Подобно другим представителям "потерянного поколения", вступив в литературу после Первой мировой войны, Фолкнер (лауреат Нобелевской премии 1949 г.) заявил о себе как писатель своеобразного стиля, отмеченного историзмом, тягой к символике и повествованию в нескольких временных пластах, эмоциональностью и необычайно высокой риторикой.
...а Джудит отправилась даже еще дальше — в стадию перехода от детства к женской зрелости, ... в то состояние, в котором, хотя еще и видимые глазу, молодые девушки как бы видны сквозь стекло, куда до них не доносится даже и голос, и где они ... пребывают в жемчужном призрачном сияньи и, не отбрасывая тени, сами тоже его излучают; неуловимые, бесплотные и текучие, они плывут сквозь этот непостижимый зыбкий туман, но ничего в нем не ищут, а, словно висящий на плаценте зародыш, безмятежно ожидают, пока могучая первичная клетка, питаясь и наливаясь материнскими соками, обрастет спиной, плечами, грудью, бедрами и боками.
Никому не повредит надежда - видишь, я написал надежда, а не мысль. Поэтому пусть так и будет надежда - на то, что одному достанется порицание, безусловно заслуженное, а другим сочувствие, которого они, будем надеяться (пока мы еще надеемся), страстно желали, хотя бы только потому, что они вот-вот его получат - хотят они того или нет.
...он еще не только не лишился невинности духа, но даже еще и не открыл, что ею обладает.
Даже тогда в нем была та настороженность, какую позже он будет носить день и ночь, не снимая и не меняя, словно одежду, в которой ему приходилось и спать и бодрствовать, в чужой стране, среди людей, самый язык которых ему пришлось выучить; то неусыпное внимание, которое наверно знало: допусти одну-единственную ошибку — и конец; та способность сравнивать и сопоставлять закономерность со случайностью, обстоятельства с человеческой природой, свое собственное ненадежное сужденье и смертную плоть не только с человеческими силами, но и с силами природы; способность делать выбор и отказываться, идти на уступки своей мечте и честолюбивым замыслам — подобно тому как человеку приходится уступать лошади, на которой он скачет по лесам и оврагам и которой управляет лишь благодаря его способности помешать ей понять, что на самом деле управлять ею он не может, что на самом деле она сильней его.
Теперь в странном положении был он. Одинок был он. Не Эллен. Его поддерживала не только тетка, но еще и то, что женщины никогда не признаются в одиночестве и не жалуются на него, пока непостижимые и непреодолимые обстоятельства не вынудят их оставить всякую надежду заполучить игрушку, о которой они в эту минуту мечтают.
...иная матрона между помолвкой и свадьбой дочери ухитряется вести себя так, будто она-то и есть настоящая невеста.
Видимо, в этот вечер Эллен вошла в церковь из плача, как входят с дождя, выдержала всю церемонию, а затем вышла из церкви обратно в плач, в слезы, даже в те самые слезы, в тот самый дождь.
Не основанная частью на инстинкте, частью на вере в удачу, частью на мускульной привычке нервов и чувств почти бессознательная хитрость игрока, который ждет случая урвать как можно больше из того, что само идет ему в руки, а какой-то сдержанный стойкий оптимизм, много поколений назад освободившийся от всех побрякушек и трескучих фраз таких людей (да, таких, как Сатпен, Генри, да и Колдфилды тоже), которые еще не совсем вышли из варварства и ближайшие две тысячи лет все еще будут торжествующе сбрасывать с себя ярмо латинской культуры и интеллекта — никогда, впрочем, особенно им не угрожавшее.
Они не нуждались в разговорах. Они были слишком похожи друг на друга. Такими порой становятся два человека, которые, очевидно, настолько хорошо друг друга изучили или настолько друг на друга похожи, что способность и необходимость общаться посредством речи от неупотребления атрофируется, и, постигая смысл сказанного без помощи слуха и разума, они перестают понимать самые слова.
...женщинам мало того, что они правы; они скорее предпочтут быть неправыми, нежели удовлетвориться только своею правотой; им надо, чтобы свою неправоту признал мужчина.
- Но теперь то был уже не людоед -- бесспорно, зладей, (...) внушающий скорее жалость чем страх, но не людоед; бесспорно, безумец, но я сказала себе: разве безумец не жертва собственного безумия?
- Он никак не воплотил себя на этом свете. Он был ходячей тенью. Он был слепым, как летучая мышь, фантомом, перевернутым зеркальным отражением своих адских мук, выброшенным из-под земной коры лучом дьявольского волшебного фанаря.
(...), и неосталось ничего, кроме бесчестья, и тут вдруг раздается голос верного могильщика, который открыл пьесу и должен ее закрыть; он выходит из-за кулис, совсем как у старика Шекспира, и произносит: "Ну что ж, полковник, они, может нам и побили, но им нас не убить, верно я говорю?.."
(...), а когда у тебя нет ни бога, ни гордости, ни чести, ничего не имеет значения, кроме древней как мир бессмысленной плоти, которой нет дела ни до поражения, ни до победы, которая даже не умрет, а пойдет в леса и на поля выкапывать там травы и корнья.
Он пошел на войну, чтобы все это защищать, и проиграл войну, и вернулся домой, и увидел, что проиграл нечто большее, чем даже и войну, хотя и не все; и тогда он сказал, по крайней мере, у меня еще осталась жизнь, но на самом деле у него осталась не жизнь а всего только старость.
Помнишь, эта старушенция, тетушка Роза, толковала тебе, что существуют вещи, которые обязательно должны существовать - неважно, есть они на самом деле или нет, - обязательно должны существовать и притом гораздо больше, чем другие, которые, может, и существуют, но совсем неважно, есть они на самом деле или нет.
Он добился слишком большого успеха и был одинок из-за презрения и недоверия, которые успех приносит тому, кто добился его благодаря своей силе, а не просто удаче.
(...) Ведь любое сообщество людей осуждает все то, что недоступно их пониманию.
Я просто стараюсь это понять и не знаю, как это получше выразить.
Ведь у нас в семье ничего такого нет. А если что-то такое и было, то все это
случилось давным-давно, за морем, и теперь не осталось ничего, на что можно
смотреть каждый день, чтоб оно нам про это напоминало. Мы не живем среди
потерпевших поражение дедов, и освобожденных рабов (а может, я понял все как
раз наоборот, и освобождены были твои родичи, а поражение потерпели
черномазые?), и пуль, застрявших в обеденном столе, и разного тому
подобного, что должно нам вечно напоминать о том, чего никогда нельзя
позабыть. Что это такое? Нечто, чем вы живете и дышите, как воздухом? Некая
пустота, наполненная призрачным неукротимым гневом, славой и гордостью
событиями, что начались и кончились полсотни лет назад? нечто вроде святого
долга никогда не прощать генералу Шерману, долга, переходящего по наследству
от отца к сыну, от отца к сыну, так что во веки веков, пока дети твоих детей
будут производить на свет детей, ты будешь всего только отпрыском
бесконечной линии полковников, убитых во время атаки Пиккета при Манассасе?
...в нем была... способность делать выбор и отказываться, идти на уступки своей мечте и честолюбивым замыслам — подобно тому как человеку приходится уступать лошади, на которой он скачет по лесам и оврагам и которой управляет лишь благодаря его способности помешать ей понять, что на самом деле управлять ею он не может, что на самом деле она сильней его.