"Записки мелкотравчатого" — удивительная книга, она несет увлекательнейшую информацию о целой эпохе в жизни нашего народа, открывает читателю малоизвестный пласт национальной культуры. Псовая охота — национальный спорт воинского сословия России, процветавший в XVI–XVIII веках. Отечественная псовая охота с ее методикой и составляющими уникальна. Па такой охоте стая гончих выживала зверей из лесного отъёма в поле, а там верховые борзятники, предварительно затаившиеся с собаками вдоль опушек, травили зайцев, лисиц и волков с помощью своих быстроногих и отважных питомцев.
В своих «Записках» Е. Э. Дриянский с документальной точностью передает специфику увлекательных охот, портреты и характеры ее участников, дух здорового соперничества и товарищества, присущий только русскому объединению псовых охотников.
Книга предназначена широкому кругу любителей собак, владельцам охотничьих собак, всем охотникам.
ВНИМАНИЕ!!!
ДАННЫЙ ТЕКСТ МОЖЕТ ЗАДЕТЬ ЧУВСТВА ОХОТНИКОВ, ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ И ЦЕНИТЕЛЕЙ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ. КРОМЕ ТОГО, ДАННЫЙ ТЕКСТ СПОСОБЕН ВЫЗВАТЬ НЕГАТИВНЫЕ ЭМОЦИИ У ХРИСТИАН (ВСЕХ ФОРМ И РАСЦВЕТОК), МУСУЛЬМАН, БУДДИСТОВ, КРИШНАИТОВ, ИУДЕЕВ, ДАДАИСТОВ, ВЕЛОСИПЕДИСТОВ, ЭКСПРЕССИОНИСТОВ, СИОНИСТОВ, АНТИСИОНИСТОВ, ЗОЛОТОИСКАТЕЛЕЙ, БУХГАЛТЕРОВ, ПРОГРАММИСТОВ, ОРНИТОЛОГОВ, ТРУДОГОЛИКОВ И ПРОЧИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РАЗЛИЧНЫХ МЕНЬШИНСТВ. ЕСЛИ ВЫ ПРИНАДЛЕЖИТЕ К КАКОМУ-ЛИБО ИЗ ВЫШЕНАЗВАННЫХ МЕНЬШИНСТВ (РАВНО КАК И К ЛЮБОМУ ПРОЧЕМУ МЕНЬШИНСТВУ, КОТОРОЕ НЕ ПОПАЛО В ДАННЫЙ ПЕРЕЧЕНЬ), ТО В ВАШИХ ЖЕ ИНТЕРЕСАХ БУДЕТ НЕ ЧИТАТЬ ЭТОТ ТЕКСТ.
Что мы видим в аннотации?
Эта книга о псовой охоте написана необыкновенно ярким и богатым языком, с глубокой любовью к родной природе и блаблабла и блаблабла
Ну зашибись, конечно, чо! Охота так охота, нам не страшно, мы бывалые; ведь главное, что яркий и богатый язык на месте — а там хоть зарасти всё одуванчиками.
НО КТО ЖЕ ЗНАЛ ЧТО ТАМ РЕАЛЬНО ПРО ОДНУ ГРЁБАННУЮ ОХОТУ!!!
Уже на двадцатой странице рот начинает сводить зевотой, а глаза потихоньку слипаются. Даже яркий и богатый язык не спасает эту книгу от бесконечного уныния. Нет, я даже больше скажу! Именно этот чёртов яркий и богатый язык и творит все эти вещи с неподготовленным и, можно сказать, невинным в плане лингвистического соплежуйства организмом.
Природа, мать её! Зайчики; покурим на заваленке; господа, у графа Атукаева нонче приболел загонщик; вы слыхали, что братья Алеевы вывели небывалую борзую ростом в один аршин и три вершка; барин, заплутали окаянные, да штоп их, середь езду глину гонют; право, ну, эхма, аглядимси; э-з-бо-гом!
Простите, у меня от такой яркости и богатства чуть заворот кишок не случился, от нехилой передозировки.
Уж казалось бы, что может меня выбить из колеи — меня, привыкшего к предложениям на полторы страницы, в которых добрая половина слов — двадцатибуквенные термины? Ан нет! Накося, Маркуша, выкуси-ка вот это вот, например:
В два часа за полдень увидали мы Бокино. Посворно, как и вчера, охотники равнялись полями, но зайцев находили мало, что доказывало близость и обилие красного зверя. От Бокина до Чурюкова всего-то двадцать верст дорогою, а прямиком, полями, и того ближе. Острова почти смежны, следовательно, волки, рыская постоянно вокруг своих гнезд, выживают русака.
Оставя в левой руке большую дорогу, мы по отлогому скату поля подъезжали к месту: налево, на самой крути бугра, стоял большой барский дом с колоннами и красивым палисадом; направо от него тянулось по бугру село с церковью; низина вся была заткана сплошным камышом и чепыжником, между которыми местами поблескивала довольно широкая река. По краям болота, в полуверсте друг от друга, стояли крестьянские пчельники. В этом-то болоте, которое протянулось на несколько десятков верст и огибало несколько сел и деревень, расселенных по обеим его сторонам, исстари, заведомо, "зазнать", плодится во многих местах зверь выводками. Обапольные мужики знают своего зверя и не строгивают гнезд, потому что и волки вблизи своих сел не щетят скотины.
Борзятники стянулись на луг и поехали на квартиру; мы спустились ко второму пчельнику, вблизи которого, по словам Феопена, было гнездо.
Это я вот сейчас наугад раскрыл страницу и продемонстрировал один абзац. Внушает, правда? А там вся книга такая! >___
ВНИМАНИЕ!!!
ДАННЫЙ ТЕКСТ МОЖЕТ ЗАДЕТЬ ЧУВСТВА ОХОТНИКОВ, ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ И ЦЕНИТЕЛЕЙ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ. КРОМЕ ТОГО, ДАННЫЙ ТЕКСТ СПОСОБЕН ВЫЗВАТЬ НЕГАТИВНЫЕ ЭМОЦИИ У ХРИСТИАН (ВСЕХ ФОРМ И РАСЦВЕТОК), МУСУЛЬМАН, БУДДИСТОВ, КРИШНАИТОВ, ИУДЕЕВ, ДАДАИСТОВ, ВЕЛОСИПЕДИСТОВ, ЭКСПРЕССИОНИСТОВ, СИОНИСТОВ, АНТИСИОНИСТОВ, ЗОЛОТОИСКАТЕЛЕЙ, БУХГАЛТЕРОВ, ПРОГРАММИСТОВ, ОРНИТОЛОГОВ, ТРУДОГОЛИКОВ И ПРОЧИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РАЗЛИЧНЫХ МЕНЬШИНСТВ. ЕСЛИ ВЫ ПРИНАДЛЕЖИТЕ К КАКОМУ-ЛИБО ИЗ ВЫШЕНАЗВАННЫХ МЕНЬШИНСТВ (РАВНО КАК И К ЛЮБОМУ ПРОЧЕМУ МЕНЬШИНСТВУ, КОТОРОЕ НЕ ПОПАЛО В ДАННЫЙ ПЕРЕЧЕНЬ), ТО В ВАШИХ ЖЕ ИНТЕРЕСАХ БУДЕТ НЕ ЧИТАТЬ ЭТОТ ТЕКСТ.
Что мы видим в аннотации?
Эта книга о псовой охоте написана необыкновенно ярким и богатым языком, с глубокой любовью к родной природе и блаблабла и блаблабла
Ну зашибись, конечно, чо! Охота так охота, нам не страшно, мы бывалые; ведь главное, что яркий и богатый язык на месте — а там хоть зарасти всё одуванчиками.
НО КТО ЖЕ ЗНАЛ ЧТО ТАМ РЕАЛЬНО ПРО ОДНУ ГРЁБАННУЮ ОХОТУ!!!
Уже на двадцатой странице рот начинает сводить зевотой, а глаза потихоньку слипаются. Даже яркий и богатый язык не спасает эту книгу от бесконечного уныния. Нет, я даже больше скажу! Именно этот чёртов яркий и богатый язык и творит все эти вещи с неподготовленным и, можно сказать, невинным в плане лингвистического соплежуйства организмом.
Природа, мать её! Зайчики; покурим на заваленке; господа, у графа Атукаева нонче приболел загонщик; вы слыхали, что братья Алеевы вывели небывалую борзую ростом в один аршин и три вершка; барин, заплутали окаянные, да штоп их, середь езду глину гонют; право, ну, эхма, аглядимси; э-з-бо-гом!
Простите, у меня от такой яркости и богатства чуть заворот кишок не случился, от нехилой передозировки.
Уж казалось бы, что может меня выбить из колеи — меня, привыкшего к предложениям на полторы страницы, в которых добрая половина слов — двадцатибуквенные термины? Ан нет! Накося, Маркуша, выкуси-ка вот это вот, например:
В два часа за полдень увидали мы Бокино. Посворно, как и вчера, охотники равнялись полями, но зайцев находили мало, что доказывало близость и обилие красного зверя. От Бокина до Чурюкова всего-то двадцать верст дорогою, а прямиком, полями, и того ближе. Острова почти смежны, следовательно, волки, рыская постоянно вокруг своих гнезд, выживают русака.
Оставя в левой руке большую дорогу, мы по отлогому скату поля подъезжали к месту: налево, на самой крути бугра, стоял большой барский дом с колоннами и красивым палисадом; направо от него тянулось по бугру село с церковью; низина вся была заткана сплошным камышом и чепыжником, между которыми местами поблескивала довольно широкая река. По краям болота, в полуверсте друг от друга, стояли крестьянские пчельники. В этом-то болоте, которое протянулось на несколько десятков верст и огибало несколько сел и деревень, расселенных по обеим его сторонам, исстари, заведомо, "зазнать", плодится во многих местах зверь выводками. Обапольные мужики знают своего зверя и не строгивают гнезд, потому что и волки вблизи своих сел не щетят скотины.
Борзятники стянулись на луг и поехали на квартиру; мы спустились ко второму пчельнику, вблизи которого, по словам Феопена, было гнездо.
Это я вот сейчас наугад раскрыл страницу и продемонстрировал один абзац. Внушает, правда? А там вся книга такая! >___
Но что это были за звуки! Это был не взбрех, не лай, не рев-это прорвалась какая-то пучина, полилась одна непрерывная плакучая нота, слитая из двадцати голосов: она выражала что-то близкое к мольбе о пощаде, в ней слышался какой-то предсмертный крик тварей, гаснущих, истаивающих в невыносимых муках. Кто не слыхал гоньбы братовской стаи, тот может вообразить только одно: как должна кричать собака, когда из нее медленно тянут жилы или сдирают с живой кожу…
Люблю я Луку Лукича; он весь наружу, не любит рисоваться; да к таким незатейливым и честным натурам не липнет никакая подмалевка. Весь он как-то собрался и выразился в этом одном заветном для него слове «пустяки». Говоря о скверном, подлом поступке соседа, к слову «пустяки» он не прибавит ни одной буквы; чужую и свою беду, неудачу и прочее он клеймит одним словом: «пустяки»; богатство у него и бедность, горе и радость — все пустяки! Глядя вскользь на Бацова, иной подумает, что этот человек настолько прост, сух и легок, что из него не выжмешь ничего другого, как те же пустяки, но кто вгляделся попристальнее в эту своеобычную, бесхитростную натуру, тот помыслит о нем иначе.
Въезжают борзятники, расседлывают лошадей, выторачивают зайцев, уносят потники на просушку; в избе (откуда хозяйская семья перешла в холодную, а красную на дворе очистили для господ) повар хлопочет с ужином, появляются охотники, швыряют потники на печь, угромащивают шапки с рогами, сворами и арапниками на полку, распяливают мокрые кафтаны вокруг полатей; вбегает борзая, кладет голову на стол и умильно глядит на жареную курицу. Повар кричит, топает, гонит собаку; борзятник отпускает остроту насчет повара и курицы; рог и арапник валятся с полки и падают на блюдо с котлетами; брань усиливается, смех возобновляется; входят новые лица. Та же раскладка потников, распялка кафтанов. В избе стало душно, тесно, темно; голубой дым от махорки стелется пластом и колет глаза… Входят, выходят…
... помилуйте, сударь! Да нам ли не управиться! Плевое дело охота!
...ловчий по природе, по призванию, по охоте — это другое дело, и дело новое, невообразимое для тех, кто не испытывал на себе и не видывал из примера, на что бывает способен человек, и что может сделать он по увлечению, по страсти, по охоте. Ловчий по призванию — это абрек, сорви-голова, жизнь — копейка! человек на диво другим, человек, по воле, по охоте обрекший себя на труд, на риск, на испытание, на истязание… по натуре своей он должен быть не ровня другим людям: это — натура-особняк, это двужильный, железный человек!