могло бы и получиться, будь на месте Любки, к примеру, Женя. Да и с Любкой бы получилось, будь на месте Лихонина не Лихонин, а его друг. Но в целом, по пятибалльной шкале этичности эксперимент плавает где-то в районе нуля. Да.

А еще мне очень жаль, что книга заканчивается на том месте, на котором заканчивается. Ведь мог же ждать девушек другой конец? Или на то время и то место не мог? Или у любой девушки в любом месте не хватит сил выбраться из Ямы? Красивая, некрасивая, худая, толстая, с разным началом сего пути, но конец один? По Куприну так.

Хорошо написанный роман, мне кажется, способен стать зеркалом читающего. Впустить его в тот отмежеванный от реальной жизни мир, который всплывает на страницах книги. Впустить, чтобы осознать свою собственную сущность посредством знакомства с иными судьбами, посредством проживания иной жизни, жизни тех, чьи пути могут никогда не пересечься с тропой читателя. И тут уже всякая конкретика содержания книги теряет свою четкость. Ибо не простые образы за буквами читать приходится, а разуметь свою собственную душу со всеми ее темными околотками, колодцами и окраинами. Свидание это, со своим сокрытым до поря естеством, проходит, как правило, неявно, можно сказать урывками. Ведь у читающего и цели такой может не быть, да и вряд ли будет, если уж судить честно. Просто там, за образами романа, словно тень движется его отношение к герою или героине, а вот чуть брезжит отреагированная брезгливость, которую читатель и не признает при ином раскладе. Ну или, к примеру, неприятие, такое сильное и горячо ощутимое, может встретиться в этом зазеркалье с реальным неотторжением, которого никто и не ждал, не чаял встретить.

Не судьбу русских женщин, падших или опустившихся, брошенных и униженных, читала я на страницах "Ямы". Не о падении нравов и ущербности русского мещанского взгляда на жизнь и ее грешные стороны. Я читала о нас, о потомках. Я читала о слабости русского духа, не способного изменить сути вековых проблем душевного нищенства. Сквозь призму собственных душевных порывов во время чтения романа я читала об отделении частного случая от повсеместности, личного от общественного, праведного от грешного. Что я?! Разве ж меня это касается?! Покорные судьбе, темные женщины, не способные на тот единственный шаг, который имеет смысл сделать, чтоб разорвать омерзительное в своем приближении бытие. Почему они выбирают это тягостное, унизительное существование в роли продаваемой скотины, не желая променять его пусть на не имеющие ограничения по времени трудности, но при этом хотя бы зримое присутствие свободы?! Сколько их было до меня и будет после, этих слов. Слов правдивых и бестолковых. Потому как у явления этого есть такие же корни, как и у всякого другого, чем мы сегодня можем гордиться и от чего стыдиться. Значит, есть в природе нашей эта черта характера, эта модель бытия, предполагающая самоуничижение вплоть до отрешения от душевной чистоты и нравственности формальной в пользу наказания собственной плоти и себя позором, уничтожением своей личности...

Ох, какая же это трудная тема. Александр Иванович предвидел, он знал это, знал, что всему найдем оправдание, а чему не найдем оправдания, так найдем для этого порицание. Мы, россияне, - люди суждения. Не действия. Суждения. На него мы не скупимся. Для него нам запрягать не надо. Ведь суждение чаще-то всего имеет объектом другого или же объект отвлеченный, абстрактный. Да мы и себя можем запросто осудить, для красного словца, но отвлеченно, внеличностно, потому как не отомрет ни один из членов от суждения-то:

... нет в печальной русской жизни более печального явления, чем эта расхлябанность и растленность мысли. Сегодня мы скажем себе: "Э! Все равно, поеду я в публичный дом или не поеду - от одного раза дело не ухудшится, не улучшится." А через пять лет мы будем говорить: "Несомненно, взятка - страшная гадость, но, знаете, дети... семья..." И точно так же через десять лет мы, оставшись благополучными русскими либералами, будем вздыхать о свободе личности и кланяться в пояс мерзавцам, которых презираем, и околачиваться у них в передних. "Потому что, знаете ли, - скажем мы, хихикая, - с волками жить - по-волчьи выть".

Горечь и жесткое послевкусие беды. Это оставляет роман после прочтения. Не из-за смерти Жени, не из-за судьбы Тамары или глупой Любки... Даже не из-за всех них вместе взятых, этих жертв слабой воли и человеческого равнодушия. Из-за того, какие лакуны открывает "Яма" в человеке. Это язвы. И язвами они будут.

Убила бы Толстого за резкое неприятие этой талантливейшей повести: лицемерный ханжа, который сам далеко не всегда был святошей ( а скорее завсегдатаем ямы как состояния души), а еще кидает камни в Куприна, бросившего вызов обществу и самому себе, взявшись за такую запретную, противоречивую тему. Его роман - это исповедь всех заблудших, насильно исковерканных, изломанных душ. Куприн и не думал воспевать или оправдывать проституцию - он лишь описал все как есть, ничуть однако не драматизируя, а где-то, возможно, и смягчая. Писатель не облачает зло в нарядные, надушенные одежды, подобно многим зарубежным писателям - его детище поражает натурализмом: похотливые, потные, обрюзгшие, лихорадочно возбужденные мужики всех мастей и возрастов; удушающие, гнилые, душащие запахи ночных эпопей, оставляющие наутро еще не остывшее облако падения и порока. Измученные и, что еще ужаснее, привыкшие и не волнуемые всем этим проститутки, которых еще в детстве продали, совратили, толкнули в Яму, измельчающую и крошащую этих так и не выросших детей.

Устами Платонова, единственного мужчины в произведении осознающего весь ужас ситуации, говорит сам Куприн. Он считает проституток детьми, не дополучившими тепла и любви, вовсе не порочными бездушными куклами, но насильно превращенными обществом в сточный канал для тайного и удобного слива самых низменных и неконтролируемых своих порывов. Они ненавидят мужчин и имеют на это полное право. Даже такие как Лихонин, убеждающие себя и других в своей необычайной благородности, еще хуже обычных ходоков в яму - те хотя бы честны в своих намерениях. Лихонин же оказался слишком малодушен и слаб, чтобы завершить свою миссию по превращению трогательной, восприимчивой Любки в светскую образованную даму. И как тут поверить в благородство мужчин, когда каждую ночь созерцаешь их бесконечное падение и насквозь видишь их трусливые душонки?

Ужасно то, что никто из обитательниц Ямы не протестует, не пытается подняться с самого дна. Одну только горячую, свободолюбивую, гордую Женьку гложет чувство омерзения от окружающей ее жизни. Ее эмоциональная натура не выдержала натиска ужасов, но самоубийство ее выглядит сильным, волевым поступком. Женьке противопоставляется уравновешенная, но менее тонкая и совестливая Тамара, которая рассматривает проституцию просто как один из эпизодов своей многочастной жизни. Нюра, Верка, Манька Беленькая и прочие просто смиряются с происходящим и застывают в одном искусственном душевном состоянии.

Неприятно поражает то, что все без исключения мужчины вожделеют продажной любви и насытившись, отталкивают от себя двухрублевую девушку как собачонку, благодушно возвращаются к своим чистеньким, но зачастую более тайно-порочным спутницам, чтобы потом снова под покровом ночи стыдливо пробираться в заведения Анн Марковн. Конец книги знаменуется полным разрушением цитадели всех мыслимых развратов, его стирают с лица земли, как Порт-Ройял, как Содом и Гоморру, как переполненный до отказа котел, кипящий похотью и пороками. Вот только все прекрасно знают, что эта самая яма тут же появится в другом месте, в тысяче других мест, и никогда не исчезнет полностью, пока не сгинет человечество, подтачиваемое червями сжирающих их изнутри желаний и прихотей.

"Мы пленом земным заслужили покой..."

Протянуты в Вечность
Вечерние тени,
Дневная обида предсмертно-нежна;
Фальшивая ценность
Пустых откровений
Для всех очевидна и этим смешна.

Давно хотела прочитать именно это произведение Александра Ивановича Куприна, в большей степени из-за ореола запретности что ли (темы, о которых другие авторы обычно умалчивают). Ожидала от романа большей провокационности (здесь этого нет, как ни странно. Самого дна ямы автор все-таки нам не показывает). Это скорее жизненная драма, переживания, горечь...

Страшный, мрачный и безысходный роман, но мне понравился. Он о сильных людях, сильных женщинах, которую не выбирали себе такую ужасную и несправедливую судьбу, но не жалуются, а живут. Живут, несмотря на ежедневные унижения и страдания. Не размышляют, не философствуют (как эти глупые "благородные" студентики, непонятно зачем оказавшиеся однажды в этом ужасном заведении - публичном доме), не воруют, помогают друг дружке и даже пытаются найти в этом хоть какой-то смысл. Живут глупыми детскими мечтами (да они и есть все по сути дети - в 14-15 лет попали они в дом разврата, такими и остались - наивными, глупыми, но добрыми и честными). Им некуда идти, они неграмотны, у них нет родственников (а если у кого и есть - то именно родственники и продали их сюда, в какое-то пожизненное рабство) Говорят, что безвыходных ситуаций в жизни не бывает. Бывают, еще как...Все против них: общество, нищета, мир, в котором отчего-то не достает справедливости....

Не видно лица
Неизбежности жуткой,
Где пламя ревет
И бессильна вода;
Душа в небеса
Улетает голубкой -
Она не умрет.
Не умрет никогда.

Странно, наверное, было ожидать от такого романа счастливого конца (но я ожидала...), его и не случилось...Может, хоть в другом мире они дождутся покоя?...

В молчании дней
Сонной жизни кумиры
Уходят стремительной
Горной рекой;
Мы будем сильней
За границами мира -
Мы пленом земным
Заслужили покой...
(Канцлер Ги. Монсегюрский романс)

Мне трудно назвать писателя, который бы мог написать о публичном доме также как Куприн. Он не вытаскивает перед читателем ужасы, словно фокусник кроликов. Повествование ведется от третьего лица, бесстрастного наблюдателя, который смотрит на проституцию не свысока, а скорее с сочувствием и даже неким соучастием.
Есть книги о детских домах, проститутках и прочем, которые каждой строчкой вопят о разных ужасах. Это дело конечно достойное, но эти книги скучны и часто не содержат ничего, кроме этих воплей. В «яме» нет подобного, это скорее повесть об отношениях и людях. А в публичном доме проявления характера и отношения болезненные и часто вдающиеся в крайности. Здесь есть дружба, ненависть, взаимоуважение, покровительство и даже любовь, и на всем есть отпечаток этого места.
Ямская улица полна узаконенных публичных домов. В законе прописаны строгие правила: график медосмотров, поведение персонала, местоположение публичных домов. Ямская улица служит клапаном для выхода общественных страстей. Кому хочется пьянства, разврата, драк едут туда. Кому наскучила жена, кого отвергло общество, чьи извращенные фантазии не находят выхода едут туда. Неопытный ребенок, обрюзгший старик, пьяный кутила ищущий новых развлечений, все едут на ямскую. И все что не находит выхода в приличных домах, выплескивается в публичных на их работниц. Именно они, проститутки, являются безмолвными свидетельницами и соучастницами всего того, что дремлет под личиной общественной морали. Почему безмолвными? Да потому что они лишились семьи и паспорта. Их дом – публичный, и выходов из него не так уж много. Одна из обитательниц нашла себе выход: в благородном порыве ее забирает студент, для того чтобы вывести ее в люди. Он поселяет ее на съемной квартирке, обучает, и считает себя великим благодетелем. Однако об истинных выходах из этого дома написано в конце книги.
Эта книга смеется над благодетельностью и высокими моральными принципами. Начиная с того, что невзначай упоминает о посетителях с разными должностями и санами, заканчивая рассказом об англичанке-благотворительнице.
Автор посвящает книгу юношеству и матерям, и это неудивительно, ведь это искренняя и чистая повесть, рассказанная под плохую музыку и пьяные крики.

Не мы такие, жизнь такая.

Проституция давно стала неотъемлемой частью жизни человеческого общества, начиная с момента его зарождения как такового, когда женщина отдавалась мужчине за более теплое местечко у костра или за более сочный, чем у других, кусок мяса. С развитием человека менялись и формы проституции. Более утонченным жителям Древней Греции уже, к примеру, требовались не просто объекты для снятия физической сексуальной напряженности, но также услаждающие их аудиовизуальное восприятие. Так появились гетеры, умеющие еще , кроме как хорошо потрахаться, петь и танцевать. В средние века появились куртизанки, которые, бывало так ловко пользовались своим положением фавориток, что влияли на ход истории. В настоящее время, отличающееся особым накалом бессмысленной погони за общественным статусом, пользуются спросом глянцевые бездушные куклы, оказывающие эскорт услуги. В конце концов, даже супружеский брак теперь называют не иначе как узаконенной проституцией.

Спрос рождает предложение. И пока существует человечество в том нравственном виде, который по своей сути не меняется уже много-много лет, похотливый мужчина и продажная женщина будут существовать бок о бок, как лево и право, как верх и низ. Это система устоялась на века, и ничто не в силах изменить такой ход вещей. Разве что людям, наконец, объявится Бог собственной персоной и скажет: "Дети мои, вы совсем распустились. Так дальше жить нельзя". А пока мы можем слышать лишь голоса отдельных неравнодушных личностей, например, таких, как Александр Куприн.

"Яма" по сути очень простое произведение. Тут нет особенных философских заковырок или всяких постмодернистских штучек. Куприн просто взял и отразил действительность через зеркало восприятия обычного здравомыслящего человека. Это не документалка, но очень близко к ней. Да, конечно, можно слегка попенять автору за то, что он явно принимает сторону проституток, сочувствует им и насыщает их образы некоторой романтической положительной подоплекой. Так, даже Женька, специально заражающая клиентов сифилисом, или ушлая воровская приблуда Тамара смотрятся как положительные персонажи. И тем не менее, я считаю, что Куприн - один из лучших русских классиков-реалистов, а "Яма" замечательно передает дух той эпохи и выводит на поверхность суть проблемы.

Можно бесконечно спорить на тему - являются ли тяжелые жизненные обстоятельства достаточным оправданием для деятельности проституток. По Куприну, в первую очередь, виновато общество мужчин, создающих спрос на такие услуги. Но далеко не все так однозначно. Было время, когда я часто "пересекался" с одним "шмаровозом". Он рассказывал очень много интересных вещей, о которых, учитывая формат сайта, говорить не комильфо. Но мне почему-то особенно запомнились две его подопечные, с которыми общался я сам. Одна, зрелая женщина, мать двоих детей, которую всегда муж(!) забирал "со смены", а вторая, молодая девочка, студентка колледжа, "зарабатывающая" на свадьбу. Обычные люди в повседневной жизни, ведущие обычный, по их мнению, образ жизни. И вот они меня "пугали" больше всего, а не те бледно-синие шлюхи-наркоманки, что стояли вдоль дорог и были готовы сделать минет за 500 рублей.

Спасибо за внимание и берегите Любовь!

18+

Где я была, когда все уважающие себя люди уже прочитали "Яму"?! Почему мне никто ничего не сказал?! Товарищи, я в восторге! Даже не так. Теперь я точно знаю о проститутках намного больше, чем знала во времена, когда бы мне это могло пригодиться. Ну и пусть, что речь идёт о проститутках 19-го столетия; думаю, смысл тот же. Вы же верите, что восприятие не значит понимание? Более того, так мастерски написано, что то ли ты уже чувствуешь себя проституткой; то ли ощущаешь в себе наклонности проститутки, то ли в будущем ты определённо знаешь, что станешь проституткой. Производя математические вычисления, в голову начинают закрадываться мысли типа "а чем черт не шутит?". Потом вспоминаешь, сколько тебе лет, откладываешь мысль на потом и пишешь письмо Деду Морозу, что в следующей жизни хочешь быть как минимум содержанкой, как максимум - хозяйкой борделя или агентства по эскорту (невинный Т9 мне сразу "по экспорту" предлагает. В глубь смотрит, так сказать). Потом сжигаешь письмо, хлопчатобумажные трусы, вырезанные тобой в форме снежинки 46-го размера; размешиваешь пепел и прах прошлогодней лягушки в фужере с шампанским, выпиваешь - и вуаля!
А если без шуток, отличное произведение. Можно тысячу раз разглагольствовать на тему женщин, находящихся в увеселительных заведениях, мнения всегда будут биполярны. Думаю, господин Куприн оценил бы молодёжные веяния.

Книга прочитана в рамках Игры в классики и Игры по сбору цитат Книгомарафона 2019

Читать Куприна меня заставила не какая-то нужда, внезапное желание или ностальгия по русской классике, которая нет-нет да и поднимает хрупкую головку на слабой шее. Просто я посмотрела сериал "Куприн", который, в общем-то, снят не только по "Яме", но именно часть про "Яму" меня восхитила. Прекрасный, яркий, волнующий сериал, настоящая находка и даже Михаил Пореченков приятно удивил. До этого я думала, что он может играть только Михаила Пореченкова.

Не люблю говорить об экранизациях в отзывах, но тут пришлось, потому что уж слишком что-то этот блестящий сериал малоизвестен, авось кто-нибудь да и посмотрит.

А сама "Яма"... А что "Яма"? Гиблое место. Произведение, полное отчаяния, причём с каждой новой страницей понимаешь, что в этой безднадёге виноват не какой-то злой дяденька, не судьба, не ворюги и чиновники (хотя, конечно, они тоже свою лепту внесли), а каждый из нас в той или иной мере. Очень часто получается, что в книге персонаж из сумасшедшего дома мыслит куда более здраво, чем живущие в миру "нормальные" люди. Так и тут. Большинство обитателей публичного дома, "ямы", куда чище в своих помыслах и в своей жизни, чем обыватели любого города N. И уж точно куда чище тех посетителей, которые к ним притаскиваются.

В "Яме" работают разные девушки, и мы на примере каждой можем посмотреть, что будет с человеком, который пытается своим собственным способом примириться или побороться с судьбой. Нет, не то слово. Это не судьба, это стечение обстоятельств, это удушающие объятия окружающей мерзкой реальности,в которой, как я уже говорила, виноваты мы сами, по крупиночке, по плевочку. Не буду тут рассказывать, кто и что делает, что из этого выходит. Почитайте книгу, посмотрите экранизацию. Несмотря на то, что почти всё действие происходит в публичном доме, уверяю вас, что произведение куда более целомудренное, чем вы могли себе представить. Отдельно выпишу похвалу чистейшему и сочнейшему языку Куприна, о предести которого я совсем уже забыла. И снова-здорово, поклон в сторону ярких образов из экранизации. Ухватили самую суть.

Неразгаданным для меня остался только образ Платонова — репортёра, рассказчика "Ямы". В сериале его совместили с образом самого Куприна, и эта находка весьма удачная. Но всё равно это какой-то немного странный человек, который сознательно берёт на себя роль всевидящего ока, которое всё ведает и понимает, но только созерцает, ничего не делая. Вряд ли бы он действительно смог что-то сделать, но тут даже внятного его мнения мы не узнаем. Впрочем, скорее всего, такова и есть задумка автора. Недаром он примеряет на рассказчика образ, который мне так близок: "Видишь ли, я - бродяга и страстно люблю жизнь. Я был токарем, наборщиком, сеял и продавал табак, махорку-серебрянку, плавал кочегаром по Азовскому морю, рыбачил на Черном - на Дубининских промыслах, грузил арбузы и кирпич на Днепре, ездил с цирком, был актером, - всего и не упомню. И никогда меня не гнала нужда. Нет, только безмерная жадность к жизни и нестерпимое любопытство. Ей-богу, я хотел бы на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбой или побыть женщиной и испытать роды; я бы хотел пожить внутренней жизнью и посмотреть на мир глазами каждого человека, которого встречаю. И вот я беспечно брожу по городам и весям, ничем не связанный, знаю и люблю десятки ремесл и радостно плыву всюду, куда угодно судьбе направить мой парус... " Плывёт себе по жизни и дышит ей полной грудью.

Вот она - я! Публичная женщина,
общественный сосуд, клоака для стока избытка городской похоти. Иди ко мне
любой, кто хочет, - ты не встретишь отказа, в этом моя служба. Но за секунду
этого сладострастия впопыхах-ты заплатишь деньгами, отвращением, болезнью и
позором.

"Яма" - пронзительная, берущая за душу книга. История Ямской улицы (Ямы), её отвергнутых обществом обитательниц и похотливых клиентов, рассказана Куприным с большой искренностью и откровенностью, без прикрас, но и без грязи.
Автор осуждает проституцию как социальное явление, но не осуждает самих проституток, а скорее даже немного оправдывает (как мне показалось), сочувствует им, приписывая большую часть вины за их падение обществу.

Женечка, Люба, Манька беленькая, Пашка, Тамара...кто виноват в том, что в итоге эти девушки оказались в "доме терпимости?". Кого-то совратили в юном возрасте, обманули и продали в публичный дом. Кого-то привела туда нищета и безысходность. А Женю мать родная совсем ещё ребёнком продала. И однажды провалившись в эту яму, выбраться из неё очень сложно, потому что пребывание в таком месте навсегда оставляет печать на женщине. Порой это что-то едва уловимое, но всё равно безошибочно угадываемое другими людьми. И это ставит преграду на пути к нормальной жизни вне публичного дома.

Яма - особый мир. В нём царят свои порядки и правила, имеются свои завсегдатаи.Мужчины приходят в заведение Анны Марковны, в котором разворачиваются основные события, и в подобные ему дома в поисках острых ощущений, ведомые похотью и неудовлетворёнными в браке сексуальными фантазиями. Почтенные мужья и отцы семейства, чиновники, студенты, кадеты, судьи...Днём они - сама добропорядочность, честность, благовоспитанность. Все из себя такие верные и пристойные. Проституция? О, ужас, о погибель, стыд и срам, фиии! Как можно...лично я ни-ни! А вечерком эти ходячие добродетели, эти высоконравственные мужи наведываются в заведение к Анне Марковне и её коллегам. Самое ужасное, что большинство девушек смирилось со своей публичностью, с такое жалкой и больной жизнью. Они и не думают о том, чтобы что-то изменить, вырваться из этого ада. Как заметил герой повести Платонов, самый ужас состоит в том, что в описоваемом нет никакого ужаса. Девушки смирились со своей участью. Всё происходящее для них - будни, ничего особенного. Они безвольные, несамостоятельные, зачастую ленивые и глупые, наивные большие дети. За яркими нарядами и нарумянеными щеками, за танцами, песнями, шутками и улыбками, за фразами вроде: "Женька, твой муж пришёл", кроется тихий ужас всего происходящего.

Вправе ли мы судить Женю, с десяти лет торгующую своим телом с подачи родной матери...Женю, с искалеченной психикой и загубленной жизнью? Женю, заразившуюся сифилисом от одного из сотен похатливых мужиков, овладевшего её телом на час, заплатив за это удовольствие два рубля? Можно ли осудить её за то, что она, озлобившись и очерствев сердцем, захотела отомстить всему миру за свою жалкую, несчастную долю?

Люба. Бедная, Люба. Поверила Лихонину, посулившему ей спасение. Пошла за ним. Полюбила его даже впоследствии. Ведь сам позвал, уверял, что поможет, вытенет её из этой ямы. Был ведь у него такой благородный порыв. Был, да быстро сдулся. И вот, вновь обманутая и преданная, Люба снова скитается по гостинницам, съёмным комнатам, попадает на улицу, а там спит с мужчинами, чтобы заработать на хлеб, потому что на нормальную работу её не берут. А мужчины снова обманывают. Получат своё и сматывают удочки, не заплатив. Домой, в деревню, нельзя. Живьём сьедят, знаючи о её позорном падении. Куда деваться? И вот, Люба возвращается туда, откуда ушла не так уж давно, поверив словам Лихонина.

Ночные бабочки - явление неискоренимое по своей сути. Можно долго и горячо рассуждать на эту тему. Можно запрещать
проституцию, но это ничего не изменит к большому сожалению. Закроются публичные дома - проституция пойдёт на улицу. Запретят проституцию вообще - она просто станет незаконным явлением, скроется в подполье, замаскируется, притаится, но не исчезнет. Пока существует человечество, будет существовать спрос, а предложением в ответ на него эта древняя как мир профессия, унизительная для женщины, как и для мужчин. Продавать любовь, ласки, своё тело, как и покупать всё это за деньги равной степени низко и стыдно.