Авессалом, Авессалом!

"...У меня одно желание - исчезнуть как отдельный индивидуум, уйти в небытие, не оставить в истории ни следов, ни мусора, лишь изданные книги… Пусть итог и история моей жизни выразятся в одной фразе моей эпитафии и некрологе; он создавал книги..."

Из письма Фолкнера к М. Каули ( американский литературовед, один из первых пропагандистов и истолкователей творчества Фолкнера в США.)

Завершён очередной небольшой шедевр творчества Фолкнера, после которого сидишь без какой-либо упорядоченной мысли в голове, но с отчаянной попыткой, если не осознать, то, хотя бы, понять, КАК же этому гению удалось проработать единый колоссальный сюжет о Йокнапатофе в разных произведениях, но с такой органичной целостностью... Это же уму непостижимая Большая Книга о человеческих судьбах, но в то же время такая простая жизненная проза! Нет, я ни в коем случае не подразумеваю простоту, опущенную до обыденности. Для меня, Фолкнер - самый сложный и самый отрывистый Искатель и Отражатель конфликтов не только внешних, но и внутренних, при этом передающий свои видения с той же сложностью, которую почти невозможно опередить и не утонуть в омуте философских исканий, огранённых в художественное начало...
Я успевала, только успевала. Задыхаясь в эмоциях, переводя дыхание, оглушённая шумом разлетающихся вдребезги, мозгов - я изо всех сил догоняла, с разодранной в кровь, душой. Это не пафос... Хотя, мне неважно, с какой именно призмы можно оценить мой отзыв. Я схожу с ума от Слова Фолкнера, и мне всё равно, рефлексия ли это или пафос. Это мои чувства.

Роман был начат в 1934-м году и вначале назывался "Тёмный дом". Это история семьи Сатпенов, в частности, Генри Сатпена, который навлекает беду на семью, познакомившись в университете с Чарльзом Боном. Чарльз входит в дом Сатпенов, как чужой человек, но ведь жизнь непредсказуема. Нет такой тайны, нет такого скелета, который бы не загремел вовсю, когда приходит его час. Трагедия обрушивается со всей мощью и с убийственной высоты, отнимая все шансы на спасение. Ситуация полностью выходит из-под контроля, оставляя за собой кровавые следы не только в прямом понимании. Разрушены судьбы, растерзаны люди, летит в пропасть всё, что до сих пор казалось жизнью.

Повествование передано, как одно Воспоминание. Оно говорит посредством Квентина Компсона, да, того самого из романа "Шум и Ярость"... Между этими двумя произведениями нет прямой связанности. Сквозные персонажи, то же место действия, схожесть сюжетной темы, но при этом разные ситуации и иное звучание аккордов. Как и обычно, Фолкнер не придерживается строгих рамок во временной последовательности. Всё как будто, происходит в знойном мареве, в густом едком дыме какого-то дурмана, въедающимся во все поры, под кожу, в сердцевину сердца, обостряя все чувства до предельного накала. Читать эту книгу схоже с блужданием в чьём-то тяжелом сне: ты растерян, напуган, потрясён, в тебе пробуждается истерика, негодование, ненависть, и всё это в итоге рождает жалость. Невероятные, неожиданные эмоции, неподвластные твоему же пониманию. И снова приходится самостоятельно делать выводы, приходить к какому-либо утверждению, опираясь на противоречивое многоголосье воспоминаний героев... Эти люди превращаются в часть твоего мира, в твою реальность. Ты прислушиваешься к ним, ведёшь долгие диалоги, пытаешься обрести их доверие, чтобы они позволили тебе стать свидетелем трагедии, ничем не сглаженную, равную библейской.

Название романа Фолкнер привёл к библейской притче о царе Давиде и его сыновьях Авессаломе и Амноне.

... И смутился царь, и пошел в горницу над воротами, и плакал, и когда шел, говорил так: сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!

...надежда - на то, что одному достанется порицание, безусловно заслуженное, а другим сочувствие, которого они, будем надеяться (пока мы еще надеемся), страстно желали, хотя бы только потому, что они вот-вот его получат - хотят они того или нет.

И это была история о мальчике, который захотел добиться величия, не предначертанного ему судьбою (потому лишь, что так было решено в момент его зачатия, нет, даже раньше - за много поколений до его рождения), и он поставил себе четкую цель, и шел к ней на протяжении многих лет, а когда обстоятельства складывались так, что другой бы на его месте давно опустил руки, он (этот мальчик) лишь усерднее принимался за свое, и вот наконец, после многих неудач, он добился успеха: были у него и особняк, и кусок земли в сто квадратных миль, и жена с безупречной репутацией, и сын с дочерью.

И это была история о демоне, который возгордился сверх меры, захотел быть лучше других, и не останавливался ни перед чем, лишь бы утолить свою жажду, и побывал он в аду, а затем вернулся обратно, и обманом заполучил не только сто квадратных миль (и нарек он их Сатпеновой Сотней - да будет Сатпенова Сотня, совсем как в Ветхом Завете), но и жену, и положение в обществе, после чего произвел на свет - да, именно произвел - потомков, посеял эти зубы дракона с той лишь целью, чтобы они погубили все то, к чему он стремился, у него же на глазах, и уничтожили его самого, и превратили свое собственное существование в ад, достойный отпрысков демона.

Так где же правда в этой истории, которая развернулась на триста с лишним страниц, рассказываемая поочередно разными людьми сорок лет спустя, а оттого приобрела эпические, чуть ли не мифические черты? Неужели действительно кто-то заслуживает того, что случилось с семьей Сатпена? Перед нами, словно в хороводе, проходят и скрываются во тьме многочисленные члены этого ужасного семейства, и про каждого из них нам будет рассказана исчерпывающая история, поражающая своей жестокостью, обилием страданий и несправедливостью, хотя полную картину мы сможем охватить, лишь добравшись до конца повествования. Сколько ненависти, отчужденности и обреченности может уместиться в этих людях - о нет, это уже давно не люди, а порождения своих собственных мыслей. Да, именно так, на каждом из этих людей (а их будет много, даже слишком много, как может показаться поначалу Сатпен Эллен Генри Джудит Роза Клити Уош Чарльз Евлалия Чарльз, но и это ведь не все из них) лежит доля ответственности, а вовсе не на демоне; вовсе не на демоне, который на самом деле и не демон, а отчаявшийся старик, отмеченный невинностью духа и пронесший ее через всю свою жалкую жизнь. Весь этот парад чудовищ лишь кружится вокруг Сатпена, оттого стороннему наблюдателю и кажется, что все они - его рук дело и что он один виноват во всех прегрешениях. Но так ли это? Ведь на самом деле эта история не об одном семействе, а обо всем Юге, в свойственных Фолкнеру трагичных тонах, с надрывом и мурашками по коже, а волосы дыбом встают - потому что Квентин ненавидит Юг, и это неправда, неправда!

Голос крови

Издревле кровь нашёптывает нам, что хорошая история — это ещё не всё: важен и сказитель, его мотивы, опыт, и атмосфера, и последовательность изложения событий. Если всё это учесть, то хорошая — да что там, даже обыкновенная — история сможет оставить после себя неизгладимое впечатление. Фолкнер это прекрасно понимал. Поэтому к чтению его книг нужно готовиться как к испытанию. Правда, о таком кровь обычно молчит.
Испытание, пожалуй, начинается с разницы между сюжетом и фабулой. Сюжет — это то, что мы читаем, а фабула — это то, что происходило на самом деле, причём обязательно в хронологическом порядке. Читатель в первую очередь сталкивается с сюжетом, фабулу же постигает самостоятельно. Если автор гениален (или коварен, что в нашем случае одно и то же), он сможет при сколь угодно нелинейном сюжете раскрывать перед читателем фабулу постепенно, шаг за шагом, факт за фактом, давая информацию порционно и приберегая самое вкусное напоследок. Насчёт многих других не скажу, но Фолкнер определённо гениален. Поэтому даже если я перескажу сейчас начало истории в виде сюжета и в виде фабулы, это совершенно не испортит впечатления от неё. Автор ткёт историю из сотен похожих нитей, узор повторяется, полотно разрастается. Есть в этом что-то от импрессионизма, честно говоря. Но по одной нити нельзя судить о полотне, по одному мазку — о рисунке в целом.

Сокращённый сюжет: однажды Роза Колдфилд вызывает к себе Квентина Компсона, который скоро уедет в Гарвард, и когда тот смиренно приходит в гости, начинает потчевать его угощением из рассказов об истории своей семьи и собственной молодости. В частности, рассказывает молодому человеку о том, как её сестра вышла замуж за демона (Томаса Сатпена) и что в итоге вышло из этой семьи. Затем рассказ дополняет отец Квентина, который услышал всю историю от своего отца (ох уж эта преемственность крови) — а дед Квентина в свои годы был ближайшим (и единственным, полагаю) другом демона-Сатпена, поэтому многое знал не понаслышке. А уехав учиться в Гарвард, Квентин пересказывает услышанную и отчасти пережитую историю своему соседу по комнате — Шриву.
Сокращённая фабула: однажды в Джефферсоне появляется Томас Сатпен, получает землю, обустраивает дом, сводит знакомство с местным обществом, приводит в новый дом жену, которая рожает ему двоих детей — Генри и Джудит, а присматривает за ними дочь Сатпена от рабыни. Генри вырастает, уезжает учиться и как-то на каникулах привозит домой нового друга — Чарльза Бона. Все уверены, что он женится на Джудит, но спустя несколько месяцев Сатпен говорит сыну, что никогда не допустит этого брака. Генри отрекается от семьи и уезжает с Чарльзом; через четыре года они возвращаются в поместье Сатпенов, но, не доезжая до него, Генри убивает Бона. Генри скрывается. Вернувшись с войны, его отец находит свои земли в запустении и берётся за восстановление. Также он хочет восстановить род Сатпенов, но его сын скрывается под чужим именем, дочь уже вряд ли выйдет замуж, а жена давно умерла, поэтому Сатпен делает её сестре — Розе Колдфилд — два предложения: приличное и непристойное; после второго Роза с негодованием покидает дом и до конца жизни питает к Сатпену жгучую ненависть. Он же, не растерявшись, занимается продлением рода с внучкой своего слуги, пока тот не убивает его ржавой косой. Жизнь продолжается, но для оставшихся в живых сводится к расхлёбыванию каши, которую Сатпен заварил поступками, совершёнными до появления в Джефферсоне.

Из пересказа может быть не очевидно, что вся соль истории — в кровных узах. Собственная кровь стоѝт для Сатпена на первом месте, но если она не отвечает его высочайшим требованиям, он легко отвернётся от неё и отправится на поиски лучшего. При этом он почему-то следует принципу, будто кровь, происхождение и прошлое не имеют никакого значения, и желанного величия можно добиться своими силами и способностями; Сатпен уже сам по себе — идеальная почва для конфликта. То же преклонение перед собственной кровью — а также перед родом и семьёй, чего не хватало Сатпену, раз и навсегда оставшемуся одиночкой, — унаследовали и его потомки, из-за чего им пришлось немало пострадать (за себя, за мать и за того парня). Между собой «наследники» будут конфликтовать из-за осквернения крови, внутриличностные конфликты некоторых из них разыграются из-за ценности той или иной крови. В каком-то смысле, семья погибнет из-за кровной гордости, а целый род захиреет и низведётся в «ничто», пойдя против человеческой природы.
Зато из пересказа умеренно начитанному любителю классики будет очевидно, что не все имена в книге совершенно ему не знакомы. Квентин Компсон и его отец и даже вскользь упоминаемый канадец-сосед уже были героями Фолкнера в книге, по которой его обычно и вспоминают: семья Компсонов пережила собственную драму «семью годами ранее» в «Шуме и ярости». Впрочем, немногие отважатся его прочитать, а тем, кто всё-таки найдёт в себе силы, придётся долго наскребать их для ещё одного романа с такой же нелинейной композицией, с таким же повторением множества одинаковых эпизодов, показанных с различных точек зрения и, следовательно, акцентирующих внимание читателя на различных темах и событиях, — проще говоря, для ещё одного типично «фолкнеровского лабиринта» мыслей и чувств. Книга другая, но автор тот же. С другой стороны, у «Авессалома» есть весомое преимущество — его рассказчики (пока) находятся в здравом уме; возможно, по этой причине «Авессалом» оказался для меня проще, чем некогда «Шум и ярость», а может быть, дело в количестве прочитанных за это время книг, прибавивших опыта и сноровки в обращении с неудобоваримыми текстами. Но, в целом, лёгкой прогулки ни от одного из этих романов ожидать не стоит.

Мне кажется, композиция и этого крито-фолкнеровского лабиринта (с чудовищем-Сатпеном на перекрёстке всех путей) обусловлена особенностями характеров персонажей. В нём тоже все рассказчики — ненадёжные, потому что очевидцы не знают всего, а не-очевидцы, хотя, казалось бы, и раскрывают все тайны, в конце концов просто излагают собственные домыслы, и об этом нельзя забывать.
Перед глазами всё стоит видение: вот Уильям сидит за столом и смотрит на конспект фабулы, вздыхает, переставляет события местами, чтобы достигнуть максимальной эффектности действия («не в бровь, а в глаз, и желательно, чтобы с другой стороны кончик меча торчал чуть пониже затылка»), в негодовании сминает листок и бросает на пол. А потом спрашивает у себя: «Листок падает, потому что у него нет иного выбора, так отчего же моим героям поступать иначе?»
И начинает роман с того, что знакомит Квентина с одним из непосредственных участников событий, как бы подчёркивая, что история излагается очевидцем. Однако человеку свойственно заблуждаться, поэтому якобы надёжный источник — Роза Колдфилд, последний оставшийся в живых «корешок», некогда подпитавший древо Сатпенов, — на деле оказывается ослеплён собственной ненавистью.
После знакомства с мисс Розой Квентин обзаводится другим источником, более авторитетным, но менее надёжным: собственный отец пересказывает Квентину историю «демона», услышанную от своих родителей, когда-то близких друзей Сатпенов — ну, насколько это возможно. Тем не менее, рассказы этих троих (к историям бабушки и дедушки отец присовокупил личные наблюдения) в итоге оказались куда полнее рассказов предвзятой мисс Розы. Другое дело, что им тоже не хватало информации, и главные выводы Квентину пришлось делать самостоятельно, когда уже он сам пересказывал жизнь Сатпенов третьему лицу — соседу по комнате Шриву. На месте Фолкнера я бы назвала его Уильямом, вполне ходкое имя среди канадцев (:

В каждой главе автор даёт понять читателю, что тот уже знает всю фабулу, она выдаётся как бы оптом, за раз, но в каждой главе добавляется какая-то деталька, которая меняет или переворачивает с ног на голову восприятие уже известной информации, и каждый раз кажется, что этот — последний. Но потом начинается новая глава, повторение известной информации с новой деталью, новое восприятие — и только мысль «что можно рассказывать в оставшихся главах, если уже всё известно?» — остаётся прежней. Обманчивая мысль. Нелинейное, нехронологичное, однако продуманное развёртывание сюжета делает фабулу известной, целиком понятной и логичной лишь в последней главе — да и то, если принять на веру, что догадки Квентина верны. Если на пятой главе книгу бросить захочется, не надо спешить, не надо печалиться — весь трэш впереди.
Возможно, догадка Квентина об отношениях Джудит, Генри и Чарльза и об отношениях детей с отцом всего лишь отражала его собственную навязчивую идею об инцесте. Но даже если не знаешь содержания «Шума и ярости», подобная догадка всё равно будет вызывать у тебя сомнения и подозрения, хотя именно на её логичности будет выстроена вся фабула, а значит — и вся та история, которую хотел поведать тебе Фолкнер. Чарльз Бон, Джудит и Генри Сатпен образуют что-то вроде сложного любовного треугольника, в котором ни одна из сторон не может существовать без двух других. И в то же время они друг о друге мало думают. В основном, все любят Бона (даже мисс Роза выказала признаки чего-то такого). Можно даже на секунду подумать, что Генри любил Бона только потому, что тот мог жениться на его сестре и лишить её девства, доказав тем самым, что оно было, — и тогда уже третьим лишним был не Бон, а их кровное родство. Но это предположение развеется уже в следующей главе. В любом случае, главным вопросом, на который стоит обратить внимание, будет вопрос, а кого же любил Чарльз Бон?.. Кого он так ждал и чьего признания так жаждал? Почему, так и не дождавшись, всё-таки решил жениться на Джудит?
Для меня это уже не риторические вопросы, а вопросы, ответы на которые я знаю. И я вполне готова довериться Квентину, и именно из-за его одержимости. Рыбак рыбака видит издалека, и только кто-то подобный Квентину мог разглядеть в этой истории её истинную подоплёку. Впрочем, можно доверять не ему, а мисс Розе — из-за мрачного обаяния её ненависти. Когда историю рассказывает Роза Колдфилд, «Авессалом» превращается в тошнотворный роман мистического и болотистого юга со своими демонами и черной магией, роман-детище удушающего, умирающего юга. Но не сразу замечаешь, как этот Юг тебя отравляет и насколько Квентин к последнему году жизни оказывается отравлен Югом.

Помните? Кровь издревле нашёптывает, что для хорошей истории важен и рассказчик, и атмосфера, и последовательность изложения. Это не история об эмоциональных переживаниях героев, не об их приключениях, важна не история, а то, как её рассказывают. Об этом можно догадаться по тому, как часто автор пишет о чём-то, что «так никто и не узнал». И сами рассказчики могли только предполагать, угадывать, воображать, что там было на самом деле. В этом весь феномен Истории — это что-то предполагаемое, угадываемое, воображаемое. Фолкнер рассказывает историю ради истории, а не ради её героев. В этом подлинная магия «Авессалома», а не в удушающей прелести Юга, демоническом обаянии (фаустоподобного) Сатпена, ядовито-надрывной ненависти старой девы или сожалении юноши, которому вся эта история была навязана против воли.

Фолкнер - мое безоговорочное открытие 2014 года. Три прочитанных романа, три высших балла и желание прочесть все произведения автора - таков итог моего знакомства с писателем. Удивительно и обидно, что на Лайвлибе у Фолкнера пользуется популярностью только наиболее известный роман "Шум и ярость", в то время как другие произведения имеют довольно ограниченное число читателей. "Авессалом, Авессалом!" на данный момент прочитали всего 56 человек, а ведь этот роман на самом деле не уступает "Шуму и ярости" ни композиционно, ни сюжетно, ни стилистически. Кроме того, сюжетно он как раз связан с самым известным фолкнеровским романом, поскольку в нем изображается Квентин Компсон незадолго до событий, описанных во второй части "Шума и ярости". Это повторное возвращение к Квентину помогает глубже раскрыть его характер, дает возможность лучше понять его мотивы.

Роман имеет довольно сложную композицию: он состоит из нескольких частей, каждая из которых подана как бы под определенным углом и с точки зрения разных персонажей. Каждая последующая часть приоткрывает завесу над интригой, загадкой, заложенной в предыдущей части, но и сама в свою очередь содержит собственную тайну. Чтение подобно либо раскрытию матрешки, либо разворачиванию подарка, упакованного в десяток оберток. Очень "эффектное" чтение, требующее, однако, полного погружения и достаточно времени (каждую часть очень желательно читать целиком, не отрываясь, иначе потом будет очень сложно снова "поймать волну"). Активно используется прием повтора - не только как вынужденный из-за такой композиции, но и усиливающий драматический эффект, нагнетающий, намекающий на трагедию и приближающий её.

А трагедия ощущается с первых страниц книги. Напряжение не оставит ни на миг. Ну и вообще - это же Фолкнер. Мне уже странно представить его книгу без трагедии, без искалеченных судеб, без целого вороха человеческих недостатков и грехов, без намека на инцест и, конечно, без смерти (о, какие у него смерти!), которую каждый получит именно такую, какую заслужил своей жизнью. Вот это "каждому воздастся по делам его", по-моему, довольно отчетливо просматривается в творчестве Фолкнера. В то же время, изображая персонажей довольно несимпатичных, Фолкнер каждого - даже жестокого Сатпена - жалеет, за каждого у него будто сердце кровью обливается, каждому он ищет оправдания, почему они стали такими... Но нет оправдания тому, что они остались такими до конца дней своих. Вообще в плане проникновения в душу человека, извлечения на свет всех его пороков, христианского сострадания и веры в человека Фолкнер очень схож с Достоевским. Одним словом, у Фолкнера просто не было шансов мне не понравиться.

Как же мне нравится Фолкнер! Как же я люблю читать такие истории! Где всё на разрыв - чувства, эмоции, отношения. Сатпен, главный герой, ещё подростком сбежавший из дома и поставивший перед собой цель, к которой шёл всю свою жизнь и для достижения которой не гнушавшийся никакими средствами, на склоне лет обнаруживает, что он так же далеко от цели, как и в юности.

От этой книги невозможно оторваться. Не в том смысле, что очень интересно, хотя и это тоже, а в смысле, что каждое слово имеет значение и проза такой плотности, что не получится читать по диагонали, даже если бы и захотел проскочить что-то. Нить повествования потеряешь сразу. Всё происходящее подается сквозь дымку времени и ты пристально вглядываешься, стараешься разглядеть, что там, и действительно ли это то, что кажется. О событиях полувековой давности рассказывается несколько раз, и с каждым разом открывается какой-то новый слой. Всё прокручивается снова и снова, но открываются какие-то новые детали, которые иногда всё переворачивают с ног на голову. А с тебя при этом как будто кожу сдирают заживо.

Да, все они — Джудит, Бон, Генри, Сатпен. Они все здесь, и все равно чего-то не хватает; они напоминают химическую формулу, которую мы осторожно извлекли вместе с письмами из того самого забытого сундука — старинная выцветшая бумага крошится, чернила поблекли, мы с трудом разбираем почерк, странно знакомый, полный глубокого значения и смысла, знак и след неуловимых, наделенных чувствительностью элементов; мы соединяем их в требуемых пропорциях, но ничего не происходит; мы внимательно, сосредоточенно, вдумчиво перечитываем все сначала, убеждаемся, что ничего не забыли, не допустили ни малейшей погрешности в расчетах, мы соединяем их снова, и снова ничего не происходит — перед нами всего лишь слова, символы, формы — смутные, загадочные, равнодушные — на бурном фоне кровавых и страшных человеческих деяний.

Лучше, чем сам Фолкнер, я всё равно не скажу.