Я как совершенно чужой для тебя человек… решил соблазнить тебя… тебя — символ чужого.
"Как писал поэт: всегда ли имеешь ты право на любовь того, кого любишь?"
В то время это произвело на меня мучительно-страшное впечатление, но с годами — труп, должно быть, взрослел вместе со мной — сохранилась лишь окутанная тихой печалью лёгкая краснота на гладкой, точно из воска, коже.
Ты сочувствовала мне с поразительным великодушием. Кроме того случая, когда не пустила к себе под юбку.
Мы живём в такое время, когда стало невозможно, как прежде, провести чёткую, кем угодно различаемую границу, отделяющую ближнего от врага.
Поскольку я уже признал свою вину, мне, пожалуй, должна быть дана возможность оправдаться.
...Может ли найти друзей человек, который не любит самого себя?
… видимо, я придавал слишком большое значение своему одиночеству… я вообразил, что оно трагичнее одиночества всего человечества.
Странная это штука — лицо… Раньше я совсем о нем не думал, а как только его не стало, мне кажется, что от меня оторвана половина мира…
Мне кажется, человек загаживает жизнь собственными испражнениями чаще, чем собака останавливается у столбов
…Не тогда ли я начал превращаться в чудовище? И разве не душа чудовища, цепляясь острыми когтями, взбиралась вверх по моему позвоночнику, от чего тело покрывалось холодными мурашками, будто от звука электрической пилы? Несомненно. Именно тогда я стал превращаться в чудовище. Карлейль, кажется, сказал: сутана делает священника, мундир делает солдата. Может быть, лицо чудовища создает сердце чудовища. Лицо чудовища обрекает на одиночество, а это одиночество создает душу чудовища. И стоит температуре моего ледяного одиночества чуть понизиться, как все узлы, связывающие меня с обществом, с треском разорвутся, и я превращусь в чудовище, которому безразличен внешний вид. Если мне суждено превратиться в чудовище, то какого рода чудовищем я стану, что я натворю? Не узнаешь, пока не станешь им. Но одна мысль об этом была так страшна, что хотелось выть.
Тот, кто обладает правом казнить, обязан выслушать показания обвиняемого.
В воображении я превратился в артиллериста, расстреливающего всё, что попадалось на глаза. И в окутавшем меня пороховом дыму я наконец-то заснул.
Хочешь что-то получить — будь готов заплатить за это.
Цель существования — трата свободы
Цель — не результат исследования; процесс исследования — вот что есть цель.
Секс и смерть неразрывно связаны между собой.
Существенны не рассуждения, не оправдания, а факты.
...Нельзя до бесконечности укрываться от дождя под чужим навесом.
Как знать, может быть, имеющие лицо не менее одиноки, чем я. Какую бы вывеску я ни повесил на своём лице, незачем поселять внутри человека, потерпевшего кораблекрушение.
Среди многочисленных преступлений есть всего лишь одно, таящее в себе исключительные возможности. Это поджог.
Вставляя сигарету в щель между бинтами, я нервно спрашивал себя, не потерял ли я еще чего-то вместе с лицом. Моя философия, касающаяся лица, нуждалась, кажется, в коренном пересмотре.